Итак, мальчишки оставили меня в покое, я добился мира, но дорогой ценой. Вечерами шайка носилась по глухим улицам, по задворкам и хулиганила; чтобы окончательно завоевать ее доверие, мне приходилось участвовать во всех выходках. Вот уж не думал я стать «уличным мальчишкой»!
Бедняки вообще питают глубокое уважение к культуре и всем ее проявлениям, они полны самого горячего желания приобщиться к ней. И хотя я, как и все дети бедняков, относился к обществу враждебно, с вызовом, я предпочел бы в общении с людьми быть вежливым и обходительным. Брань только ожесточала меня, но одно теплое слово делало чудеса. Стоило молодому хозяину с укоризной посмотреть на меня, и я несколько дней чувствовал себя несчастным.
В Рэнне, так же как и в Нексе, никто не отличался излишним трудолюбием. Правда, рабочий день тянулся бесконечно долго — с шести утра до восьми вечера, с коротким перерывом на обед, которого едва хватало на то, чтобы наскоро проглотить еду. Но чем дольше мы работали, тем медленнее двигалось дело. Четырнадцать часов — это очень длинный рабочий день, инстинкт самосохранения заставлял нас сбавлять темп. Нам казалось, что день никогда не кончится, а когда он все-таки кончался, было уже пора ложиться спать. В работе мы не находили ничего увлекательного. Теперь за половину этого времени успевают сделать куда больше, а о качестве и говорить не приходится.
Хотя мы обычно заканчивали в восемь часов, официального права на это мы не имели. Так, например, в субботу мы работали до поздней ночи, а в воскресенье утром к нам прибегали заказчики и требовали срочно починить обувь до обеда. Таким людям хозяин никогда не отказывал, потому что они платили наличными. Зато мы устраивали себе выходной по понедельникам: подмастерье принаряжался и уходил в город, старшие ученики посылали за четвертинкой водки и садились играть в карты.
Особенно трудно приходилось нам в воскресные дни летом: в мастерскую то и дело врывались заказчики, некоторые просто усаживались тут же и подгоняли нас. Молодой хозяин не выходил из своей комнаты, и я служил посредником между ним и заказчиками.
— Опять все сбесились! Опять ошалели! Всем сразу приспичило в лес идти! Ты объяснил, что я болен? Скажи Петеру, пусть как-нибудь залатает башмак тому буяну, а на неделе он его опять занесет, тогда и починим по-настоящему. А ботинки шведа Андерса начисть как следует, денек он проходит, а потом тоже починим. — Молодой хозяин чертыхался и с надеждой глядел на меня.
Но полученная в понедельник обувь могла преспокойно проваляться у нас всю неделю, а в следующее воскресенье повторялась та же история. Заказы вечно залеживались, потому что работали мы вяло, нехотя. Клиенты обижались и шли к другим сапожникам, но и там было то же самое. В конце концов они возвращались к нам.
Во всем городе только в одной мастерской дело было поставлено как следует; помещалась она на Сторегаде и принадлежала Хансену, который был женат на старшей дочери нашего хозяина. Работы там хватало субботу и в понедельник, но по вечерам у Хансена никогда не работали, даже под троицу, когда бывало особенно много заказов.
- Черт его знает, как это мой зятек со всем справляется, — говорил молодой хозяин с удивлением, словно пытаясь разрешить неразрешимую задачу. — Кончают они в семь, обедают целый час, держит он двух женатых подмастерьев. И политикой он занимается, и деньги у него всегда есть на товар, не приходится бегать и занимать. Чудеса, да и только!
Мы же бегали к соседям и занимали деревянные гвозди, медные гвозди, большие колодки, — если надо было сшить высокие непромокаемые сапоги. Другие сапожники в свою очередь занимали у нас. И к концу года все оказывались квиты. Но каждый считал, что он остался в накладе и все ему должны
Хансен со Сторегаде был членом партии Венстре. В то время сказать это о человеке было все равно что теперь назвать крупного промышленника коммунистом. Люди шарахались от одного только слова «Венстре» и в страхе поминали бога, короля и отечество. Ведь сторонники этой партии хотят разрушить общество. И разве сам Хансен не перевернул вверх дном все порядки в своей мастерской? Но наблюдательному подростку, естественно, казалось странным, что городские тузы, которые в первую очередь должны бы охранять общественные устои, все-таки шьют обувь у Хансена. У него были самые лучшие клиенты — такие, которые даже по будням расхаживают в кожаных ботинках. Другие сапожники в целях конкуренции вступали в консервативный клуб, но это им мало помогало. Во всем городе процветала только одна мастерская Хансена.
Он даже не скрывал, как это делали многие другие, что выписывает «Тиденде», — газету открыто приносили ему на дом, и он нарочно, шутки ради, заворачивал в нее ботинки лучших клиентов.
— Зятек-то у меня просто черт, — с гордостью говорил молодой хозяин. Сам он тоже был членом Венстре, но никогда не спорил со своими заказчиками. — А ведь кожа и без того дорога, так что иметь собственные мнения нам вовсе не по карману. Заказчиков надо гладить по шерстке, во всем соглашаться с ними. На то и язык человеку дан.
А говорить он умел с кем угодно и о чём угодно. К тому же стоило ему глянуть на кого-нибудь своими ясными глазами, и человек тут же размякал и таял, как воск. Да, зубы заговаривать он умел.
— А толку-то что? Все равно мозоли о себе напомнят, как только заказчик выйдет на улицу, — с досадой говорил он. — Нет, настоящего сапожника из меня, пожалуй, не получится. — И он утешался тем, что хвастал успехами своего зятя.
В городе был узкий круг почтенных людей, которые примкнули к партии Венстре и поддерживали движение за Высшую народную школу; к этому кругу принадлежали старый пастор Кристенсен, строительные подрядчики братья Бидструпы и в первую очередь владелец каменоломни Бродерсеи — маленький суетливый человечек, сын хусмана из Стенлесе на острове Зеландия. Брод^рсен приехал сюда, на Борнхольм, простым каменотесом, но выбился в люди, что в те времена было нелегко, женился на сестре Бидструпов и вскоре возглавил культурное движение, не ставившее перед собой никаких возвышенных целей, полезное и всем доступное. Сам Бидструп увлекался велосипедным спортом, который тогда еще только входил в моду, был отличным стрелком и ярым поклонником шведской гимнастики. Он уводил молодежь из старых, консервативных стрелковых кружков и объединял ее вокруг движения за Высшую народную школу. Вместе с этими «отступниками» Бродерсен основал Дом Высшей народной школы, где охотно бывала молодежь нового направления. В большом спортивном зале проходили занятия по шведской гимнастике, тут же устраивались собрания, на которых обсуждались дела школы, открытой крестьянами мили за две к востоку от Рэнне, в Эстермари.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43