Напротив, это нравилось ему, как и все, связанное с ней. Ему нравилась ее легкая походка, голубые ленты в косах, короткий, немного курносый носик, загорелое лицо: за лето его так обласкал ветер полей и так опалило солнце, что, когда она смеялась, мелкие белые зубы сверкали на темном лице, как перламутр. А смеялась она от души, заразительно, не жеманилась, как другие девочки. От нее словно шли невидимые лучи, и иногда человек, услышав ее смех, сам без причины начинал смеяться. Бенюс с завистью смотрел, как она ходит под руку с подругами, как иногда, смеясь, обнимает их, и ему нестерпимо хотелось, проходя мимо, хотя бы прикоснуться к ее платью. Он жадно ловил каждый слушок про нее — бессознательно набирал сведения для будущего разговора, который все откладывал...
Погрузившись в свои мысли, Бенюс и не почувствовал, как свернул на улицу Паупё и пошел по берегу реки, мимо домика Стяпулисов. И тут он неожиданно снова увидел Аницетаса. Тот стоял, прислонившись к высокому дощатому забору.
— Могу тебя проводить...
— Как хочешь.
— Хотеть не хочу, но должен тебе кое-что сказать. — Голос его звучал резко, был каким-то чужим. — Ты помнишь ту зиму, когда Людас Гряужинис сломал твою финку?
— Ну и что7
— Как нас оставили после уроков, как мы ели сухари, а потом пошли ко мне? Помнишь? — Бенюс молча повел плечами. Эту манеру он перенял от Си-корскиса.—Забыл... А я все помню. Я помню, как я в тот день за тебя заступился и впутался в драку с Гряужинисом, а ты сидел на снегу и пальцем не шевельнул, чтобы мне помочь. Все помню.
— Кажется, я тебя не забывал, когда мать привозила мне гостинцы? — насмешливо упрекнул Бенюс.
— Да, ты мне часто бросал кусок. Но по доброте ли сердечной?.. А мать у тебя добрая. Ангел, не мать. Все знают, как бедствуют твои, а тебе ни в чем нет отказа.
— Как же, у меня карманы трещат от денег! Хочешь? Могу дать сотню-другую.
— Не прошу, все равно не дашь,—спокойно ответил Аницетас. — Варненасу бы дал, хоть он тебя обзывает, или Гряужинису, хоть ты не раз страдал от его кулаков, а мне — нет. Я для тебя не компания.
— Никак не пойму, чего ты цепляешься, — пробормотал Бенюс. Он был не столько смущен, сколько удивлен, — таким тоном еще не говорил с ним его сдержанный товарищ.
— Хочу, чтоб ты знал, что я о тебе думаю. Я все стеснялся, боялся ошибиться. Нет, вижу, я не ошибся. Ты злой и корыстный человек. Когда на тебя нападали, ты прятался за моей спиной, а попалась спина поудобней, — ты за ней укрылся и оттуда швыряешь в меня камнями. Я не помню, чтоб ты приходил ко мне без дела, просто так. Зато я хорошо помню, как на улице ты морщился, краснел, если мы с тобой встречали кого-нибудь из нашего класса, а потом за глаза вместе с ними издевался надо мной. Настоящие друзья так не поступают. Я все сказал. Спокойной ночи, и катись ты к своим бойскаутам!
Бенюса так ошарашило это неожиданное нападение, что он не нашел слов для оправдания. Неприятная правда больно задела — словно его застали на месте позорного преступления, и он мучительно сердился на себя, что не дал отпора Аницетасу.
А на следующий день...
На большой перемене ученики высыпали на площадку. Деревья уже обнажились, но площадка, усеянная опавшими листьями, и усыпанные песком дорожки еще желтели в лучах прозрачного осеннего солнца.
Виле с девочками играла в волейбол. Бенюс издали следил за ее ловкой фигуркой и думал — наверное, она уже знает, что сегодня учитель гимнастики Гармус перевел его в основную баскетбольную пятерку. Тут же на беговой дорожке стояли гимназисты из четвертого класса. К ним подошел Варненас, и Бенюс услышал, как он сказал:
— Жутаутаса зовет учитель Мингайла. Скажите ему, чтобы шел в гимнастический зал.
— Эй, Жутаутас! Тебя учитель рисования кличет, — крикнул Аницетас.
В это время одна из девочек выбила мяч в аут. Виле выбежала за мячом, но Бенюс схватил его и кинул ей. Она приветливо улыбнулась, а он, желая похвастаться перед Виле, нарочно громко переспросил:
— Мингайла зовет? А где он?
— В зале, в гимнастическом зале, — откликнулся Варненас.
Но в гимнастическом зале Мингайлы не было.
— Не нашел? — крикнул Варненас, увидев возвращающегося Бенюса.— Погляди, может, в карман провалился.
Все расхохотались — поняли наконец, что это розыгрыш. Девочки тоже рассмеялись, а Виле так сильно стукнула кулаком по мячу, что тот отскочил от спины Лючвартиса и покатился к ногам Бенюса. Бенюс тоже хотел посмеяться вместе со всеми, но встретил пронизывающий взгляд Аницетаса, вспомнил вчерашний разговор, и кровь ударила ему в голову. Он сам не почувствовал, как схватил мяч и швырнул в Аницетаса, метя в лицо. Но Стяпулис ловко подпрыгнул, схватил мяч и в свою очередь запустил в Бенюса.
— Ну-ка поймай!
Бенюс не ожидал столь внезапного удара, съежился, и мяч шнуровкой угодил ему прямо в лицо. Вскрикнув не столько от боли, сколько от бешенства, он ринулся на Стяпулиса, но Гряужинис подставил ножку, и мальчик растянулся на земле.
Дружный смех прогремел по всей площадке. Раньше, чем Бенюс успел встать, кто-то взял его за локоть, и он услышал спокойный голос Аницетаса:
— Хватит, Бенюс. Шуток не понимаешь? «Виле... Виле все видела!»
Он вскочил и ударил Стяпулиса в плечо, но тот не ответил ударом Не желая ввязываться в драку, Ани-цетас пятился, ловко увертываясь от кулаков, а застывшая на его лице прощающая улыбка сводила Бенюса с ума.
— Аницетас, не будь трусом! Проучи ублюдка!
— Безотцов сын, левой, левой валяй!
— Обмылок, пни его в зад!
— Песком в глаз!
— Рвань!
— Деревня!..
— Драться не умеет!..—подзуживали противников гимназисты, одни от души поддерживая Аницетаса или Бенюса, другие — науськивая их ради собственного удовольствия. Гряужинис с Варненасом вертелись вокруг, подставляя ноги то Жутаутасу, то Стяпулису, те падали и никак не могли ни сцепиться, ни оторваться друг от друга. В какое-то мгновение Стяпулис извернулся, встал, но Варненас сзади подставил ногу, и он снова упал; Бенюс уж было навалился на врага, но тут ввязался Людас. Бенюс тоже грохнулся лицом об землю и заплакал.
— Сикорскис, иди сюда. Нового баскетболиста крестим.
— Погляди, как Обмылок пол моет.
— Агнин ублюдок угнаться за ним не может. Стяпулис в семимильных сапогах.
— Ха-ха-ха!
Вдруг шум смолк. Бенюс встал и увидел Мингай-лу. Тот стоял в нескольких шагах от учеников и нервно мял потухшую папиросу.
— Идите все в класс, раз не умеете играть, — прикрикнул он. — А вы, — обратился он к Гряужинису с Варненасом, — останетесь на час после уроков. Понятно?
Людас свистнул сквозь зубы, а Варненас ответил за обоих по-военному:
— Понятно, господин учитель.
— Только неизвестно, за что,— бросил Гряужинис.
— После уроков объясню.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
Погрузившись в свои мысли, Бенюс и не почувствовал, как свернул на улицу Паупё и пошел по берегу реки, мимо домика Стяпулисов. И тут он неожиданно снова увидел Аницетаса. Тот стоял, прислонившись к высокому дощатому забору.
— Могу тебя проводить...
— Как хочешь.
— Хотеть не хочу, но должен тебе кое-что сказать. — Голос его звучал резко, был каким-то чужим. — Ты помнишь ту зиму, когда Людас Гряужинис сломал твою финку?
— Ну и что7
— Как нас оставили после уроков, как мы ели сухари, а потом пошли ко мне? Помнишь? — Бенюс молча повел плечами. Эту манеру он перенял от Си-корскиса.—Забыл... А я все помню. Я помню, как я в тот день за тебя заступился и впутался в драку с Гряужинисом, а ты сидел на снегу и пальцем не шевельнул, чтобы мне помочь. Все помню.
— Кажется, я тебя не забывал, когда мать привозила мне гостинцы? — насмешливо упрекнул Бенюс.
— Да, ты мне часто бросал кусок. Но по доброте ли сердечной?.. А мать у тебя добрая. Ангел, не мать. Все знают, как бедствуют твои, а тебе ни в чем нет отказа.
— Как же, у меня карманы трещат от денег! Хочешь? Могу дать сотню-другую.
— Не прошу, все равно не дашь,—спокойно ответил Аницетас. — Варненасу бы дал, хоть он тебя обзывает, или Гряужинису, хоть ты не раз страдал от его кулаков, а мне — нет. Я для тебя не компания.
— Никак не пойму, чего ты цепляешься, — пробормотал Бенюс. Он был не столько смущен, сколько удивлен, — таким тоном еще не говорил с ним его сдержанный товарищ.
— Хочу, чтоб ты знал, что я о тебе думаю. Я все стеснялся, боялся ошибиться. Нет, вижу, я не ошибся. Ты злой и корыстный человек. Когда на тебя нападали, ты прятался за моей спиной, а попалась спина поудобней, — ты за ней укрылся и оттуда швыряешь в меня камнями. Я не помню, чтоб ты приходил ко мне без дела, просто так. Зато я хорошо помню, как на улице ты морщился, краснел, если мы с тобой встречали кого-нибудь из нашего класса, а потом за глаза вместе с ними издевался надо мной. Настоящие друзья так не поступают. Я все сказал. Спокойной ночи, и катись ты к своим бойскаутам!
Бенюса так ошарашило это неожиданное нападение, что он не нашел слов для оправдания. Неприятная правда больно задела — словно его застали на месте позорного преступления, и он мучительно сердился на себя, что не дал отпора Аницетасу.
А на следующий день...
На большой перемене ученики высыпали на площадку. Деревья уже обнажились, но площадка, усеянная опавшими листьями, и усыпанные песком дорожки еще желтели в лучах прозрачного осеннего солнца.
Виле с девочками играла в волейбол. Бенюс издали следил за ее ловкой фигуркой и думал — наверное, она уже знает, что сегодня учитель гимнастики Гармус перевел его в основную баскетбольную пятерку. Тут же на беговой дорожке стояли гимназисты из четвертого класса. К ним подошел Варненас, и Бенюс услышал, как он сказал:
— Жутаутаса зовет учитель Мингайла. Скажите ему, чтобы шел в гимнастический зал.
— Эй, Жутаутас! Тебя учитель рисования кличет, — крикнул Аницетас.
В это время одна из девочек выбила мяч в аут. Виле выбежала за мячом, но Бенюс схватил его и кинул ей. Она приветливо улыбнулась, а он, желая похвастаться перед Виле, нарочно громко переспросил:
— Мингайла зовет? А где он?
— В зале, в гимнастическом зале, — откликнулся Варненас.
Но в гимнастическом зале Мингайлы не было.
— Не нашел? — крикнул Варненас, увидев возвращающегося Бенюса.— Погляди, может, в карман провалился.
Все расхохотались — поняли наконец, что это розыгрыш. Девочки тоже рассмеялись, а Виле так сильно стукнула кулаком по мячу, что тот отскочил от спины Лючвартиса и покатился к ногам Бенюса. Бенюс тоже хотел посмеяться вместе со всеми, но встретил пронизывающий взгляд Аницетаса, вспомнил вчерашний разговор, и кровь ударила ему в голову. Он сам не почувствовал, как схватил мяч и швырнул в Аницетаса, метя в лицо. Но Стяпулис ловко подпрыгнул, схватил мяч и в свою очередь запустил в Бенюса.
— Ну-ка поймай!
Бенюс не ожидал столь внезапного удара, съежился, и мяч шнуровкой угодил ему прямо в лицо. Вскрикнув не столько от боли, сколько от бешенства, он ринулся на Стяпулиса, но Гряужинис подставил ножку, и мальчик растянулся на земле.
Дружный смех прогремел по всей площадке. Раньше, чем Бенюс успел встать, кто-то взял его за локоть, и он услышал спокойный голос Аницетаса:
— Хватит, Бенюс. Шуток не понимаешь? «Виле... Виле все видела!»
Он вскочил и ударил Стяпулиса в плечо, но тот не ответил ударом Не желая ввязываться в драку, Ани-цетас пятился, ловко увертываясь от кулаков, а застывшая на его лице прощающая улыбка сводила Бенюса с ума.
— Аницетас, не будь трусом! Проучи ублюдка!
— Безотцов сын, левой, левой валяй!
— Обмылок, пни его в зад!
— Песком в глаз!
— Рвань!
— Деревня!..
— Драться не умеет!..—подзуживали противников гимназисты, одни от души поддерживая Аницетаса или Бенюса, другие — науськивая их ради собственного удовольствия. Гряужинис с Варненасом вертелись вокруг, подставляя ноги то Жутаутасу, то Стяпулису, те падали и никак не могли ни сцепиться, ни оторваться друг от друга. В какое-то мгновение Стяпулис извернулся, встал, но Варненас сзади подставил ногу, и он снова упал; Бенюс уж было навалился на врага, но тут ввязался Людас. Бенюс тоже грохнулся лицом об землю и заплакал.
— Сикорскис, иди сюда. Нового баскетболиста крестим.
— Погляди, как Обмылок пол моет.
— Агнин ублюдок угнаться за ним не может. Стяпулис в семимильных сапогах.
— Ха-ха-ха!
Вдруг шум смолк. Бенюс встал и увидел Мингай-лу. Тот стоял в нескольких шагах от учеников и нервно мял потухшую папиросу.
— Идите все в класс, раз не умеете играть, — прикрикнул он. — А вы, — обратился он к Гряужинису с Варненасом, — останетесь на час после уроков. Понятно?
Людас свистнул сквозь зубы, а Варненас ответил за обоих по-военному:
— Понятно, господин учитель.
— Только неизвестно, за что,— бросил Гряужинис.
— После уроков объясню.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99