Паулюс сказал это равнодушно, потом помрачнел и молча правил, навалившись грудью на руль, словно цепью прикованный к нему, мало что замечая, не слишком торопясь. Колеса автомобиля изредка съезжали на рытвины обочины, с грохотом поднимали пыль. Ни словом не обмолвился он об Ангеле, о его матери или кладбище. Кристина тоже молчала, вцепившись обеими руками в привязной ремень на груди.
Автомобиль они оставили на площадке у беседки
и направились к холму, заросшему орешником, берестяным, раскидистыми ольхами. Тропа привела их к широкой лестнице, поворачивающей направо. Теперь они ступали по дубовым плашкам, таким чистым, дышащим влагой, словно их омыл только что прошумевший дождь.
— Радушно нас встречают,— Кристина огляделась.
— Не удивился бы даже, если бы лестницу выстлали коврами.
— А разве может быть такое?
— Все может быть.
Они переглянулись и улыбнулись — как много лет назад над своими дурачествами — и с легкостью одолели последние ступени.
Лучи клонившегося к закату солнца били прямо в лицо. Кристина заслонила рукой глаза: перед ней вдруг открылся замок, окруженный кудрявыми дубами, словно часовыми. Стена из тесаных бревен, ставни из дубовых досок, двери с завитушками из черного металла, две островерхие башенки с узкими оконцами- витражами, зубчатая стена, обитая медной жестью,— все должно было говорить о примитиве начала четырнадцатого и изощренности девятнадцатого веков. Из дубовой конуры, гремя цепью, вылез волкодав и злобно залаял. Кристина схватила Паулюса за руку.
— Не бойся, на привязи.
Лай собаки доносился как из рупора.
— Куда мы попали, Паулюс?
Приоткрылась широкая дверь, вышел невысокий, но крепко сколоченный мужчина в черном костюме. Дверь за собой притворил, подпер плечами. Пес тут же замолк.
— Минуточку,— сказал Паулюс.
Пока он беседовал с этим здоровяком, Кристина, почувствовав в ногах усталость, присела у забора на тесаное дубовое бревно, которое держали в лапах два вырезанных из дерева медведя. Даже забор здесь был вроде частокола из дубовых бревен, забитых в землю. Все из дубовых бревен, срублено, сколочено на века.
Человек в черном исчез за дверью, на сей раз оставив ее приоткрытой, а Паулюс поманил Кристину. В просторном холле, один угол которого был загроможден вешалками из лосиных рогов, их встретила пышно- телая женщина в пепельном парике, подала руку и
окинула ленивым взглядом, словно все еще не знала: приглашать внутрь или нет. У двери, заложив руки за спину, стоял этот страж, жевал что-то бульдожьими челюстями.
— Жалко, сегодня такой день, готовимся к банкету,— говорила женщина медленно, будто продолжая решать труднейшую задачу.— Но вам, учитель, мне трудно отказать.
— Мы быстро.
— Разве что на полчаса, ну, на час, только не дольше.
— Чем-нибудь угостите?
— Из горячих ничего пока нет.
— Сойдут и холодные.
— Прошу вас,— женщина открыла дверь из мореного дуба, вошла и заговорила, как экскурсовод:—Главная зала украшена охотничьими трофеями, одновременно в ней помещается пятьдесят персон, не считая музыкантов.
Сдвинутые вместе массивные дубовые столы были уже сервированы, два молодца в зеленых рубашках расставляли на них огромные продолговатые блюда с фаршированными щуками, копчеными угрями, жареным мясом.
— Свадьба? — полюбопытствовал Паулюс и почувствовал себя неловко.
— Да нет, просто так... Мало ли в районе мероприятий,— неопределенно ответила женщина и гордо откинула голову, давая понять, что иногда она предпочитает умолчать.
Уселись они на крытой террасе, и перед глазами открылась спокойная, позолоченная солнцем вода Немана, зеленые, украшенные рыжеющими верхушками березок обрывы над рекой, густой сосняк на том берегу,
— Могла бы сидеть так и сидеть,— глубоко вдохнула легкий, напоенный уже почти осенними запахами воздух, блаженно откинулась на спинку стула Кристина и с благодарностью посмотрела на Паулюса.
— Ты бы увидела эти кручи солнечным октябрьским днем, когда деревья окрашены во все цвета радуги.
— Могу себе представить.
— Или в мае, когда зелень еще свежая, когда черемуха цветет.
— Здесь всегда божественно.
— Мне хотелось, чтобы ты хоть сейчас увидела это.
— Спасибо, Паулюс. Все-таки, как ты сюда проник?
— Знакомства.
— Ты умеешь использовать знакомства?
— Тебя удивляет? В наши времена?
— Но ты же...
Паулюс со смехом облокотился на дубовый барьер террасы.
— Эта женщина — бывшая моя ученица. На выпускном экзамене я из жалости поставил ей троечку. На редкость была куриная головка, а сейчас — владетельная княгиня вот в этом замке.
— Ничего себе «Затишье».
— Наши районные деятели — народ скромный,— в голосе Паулюса дрогнула насмешка.— Покипятились, правда, некоторые нахалы: дескать, курган осквернили, дубовую рощу вырубили. И прикусили язык. Мало ли по берегам Немана курганов и дубовых рощ? Да и какая польза от этих экскурсантов. А поедет ли нужный человек осматривать пустые дикие места? Лучше уж тихо мирно окультурим их, решили. Вот и мы здесь сидим. Уют, красота. А что под нами? Земля. Бессловесная земля. Она все терпит, все выносит. Вот почему мне хотелось, чтобы ты побывала здесь.
Молодцеватый парень с выправкой акробата поставил на столик бокалы с белым вином, тарелки с закусками, откупорил две бутылочки пепси-колы, кофе пообещал принести потом.
Паулюс поднял бокал. Звякнуло стекло, взгляды встретились, встревожились, убежали к искрящейся голубизне Немана. Они впервые вот так сидят. Вдвоем за столиком, с бокалами в руках. Но ведь когда они дружили, не было такой моды — ходить по ресторанам и кафе. Да и что они могли найти в этой вангайской корчме, в которой из кружек пили до упаду. Паулюс угощал Кристину конфетами, бывало, их пальцы соприкоснутся в кульке из плотной бумаги, нежно переплетутся и по всему телу внезапно заструится жар.
— За встречу, Паулюс.
— За встречу.
Паулюс отпил крохотный глоток и поставил бокал.
— Не могу, я за рулем.
Господи, как бы мне хотелось, чтоб он забылся, свалял дурака, подумала Кристина. Учитель. Образцовый учитель, все рассчитывающий математик.
Холодный венгерский рислинг притупил горечь, и Кристина вдруг призналась:
— Я надеялась тебя встретить.
— И для этого приехала в Вангай.
— Это ирония?
— Несколько лет тебя не было.
— По тете Гражвиле соскучилась.
— Она уже надежду потеряла.
— Вы разговариваете?
— Симпатичная старушенция.
Он знает, пронзила мысль. Паулюс все обо мне знает, вся моя жизнь ему известна. Вдруг спохватилась: неправда, ни тетя Гражвиле, ни он ни о чем не догадываются. Ни о чем. Ведь и я сама не знаю, что могла бы рассказать, какими словами излить душу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67