— Мне он не нужен.
— Так отпустите, пусть попадется в следующую ловушку.
— Думаете, здесь есть еще?
— Думаю. Никто не потащится в этакую даль с кусочком новехонькой проволочки, чтобы скрутить одну-единственную ловушку. Кто такую проволоку раздобыл, тот уже промышленник. Хотите поищем?
Она тотчас двинулась на поиски, опустив глаза в землю.
— Так вы ничего не найдете,— объяснил он,— ловушки расставляют по определенной схеме, по единому плану, по этому-то плану нам надо их искать.
— Объясните же, что за план!
— Ловушки должны быть расставлены в таких же укромных местечках, как это. Здесь вот лаз через жалкие остатки изгороди; лазов этих кругом предостаточно, там и следует искать. Ваш душитель — умелый тактик.
— А проволоку мы что же, оставим?
— Только этот обрывок, повесим на нем записку, хорошенько припугнем злодея.
На клочке бумаги он нацарапал красным карандашом: «Ты фашист!» — и подписал: «Давид».
— А вас как зовут?
Она поглядела на записку и, помолчав, ответила:
— Карола.
— Тоже красиво звучит,— одобрил он, приписал ее имя и укрепил записку на стянутой петле.
— Отчего так уж сразу фашист? — спросила она.
— Хороши же вы, сию секунду честили его преступником и людоедом, а при слове «фашист» деликатничаете.
— Так это ж политика.
— Э, нет,— воскликнул он,— только не заводите вечного спора об отношении к людям! Уж не сестрица ли вы Пентесилеи?
— Чья?
— Пентесилеи, царицы амазонок и нынешней редактрисы журнала, редакция которого вон там, в том доме; там я работаю.
— Я тоже там работаю,— ответила она,— мы зовем нашу редактрису Петрушенция. Ни одна душа не знает — почему, но теперь я, кажется, понимаю: просто-напросто ослышка. У нас в ротационном сильный шум. А вы чем занимаетесь?
— Ох, тяжким трудом, внутренностями, э, я хочу сказать, внутренней жизнью, многогранной, расцветающей жизнью в советской зоне оккупации, в данный момент мы целиком и полностью поглощены Адольфом Хеннеке, мысленно я уже вижу, что он выполнил план на триста восемьдесят семь процентов.
— Значит, мы знакомы,— кивнула она,— я вас как-то видела.
— Мне это льстит,— заметил он,— но пойдемте-ка поищем причитающийся нам процент ловушек. Да, что же мы будем делать: вы отпустите зверя или прихватите с собой?
— Я подарю его. У моей подруги двое детей.
— А у вас?
— Ни одного.
— Ни одного ребенка — ни одного мужа?
— Эй, эй,— погрозила она, и хотя он уже заметил, что она ростом выше его, до этой минуты не видел, что намного выше.
Она шла рядом с кроликом в руках, а он доставал из кустов одну за другой четыре ловушки. Проволоку он засовывал себе в карман, Карола поинтересовалась:
— Кому же она теперь принадлежит?
— Она конфискована, упрятана, секвестрована, стала народным достоянием.
— А вы — народ?
— Частица народа, заметная частица.
— А может, просто заносчивая?
— Вполне возможно. Знаете, мы, бывшие жители Тиргарте-на...
Тут она рассмеялась:
— Еще один помещик из Силезии! Он взглянул на нее вопросительно.
— С ними я с сорок пятого сталкиваюсь на кажддм шагу,— пояснила Карола.— В моей смене работают двое. Одной принадлежала половина Исполиновых гор, утверждает она. А вторая из Восточной Пруссии. Ох, говорит, видела 6 я ее квартиру в Гильзите, все стены обиты штофом! Есть у нас, правда, и другие \юди.
Он кивнул.
— Понимаю, о чем вы, но я правда жил здесь. Вон взгляните, чуть левее от Колонны победы, там все еще болтается обломок крыши, вот там я и жил. Не хотите пройтись?
— А ваша фамилия все еще указана на табличке у ворот?
— Никогда и не была указана. Там было выведено: «Генерал Клюц».
— Так вы к тому же и генерал?
— Эй, послушайте! — взревел Давид. Карола рассмеялась.
— Ну зачем так кричать. Кажется, нам пора возвращаться, перерыв, во всяком случае, кончается; а вы по дороге выкладывайте свою историю.
— Да выкладывать нечего. Я там жил. Вам смешно, но почему мне там не жить. И двух километров нет до редакции, но
это английский сектор, а мы в советском. Здесь, где мы освобождаем кроликов, генерал галопировал на своем коне, ну и ад же он был, этот жеребец.
Теперь, когда она шла впереди него, по направлению к лейпцигерштрассе, к себе домой, к себе на работу, у него мелькнула мысль: «Ну и бедра!», но, заметив, что она его слушает, он продолжал:
— Может, встреча с ним была для меня счастьем, кто знает, генерал, клиент моего хозяина, продавал и перепродавал, хватал, брал, загребал, а когда меня призвали, он загреб и меня, от строевой подготовки хоть и не освободил, но от многих неприятностей, похоже, избавил. Я, надо вам сказать, специалист-оружейник, а генерал был заядлый охотник. Видели бы вы его дом.
— Все стены обиты штофом!
— Все стены увешаны ружьями, и все ружья в полном порядке, я трудился в поте лица... Ох, у меня душа оборвалась: может, он еще живет там, ютится в подвале, мой генерал, может, это он расставляет ловушки, ведь он же одержимый охотник!
Карола покачала головой.
— Будьте уверены, такой искусный спекулянт, который во время войны галопировал по Тиргартену и завел личного чистильщика ружей, расставляет нынче ловушки покрупнее.
Давид ухватил ее за руку.
— Послушайте, вы же дали ему почти политическую оценку! Подождав, пока он отпустит руку — а по ее походке он
заметил, что от него этого ждут,— она сказала:
— Вздор, просто не такая уж я дура. Но, как я вижу, вы тоже заразились новомодным заболеванием, во всем, что не совсем глупо, видите политический смысл. Хотя иной раз и в глуповатых на первый взгляд словах заключен весьма и весьма глубокий политический смысл. Никакого политического смысла нет только в этакой средней глупости, и одолеть ее не так-то легко.
— А вам бы хотелось?
— Мне хотелось бы сохранить покой.
— Горе вам! — воскликнул он.— Я напущу на вас Пентесилею. Услышав, что кому-то нужен только покой, она обретает свою лучшую форму и укладывает человека на обе лопатки, тут уж побежденный либо рвется в политкомиссары на Балтийский флот, либо, задохнувшись, отдает богу душу. Если Пентесилея надумает формировать из тебя человека нового типа, берегись, заговорит насмерть, никаких запасов воздуха в комнате не хватит. Вот ее-то я напущу на вас.
— Ох, лучше не показывайтесь мне тогда на глаза,— предупредила Карола.
— А если нет? — быстро спросил он.
— Если нет? Случится как-нибудь обеденный перерыв, вам вздумается побродить вокруг своей виллы, а мне — проверить, как поживают кролики. Ведь один раз мы именно там уже встретились.
— Да, но одного раза мне маловато, а ваши слова не слишком конкретны. У меня есть реальное предложение: я не выдаю вас редактрисе и мы встречаемся на полпути между редакцией и генеральскими развалинами, то есть на Потсдамерплац, там в танцзале «Наше отечество» мы просто потанцуем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124