Мы ничего не имели против того, чтобы переехать на Борнхольм, избавиться от работы и надоевшей школы.
В школе появилось новое слово: «купанье». Преподавание гимнастики предполагалось расширить, включив в него плавание. Об этом все время шли разговоры, и нам, мальчикам, было над чем призадуматься. Обучение плаванию было тогда в диковинку. Большинство из нас, пожалуй, никогда по-настоящему и не купалось. Мы бегали около прудов, называвшихся «Очки Хольгера Датского», и окунали головы в воду, пролезая под ивовый плетень, окружавший озера. Самые отчаянные из нас снимали штаны и бродили по пруду Студемаркен, в воде по самый пупок. Это были наши герои, они казались нам настоящими головорезами. А теперь мы будем плавать, как настоящие моряки, которые кидаются за борт и нередко тонут. Плавать там, где не достанешь дна, может быть у самого острова «Три короны»!
О нет, только не там. А ну-ка, отгадай загадку! Далеко, на дне Эресунна, лежат три кроны — девять серебряных марок; они прекрасно видны, и туда можно доплыть, но там не нащупаешь дна.
Нет, не время было острить насчет «Трех корон» и трех крон. Вскоре мы узнали, что «людоед» служил на острове «Три короны». Он, наверное, потопил там немало солдат, думали мы.
В те времена с купанием еще связывались некоторые суеверия. Вода могла попасть в уши или глаза, если их не закрыв. Но все это было мелочью по сравнению с тем, что ты мог проглотить «душу» воды. Тогда начиналась рвота, и если хорошенько не освободиться от этой «души», то со временем появлялась вода в голове или в теле. Не удивительно, что в нашем мирке поднялась тревога. Кому же охота стать идиотом или нажить себе водянку из-за какого-то паршивого сержанта!
Однажды во время урока гимнастики «людоед» неожиданно вынул свисток и пронзительно засвистел.
— Сейчас я скажу вам кое-что, — произнес он, когда наступила тишина, и сощурился, как будто от солнца. — Могу вас порадовать. В субботу мы все пойдем купаться. Ну, кричите «ура»! — Никто не проронил ни звука. — Вот как?! Вы совсем не в восторге от того, что пойдете купаться, — продолжал он, расплываясь в улыбке. — А я-то радовался за вас! -Ох, и окуну же я вас, ангелочков, в благодарность за то, что вы так хорошо ко мне относитесь! Пожалуй, возьму и утоплю вас всех, как котят. Тогда вы попадете прямо к богу на небо.
Он стоял, потирая руки, и смеялся. Он любил пугать нас. Никто не сомневался, что каждое его слово было сказано всерьез.
Затем наступила неделя, которая по праву могла быть названа «тихой». Не устраивалось никаких заговоров, мальчики ходили мрачные, как приговоренные к смерти, — мы все потеряли голову,
В субботу мы не собрались, как обычно, в гимнастическом зале, а построились на школьном дворе. Ряды наши сильно поредели: около половины мальчиков или сказались больными, или просто удрали из школы. Сержант потирал руки.
— Есть люди, которые предпочитают прятаться дома, — сказал он. — Ну, да наступит и их черед. Зато я основательно выкупаю сегодня всех остальных.
Он был в превосходном настроении и сыпал остротами, выстраивая нас по двое в длинную шеренгу. Он заставил нас промаршировать через ворота и завернуть на площадь. Мы шагали по мостовой, сам же он шел по правому тротуару, лихо размахивая палкой, н командовал:
— Раз-два, раз-два! Шагом, черти! В ногу, черти! Раз-два, раз-два!
Его глаза блестели; усы, словно две светлые щетки, стояли торчком. Он весь сиял и был похож на факел во время праздничного шествия.
Около ратуши сбежал еще один мальчик. Мгновение — и он скрылся в воротах. Сержант прорычал «стой!» и оглянулся, как будто хотел погнаться за ним, но, очевидно, побоялся, что разбегутся и остальные, прежде чем он вернется назад. Неожиданно сержант закричал:
— Вперед, шагом марш! Теперь он больше уже не веселился. И вдруг... исчез еще один мальчик, за ним другой.
Сержант ругался, кричал хриплым голосом. Мы проходили мимо школы на Блегдамсвей. Мальчишки висели на заборе и показывали нам языки. Всех так и подмывало ответить им, но страх терзал нас и делал безразличными ко всему. Мы продолжали шагать по пыли, точно колонна арестантов. Только мой брат решился ответить; он угрожающе приставил к лицу сжатый кулак, когда мы маршировали мимо наших смертельных врагов. Но сегодня и его храбрости хватило ненадолго. Он шел несколько впереди меня, и я увидел, что он что-то затевает. «Сейчас он удерет», — заключил я. И когда мы проходили мимо старой литейной, он не выдержал: одним прыжком он отделился от рядов, побежал к мастерской и скрылся среди железного лома. В тот же миг какая-то искра сверкнула в моей бестолковой голове. Весь дрожа, я поднял руку. Сержант кивком головы подозвал меня к себе на тротуар.
— Это мой брат удрал, — сказал я. — Хотите, я приведу его обратно?
— Конечно! Приведи его, черт возьми! — закричал «людоед». — Схвати его и притащи живого или мертвого, олух!
Я легко нашел Георга среди ржавых паровых котлов на площадке, которая была нам хорошо знакома. Мы побежали прямо к озерам и долго бродили рука об руку по городу. Домой идти в это время дня мы не решились.
— Теперь нам достанется! — сказал брат, когда мы перешли через мост Фреденсбро и почувствовали себя в безопасности. — Ой-ой-ой, и как еще достанется! «Людоед» больно бьет, он привык дубасить своих солдат.
На это я не обратил никакого внимания. Я сосредоточился на одном: как спастись, что сделать, чтобы меня не утопил ужасный сержант? Выхода как будто не было. Этот вопрос, как и все роковые вопросы, оставался неразрешенным.
На следующий день во время перемены во дворе неожиданно появился сержант. На его лице было довольное выражение, пока он ходил вокруг, высматривая преступников и отмечая их в списке. Он разыскивал беглецов и, когда их набралась целая куча, отвел в сторону и велел построиться. Учителя, стоявшие на лестнице, смеялись.
Я спрятался от «людоеда» за большим деревом, но «Толстяк Массен» увидел меня с лестницы и сделал ему знак. И вдруг «людоед» появился передо мной.
— Куда ты исчез в субботу? — спросил он, а затем поднял меня за шиворот в воздух, как котенка, и понес к остальным. — Ведь ты должен был привести брата!
— Я удрал, — тихо пробормотал я: в это мгновение я не мог придумать никакой отговорки.
— Ну, ты по крайней мере хоть честен! — сказал он и опустил меня на землю. Он смотрел на кучку беглецов.— Вам, собственно, не мешало бы всыпать хорошенько по одному месту, — закричал он, весело и многообещающе посмотрев на нас, — но теперь придется подождать до субботы: сегодня мне некогда! И боже вас упаси, если кто не явится в субботу! — крикнул он, уходя.
— Ну, больше он меня не увидит, — пробормотал мой брат. — Пусть так и зарубит себе на носу!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
В школе появилось новое слово: «купанье». Преподавание гимнастики предполагалось расширить, включив в него плавание. Об этом все время шли разговоры, и нам, мальчикам, было над чем призадуматься. Обучение плаванию было тогда в диковинку. Большинство из нас, пожалуй, никогда по-настоящему и не купалось. Мы бегали около прудов, называвшихся «Очки Хольгера Датского», и окунали головы в воду, пролезая под ивовый плетень, окружавший озера. Самые отчаянные из нас снимали штаны и бродили по пруду Студемаркен, в воде по самый пупок. Это были наши герои, они казались нам настоящими головорезами. А теперь мы будем плавать, как настоящие моряки, которые кидаются за борт и нередко тонут. Плавать там, где не достанешь дна, может быть у самого острова «Три короны»!
О нет, только не там. А ну-ка, отгадай загадку! Далеко, на дне Эресунна, лежат три кроны — девять серебряных марок; они прекрасно видны, и туда можно доплыть, но там не нащупаешь дна.
Нет, не время было острить насчет «Трех корон» и трех крон. Вскоре мы узнали, что «людоед» служил на острове «Три короны». Он, наверное, потопил там немало солдат, думали мы.
В те времена с купанием еще связывались некоторые суеверия. Вода могла попасть в уши или глаза, если их не закрыв. Но все это было мелочью по сравнению с тем, что ты мог проглотить «душу» воды. Тогда начиналась рвота, и если хорошенько не освободиться от этой «души», то со временем появлялась вода в голове или в теле. Не удивительно, что в нашем мирке поднялась тревога. Кому же охота стать идиотом или нажить себе водянку из-за какого-то паршивого сержанта!
Однажды во время урока гимнастики «людоед» неожиданно вынул свисток и пронзительно засвистел.
— Сейчас я скажу вам кое-что, — произнес он, когда наступила тишина, и сощурился, как будто от солнца. — Могу вас порадовать. В субботу мы все пойдем купаться. Ну, кричите «ура»! — Никто не проронил ни звука. — Вот как?! Вы совсем не в восторге от того, что пойдете купаться, — продолжал он, расплываясь в улыбке. — А я-то радовался за вас! -Ох, и окуну же я вас, ангелочков, в благодарность за то, что вы так хорошо ко мне относитесь! Пожалуй, возьму и утоплю вас всех, как котят. Тогда вы попадете прямо к богу на небо.
Он стоял, потирая руки, и смеялся. Он любил пугать нас. Никто не сомневался, что каждое его слово было сказано всерьез.
Затем наступила неделя, которая по праву могла быть названа «тихой». Не устраивалось никаких заговоров, мальчики ходили мрачные, как приговоренные к смерти, — мы все потеряли голову,
В субботу мы не собрались, как обычно, в гимнастическом зале, а построились на школьном дворе. Ряды наши сильно поредели: около половины мальчиков или сказались больными, или просто удрали из школы. Сержант потирал руки.
— Есть люди, которые предпочитают прятаться дома, — сказал он. — Ну, да наступит и их черед. Зато я основательно выкупаю сегодня всех остальных.
Он был в превосходном настроении и сыпал остротами, выстраивая нас по двое в длинную шеренгу. Он заставил нас промаршировать через ворота и завернуть на площадь. Мы шагали по мостовой, сам же он шел по правому тротуару, лихо размахивая палкой, н командовал:
— Раз-два, раз-два! Шагом, черти! В ногу, черти! Раз-два, раз-два!
Его глаза блестели; усы, словно две светлые щетки, стояли торчком. Он весь сиял и был похож на факел во время праздничного шествия.
Около ратуши сбежал еще один мальчик. Мгновение — и он скрылся в воротах. Сержант прорычал «стой!» и оглянулся, как будто хотел погнаться за ним, но, очевидно, побоялся, что разбегутся и остальные, прежде чем он вернется назад. Неожиданно сержант закричал:
— Вперед, шагом марш! Теперь он больше уже не веселился. И вдруг... исчез еще один мальчик, за ним другой.
Сержант ругался, кричал хриплым голосом. Мы проходили мимо школы на Блегдамсвей. Мальчишки висели на заборе и показывали нам языки. Всех так и подмывало ответить им, но страх терзал нас и делал безразличными ко всему. Мы продолжали шагать по пыли, точно колонна арестантов. Только мой брат решился ответить; он угрожающе приставил к лицу сжатый кулак, когда мы маршировали мимо наших смертельных врагов. Но сегодня и его храбрости хватило ненадолго. Он шел несколько впереди меня, и я увидел, что он что-то затевает. «Сейчас он удерет», — заключил я. И когда мы проходили мимо старой литейной, он не выдержал: одним прыжком он отделился от рядов, побежал к мастерской и скрылся среди железного лома. В тот же миг какая-то искра сверкнула в моей бестолковой голове. Весь дрожа, я поднял руку. Сержант кивком головы подозвал меня к себе на тротуар.
— Это мой брат удрал, — сказал я. — Хотите, я приведу его обратно?
— Конечно! Приведи его, черт возьми! — закричал «людоед». — Схвати его и притащи живого или мертвого, олух!
Я легко нашел Георга среди ржавых паровых котлов на площадке, которая была нам хорошо знакома. Мы побежали прямо к озерам и долго бродили рука об руку по городу. Домой идти в это время дня мы не решились.
— Теперь нам достанется! — сказал брат, когда мы перешли через мост Фреденсбро и почувствовали себя в безопасности. — Ой-ой-ой, и как еще достанется! «Людоед» больно бьет, он привык дубасить своих солдат.
На это я не обратил никакого внимания. Я сосредоточился на одном: как спастись, что сделать, чтобы меня не утопил ужасный сержант? Выхода как будто не было. Этот вопрос, как и все роковые вопросы, оставался неразрешенным.
На следующий день во время перемены во дворе неожиданно появился сержант. На его лице было довольное выражение, пока он ходил вокруг, высматривая преступников и отмечая их в списке. Он разыскивал беглецов и, когда их набралась целая куча, отвел в сторону и велел построиться. Учителя, стоявшие на лестнице, смеялись.
Я спрятался от «людоеда» за большим деревом, но «Толстяк Массен» увидел меня с лестницы и сделал ему знак. И вдруг «людоед» появился передо мной.
— Куда ты исчез в субботу? — спросил он, а затем поднял меня за шиворот в воздух, как котенка, и понес к остальным. — Ведь ты должен был привести брата!
— Я удрал, — тихо пробормотал я: в это мгновение я не мог придумать никакой отговорки.
— Ну, ты по крайней мере хоть честен! — сказал он и опустил меня на землю. Он смотрел на кучку беглецов.— Вам, собственно, не мешало бы всыпать хорошенько по одному месту, — закричал он, весело и многообещающе посмотрев на нас, — но теперь придется подождать до субботы: сегодня мне некогда! И боже вас упаси, если кто не явится в субботу! — крикнул он, уходя.
— Ну, больше он меня не увидит, — пробормотал мой брат. — Пусть так и зарубит себе на носу!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45