Однажды он пригласил их в ресторан; видимо, они никогда еще так роскошно не ужинали, и им, вероятно, показалось, что он богат, что стоит ему протянуть руку, как в руке у него будут деньги, просто он легкомысленный человек, поэтому на нем такой грязный галстук — «ведь он художник, а художники все такие!» А он вел себя глупейшим образом — попросту лгал, обманывал их! Ложь была не в словах, а во всем его бесшабашном виде, в том жесте, каким он сунул руку в карман, во взгляде, брошенном на плешивого официанта, и особенно в той небрежности, с какой он швырнул деньги на стол, словно это был мусор!.. Так он обманывал их, они ни в чем не виноваты. Возможно, они подумали даже, что оскорбили бы его вопросом: «Извините, господин Сливар, а каковы все-таки ваши доходы?» И они не навязывались, он чуть ли не силой затащил их к себе, они были даже не совсем довольны, старик прямо сказал, что не в радость ему жизнь на чужих хлебах. А он, Сливар, этакий барон или граф, великодушно их пригласил, чуть ли не приказал, словно он крупный домовладелец, сам точно не знающий, который дом принадлежит ему, а который соседу. Раньше-то они жили как на мусорной свалке, не мудрено, что руки их потянулись к нему с таким доверием — от голода и мечтаний о лучшей доле они совсем превратились в детей и поверили бы ему, если бы он сказал, будто за горами за долами у него свое королевство; они пошли бы за ним, как дети, никто не спросил бы: «Господин Сливар, а как, собственно, называется ваше владение?» С ними могло случиться как с той болтливой швеей: пришел к ней человек, наговорил глупостей — посулил бог весть какие златые горы, выманил пять гульденов, доставшихся ей тяжким трудом и слезами, удовлетворил свою похоть и скрылся. Эти люди поверят любому мошеннику — они так несчастны и так наивны из-за своей отчаянной бедности и подсознательного стремления к лучшему... И Берта тоже, это глупое, несмышленое дитя — бог весть сколько раз мечтала она о такой вот светлой, уютной комнате, о просторной кухне, о счастливой семейной жизни, о сильном и добром муже, которого она полюбит с безграничной благодарностью и которому совьет дома теплое, уютное гнездышко, где он сможет отдохнуть вечером после работы — о эта сладостная, беззаботная жизнь! Мечты ее были подобны искренним набожным молитвам! Она неизменно, всем сердцем верила, что грезы ее осуществятся, и сейчас она полагает, будто все и вправду сбылось! Полностью, до мелочей осуществились ее горячие молитвы... Признайся, Сливар, честная душа, ведь до сих пор ты никого не обманывал, что же будет, когда ты возьмешь ее за руку и скажешь: «Вернись, Берта, туда, откуда пришла, я обманул тебя! Вернись в ту самую хорошо знакомую тебе комнату вместе с отцом, матерью и сестрой, вернись в свою мастерскую к чахоточным швеям, чтобы работать с семи утра до семи вечера, чтобы в полдень и на ночь — только чашечка кофе, а для матери и этого не найдется; вернись, Берта, на темные улицы, где по вечерам будут встречаться тебе заблудшие души, так что иногда у тебя самой сердце сожмется от страшной и отчаянной мысли. Вернись туда, Берта!» Как бессильно тогда опустятся у нее руки — она задрожит и упадет на колени. И все они взглянут на тебя широко открытыми, испуганными главами, как на злодея... Что же будет тогда, Сливар, честная душа?
Неожиданно он прозрел и понял, что сам, по собственной воле сделал свое движение вперед невозможным и никогда уже не взойти ему на вершину, о которой мечтал столько лет и которую достиг дерзновенный Тратник. Он сознавал, что теперь ему осталось только одно — работать, работать настойчиво и усердно, чтобы в доме всегда было вдоволь хлеба, чтобы рассчитаться с долгами и чтобы хватило денег заплатить за квартиру, купить одежду. Работать, только работать — рассудительно и спокойно, ни о чем не мечтая, ни о чем не раздумывая. Неделя мечтаний — ив дом к ним заявится нищета, на лицах проступят удивление и тревога. Работать без вечных томительных грез, из-за них человек превращается в бездельника, строя лишь неосуществимые планы. А творения, в которых воплощаются грезы, люди не покупают, и если раньше они ему что-то заказывали, вторично уже не закажут. Работать спокойно и солидно, как Байт, пусть это будут столярные поделки или холопский труд в чужом ателье. Слава богу, что есть такая работа, как говорит Байт, живущий в спокойствии и достатке. Нет больше пути ни вперед, ни вверх; куда пришел, здесь и останешься, будешь только смотреть, как мимо тебя проходят другие. Что ж, разве это не желанное состояние спокойствия и довольства?
Тут он понял, что в мыслях своих остался таким же чужаком, каким был и прежде. Он скрывал эти мысли от всех, ибо люди взглянули бы на него удивленно или даже с осуждением, если бы он хоть чуть приподнял завесу. У здешних людей нет собственных мыслей, слова их как воздух, самп собой понятные, никого не тревожащие — как их ни поверни, нет в них ничего нового и необычного. Чужак прячет свою истинную жизнь глубоко в сердце. Ему нужно притворно улыбаться, чтобы губы его и слова, что он произносит, раскрывали людям не его подлинное, а совсем иное, фальшивое сердце, мнимую принадлежность к числу «своих». А что станет, если откроешь свое истинное лицо чужака? Что будет, если выскажешь правду?..
В декабре Сливар впервые после свадьбы навестил Байта. Он сказал ему, что женился и счастлив. Байт заглянул ему в глаза, увидел морщины на лбу и ничего не ответил. Лишь позднее, после чая, он неожиданно заговорил:
— Знаешь что, Сливар, не сердись на меня, только, может быть, зря ты женился. Ты такой... вечный странник, ни ноги твои, ни руки, ни голова не терпят покоя, ведь я тебя знаю! Я думал, ты разгуливаешь по Парижу, а ты, оказывается, женился!
— Нет, я никуда не ездил. Пока что мы живем хорошо, и все у нас в порядке. Знаешь, Башг, я хотел бы быть таким, как ты...
— Ты уж это говорил прошлый раз, а теперь ты вообще встал на правильный путь. Сам говоришь, что живешь спокойно и всем доволен.
— Да, я живу спокойно и всем доволен,— ответил Сливар поспешно и с некоторым раздражением.
Байт поторопился перевести разговор на другое. Сливар вглядывался в его рассудительное, будничное лицо, вслушивался в его солидные речи, и это спокойное самодовольство показалось ему ужасающе скучным, прямо-таки отталкивающим. Вскоре он простился с Байтом и отправился в город. Он был взволнован и, как заговорщик, втайне радовался своей неудовлетворенности, своим опасным мечтам и стремлениям, отлично сознавая, что все полетит к чертям, если он поддастся искушению. «И все-таки, Сливар, ведь это же твоя жизнь, твое сердце, твои мечты, твои стремления — все это твое, кто может тут что возразить? Будь таким, каким тебя мать уродила — тогда ты либо взойдешь на престол, либо погибнешь в отрепьях нищего, сам себе господин!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40