1 16 февраля 1918 г., после подавления революции, Литва была объявлена «независимой» буржуазной республикой.
Добрая половина учеников съехалась из соседних волостей, где гимназии не было. Местечковые косились на приезжих, держались высокомерно, а некоторые откровенно насмехались, подражая деревенскому говору. Приезжие из старших классов, бойкотируя важничающих хозяев, собрались отдельно и завели хоровод. Пели они нарочно на диалекте, стараясь показать, что на мнение местных им наплевать.
Бенюсу стало скучно, тоскливо, ему казалось, что все тут давно знакомы, подружились, он один чужой, одинокий, никому не нужный. Горячий комок подступил к горлу, он боялся заплакать. Уйти бы отсюда, забиться куда-нибудь в угол и помечтать о доме, который теперь казался таким уютным и желанным... Но на другом конце скамьи он увидел мальчика. Тот с любопытством глядел на него — верно, хотел познакомиться, да не решался. Потертая фуражка и такая же форма показывали, что это не новичок.
Встретив взгляд Бенюса, мальчик кивнул и дружески улыбнулся. Бенюс ответил тем же. Тогда мальчик встал и, не спеша, приблизился. Был он очень бледный, скуластый. Из-под высокого лба спокойно, с любопытством глядели глубокие, не по-детски серьезные глаза. Одежда его вся пропахла домашним мылом.
— Сегодня мы шли в одном ряду. — Он протянул руку степенно, как взрослый. — Мама и друзья называют меня Ансисом. А вообще я Аницетас.
— Здравствуй...— Бенюс смущенно пожал руку нового знакомого. Пальцы у того были крепкие и шершавые.
— Моя фамилия Стяпулис. А как тебя звать?
— Бенюс... Жутаутас. Из Рикантай.
— А я местный. Знаешь улицу Паупё? Наш домик у самой речки. А где ты прошлый год учился? Я тебя у нас не видел.
— Я... Меня в прошлом году отчим не пускал. Я стадо пас...
— А большое у вас стадо? — в глазах Аницетаса блеснули и снова погасли хитрые огоньки.
— Не-ет,—Бенюс покраснел.— У нас нет земли...
— Вот и хорошо! — обрадовался Аницетас. Он положил руку Бенюсу на плечо, как иногда в шутку делают взрослые. — Хозяйские дети никуда не годятся. С ними я бы никогда не дружил, а мы будем друзьями. Ладно?
Бенюс машинально кивнул. Аницетас ему и нравился и не нравился. Он был одних лет, одного роста с Бенюсом, но крупнее в кости и потому казался сильнее. Вообще он больше смахивал на зрелого подростка, чем на ребенка. На его форме, перекроенной ловким портным из старого отцовского костюма, видны были следы штопки. Ботинки — почти новые, но слишком большие, со смешными, загибающимися носами. Все это не нравилось Бенюсу, но ему было приятно, что Аницетас тоже бедный, что форма и ботинки у него хуже, чем у Бенюса. Даже неуклюжее, крепко сколоченное тело Стяпулиса нравилось Бенюсу, хоть и раздражало чем-то.
— Мама хотела меня в прошлом году отдать в гимназию, — сказал Бенюс. — А отчим не позволил.
— Почему?
— Он хотел, чтобы я подготовился и поступал прямо в третий класс. Говорит, так дешевле.
— Если за учебу платить, конечно, дешевле. Эх, когда не хватает денег, — как ни кинь, все дорого! Другое дело, у кого кошелек набит. Вот, сынок Гряужиниса. — Аницетас махнул рукой на середину площадки.—Вон тот, в расстегнутой куртке, веревкой подпоясан, видишь? Идет с целой свитой, прямо куриный генерал. В первом классе два года просидел и во втором опять остался. Не учится, только хулиганит. А не был бы сынком директора банка, а так, вроде нас, — не ходил бы, распустив хвост. Сразу бы управу нашли...
— Сын директора? — удивился Бенюс— А чего он так орет?
— Это военный клич,— рассмеялся Аницетас— Индейца изображает.
— Я его видел, он шел в первом ряду. А зачем он этой веревкой подпоясался?
— Кто его знает...—Аницетас помолчал.—Да, мало радости, что он остался на второй год и попадет в наш класс Намучаемся...
Бенюс с любопытством следил за свитой Гряужи-ниса, которую составляли несколько хулиганов из младших классов. Подражая своему вожаку, они свистели, ревели на все лады, толкались, прыгали. Людас
шел впереди, смешно выпятив обмотанный веревкой живот. Это был высокий, пышущий здоровьем, физически хорошо развитый паренек с рыжими, коротко подстриженными волосами, нос — большой, курносый. На правой щеке — свежий шрам. Когда Гряужинис приблизился, Бенюс заметил, что у него только половина правого уха: верхнюю часть ушной раковины словно бы откусили. На ремне болтался финский нож с белой костяной ручкой — финка в ножнах из желтой кожи, окованных медью. Они блестели на солнце, разбрасывая огненные искры, и выглядели весьма внушительно.
Хулиганы со страшным шумом пробежали мимо, на другой конец площадки.
— Попрошу маму, чтобы она мне такой нож купила, — сказал Бенюс, и глаза его загорелись восхищением.
— Финка дорого стоит, — серьезно заметил Анице-тас.
— Мама сделает все, что я попрошу. Я непременно заведу себе такую фимку. — Бенюс не мог опомниться от сильного впечатления.
Аницетас снисходительно улыбнулся, но ничего не ответил.
— Не веришь? — обиделся Бенюс.
— Только богатые родители могут давать своим детям все, что те пожелают. Меня мать тоже любит, но я давно уже ничего у нее не прошу. Она сама лучше знает, что мне нужно.
— Ты... какой-то странный...—удивился Бенюс — Разве нож тебе не нравится? Разве ты бы не хотел такую фимку!
— Финку, — поправил Аницетас—Ну и что?
— Ты, ей-богу... — Бенюс повертел головой. Его взгляд скользнул по согнутой спине Аницетаса и остановился на задранных вверх носах его ботинок. Беню-су вдруг стало неловко, стыдно, он запнулся и, сильно покраснев, стал шарить в карманах. В одном он нащупал бутерброд, который положил себе на завтрак.—Хочешь есть? У меня есть булка. С маслом и с тминным сыром.
— Булка? — Аницетас,глотнул слюну.
— Мама испекла. — Бенюс, просияв, стал развертывать бутерброд.— На мои проводы. У хозяйки я еще целую булку оставил. И сыра, и колбасу, и окорок.
и сала бочоночек привез.— Бенюс разделил бутерброд, посмотрел, которая половинка меньше, тоньше намазана, и подал ее Стяпулису.
— Ты хороший товарищ, Бенюс, — сказал Аницетас, отправив последний кусок в свой большой рот. Он вытащил чистый платок, вытер губы, потер ладони и дружески толкнул Бенюса в бок. Глаза у него были небольшие, глубокие, зеленовато-карие. Добрые и умные глаза взрослого человека.
Бенюс отвернулся. Ему было неприятно смотреть в эти глаза. Он притворился, что глядит на сад, что за забором. Сад был большой, старый. Кроме фруктовых деревьев, там росли ясени, березы, тополя, а у самого забора раскинула ветви столетняя осина — высокая, обомшелая. Несколько уже засохших веток тянулись к небу, словно взывая о помощи. Остальные, зеленые, тоже не росли как следует, а рабски склонялись под бесчисленным множеством вороньих гнезд, облепивших дерево до самой верхушки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99