Грудь его вздымалась, и вдруг ее сдавили рыдания, сотрясая все тело. На следующее утро, с маленьким узелком под мышкой, он пешком отправился 6 Любляну. В узелке лежали инструменты, костюм, который он надевал по воскресеньям, немного белья и кусок хлеба. А в кармане было десять гульденов, все его состояние. Он отыскал квартиру, где жил когда-то, а потом пошел и записался в ремесленное училище — священник заранее снабдил его письмом к директору. О тех временах он вспоминал позже как о бесконечной веренице совершенно одинаковых дней — голодных, исполненных отчаянием и надеждой. Его квартирная хозяйка, высокая, тощая, очень набожная женщина, воспитывала своих постояльцев наилучшим образом, требуя плату в точно установленный день и час, в противном случае она выставляла вещички «нищего» за дверь. Узелок Сливара много раз валялся за дверью, а он бегал по городу, сдерживая слезы и превозмогая усталость, стучался в двери разных господ и безмолвно выслушивал нравоучения, пока наконец не приходил домой, крепко зажав в кулаке неимоверной ценой добытые деньги. Узелок возвращался на свое место, а хозяйка, пряча монеты, серьезно и спокойно напоминала, что терпеть не может неточности. После таких деньков Сливару долго не спалось, он ворочался в постели, думая и мечтая бог весть о чем, и при этом так тяжело вздыхал, что хозяйка ворчала: «Когда, наконец, будет тихо!» В один из таких дней у него впервые радостно затрепетало сердце при виде женского лица, на которое он бросил неожиданно пылкий взгляд. Он шел по улице, погруженный то в прекрасные мечты, то в удручающие заботы, а когда оглянулся, она как раз прошла мимо — дитя с бледным овальным лицом и игривым взглядом. Потом он встречал ее на улице почти год. Однажды он выпил в трактире кружку вина, а так как у него не было привычки к вину, кровь прихлынула ему к голове, и он почувствовал себя словно на небесах. Он вовсе не думал о ней в ту минуту, когда увидел вдруг, что она идет ему навстречу. Тогда он с веселым видом поклонился и заговорил с ней. Она смерила его с головы до ног удивленным взглядом, презрительно рассмеялась и пошла дальше. И Сливар понял: он ведь был так плохо одет, почти в лохмотья! Как вообще он решается появляться на улице в таком виде и еще осмеливается беспокоить почтенных людей! Ночью он уткнулся лицом в подушку и кусал себе губы от стыда и душевной муки. Больше он никогда ее не встречал — старался ходить по другим улицам. Закончив ремесленное училище, он поступил на службу к резчику в Мариборе, но там пробыл только около года. Ему становилось невыносимо при мысли, что на этом завершается его путь и впереди уже ничего нет. Работа, которую ему приходилось выполнять, была далека от подлинного искусства, и он не мог выразить в ней то, что таилось в его сердце и что ему так хотелось открыть людям. Мастер в Мариборе тоже был всего-навсего ремесленником. Как-то поехал Сливар по делам в Любляну и встретил на улице своего преподавателя из училища.
— Что же вы тут делаете? Почему до сих пор не в Вене?
Сливар вздрогнул.
— В Вене? Да разве это возможно?
— Все возможно. Скорей туда!
Он вернулся в Марибор и через две недели уехал в Вену. Когда он вышел из поезда на Южном вокзале, в кармане у него был форинт и двадцать крейцеров, а в чемодане — инструменты, одежда и кусок окорока. Он сразу же принялся искать работу, и судьба была к нему благосклонна. Однако в тот же день его постигло горькое разочарование, он был потрясен и вмиг утратил свое самое главное богатство, накопленное в течение многих горестных дней,— уверенность в себе, веру в свои силы. Он проработал только полдня, и мастер его рассчитал, сказав, что он слишком медлителен и неловок. Дал ему форинт. Сливар собрал свои инструменты и, выйдя на улицу, снова отправился на поиски работы; от усталости у него дрожали
колени, и он ходил по широким и шумным улицам словно в полудреме. К вечеру он второй раз нашел работу и опять в столярной мастерской. Он переночевал в здании цеха ремесленников, спал крепко и на следующий день проснулся веселым и бодрым. Он узнал, что первый его хозяин был человек невежественный и грубый. Вечером его рассчитали и во второй мастерской; заработанный форинт жег ему руку как позорная милостыня. Его охватил страх, жизнь предстала перед ним во всей неприглядности — жуткая и отвратительная, она нагло ухмылялась ему в лицо. Тогда впервые в дверь его души тихо постучалась темная мысль: закрыть глаза, кончить все это. Но он продолжал свои поиски и нашел третье место. Там он проработал три недели, затем последовали новые поиски, и наконец он полгода продержался в большой столярной мастерской. Тем временем от городской управы Любляны пришли шестьдесят форинтов; можно было оставить работу и поступить в академию. Днем он сидел на занятиях, а вечером и ночью работал дома, чтобы как-то прокормиться. Жил он бедно и сам заметил, что щеки его ввалились, но лицо стало выразительней и интеллигентней, словно на нем оставили отпечаток, начертав чуть видимые знаки, те затаенные мечты, которые он все время носил в душе. В академии он почти непрерывно проучился пять лет, лишь дважды съездил в Любляну, чтобы кое-кому поклониться и выпросить пособие; поездки были не из приятных. От созданных им за это время работ, в которых он воплощал стремления своей души, у него остались лишь маленькие первоначальные эскизы — готовые гипсовые скульптуры он разбил, потому что не было денег отдать их литейщику и потому что творения, в которых художник воплощает стремления своей души, люди не покупают. Он продал лишь небольшие вещицы, созданные руками, а не сердцем. Был период, когда он почти полгода прожил безбедно — курил сигары и прилично одевался. В это время он изготовлял украшения для катафалков. Но потом снова все пошло по-старому. Работая в своем ателье, он чувствовал себя счастливым, мечты его заполняли всю комнату. Заботам вход сюда был закрыт, они только робко стучались в окно и двери. Но стоило ему выйти за порог, как они толпой обступали его, и он спешил домой, а потом работал до поздней ночи, мрачный, одолеваемый горькими мыслями. Наступил черед и таким дням и даже долгим месяцам, когда руки отказывались ему повиноваться, если он брался за поделки из дерева ради хлеба насущного. Все чаще случалось, что он не мог заставить себя пойти на поиски работы для того, чтобы прокормиться. Чем выше было его мастерство художника, чем богаче была сокровищница души, тем сильнее и настоятельнее становилось желание раздавать, разбрасывать эти драгоценности обеими руками. Но руки у него были связаны, он не мог сорить своим богатством и задыхался в нем. Когда он видел на выставке произведения известных чужеземных скульпторов — бронзовые или мраморные статуи, он потом долгими часами ходил по городу, задумчивый и удрученный:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40