а потом, час спустя, успокоившись, робко заглянула в дверь. Мать у окна штопала рукав кофточки Виргинии. Криста присела рядом на корточки, прислонилась виском к коленям, обтянутым шероховатой ветхой юбкой.
— Мама.
...Индре спала.
...Пройдет шесть лет. Однажды Кристина, неожиданно приехав из Вильнюса, побродит по комнате, опустится на корточки рядом с вяжущей матерью, точно так же уткнется головой в ее колени и прошепчет:
— Мама...
— Ну что ты вдруг, как малышка,— ласково рассмеется мать; ее жизнь к тому времени уже станет легче: Криста кончает учиться, Гедре работает медсестрой в больнице, а младшенькая Виргиния поступила в техникум. Ах, дождалась я времечка, скажет, ах, теперь буду спокойно век доживать.
— Мама...
— Говори, доченька, говори.
— Я выхожу замуж, мама.
Кристина поднимет с пола упавшую спицу, подаст ее матери, а сама усядется рядом.
— А я-то и не знала, что Паулюс вернулся.
— Не вернулся еще Паулюс, нет.
— Так как же это получается? Дочка?
— Выхожу. За другого выхожу.
Мать посмотрит остекленевшими глазами, крепко сожмет побелевшие губы.
— Ты его еще не знаешь, мама. В начале декабря свадьба. Мы так решили.
Кристина неожиданно отвернется в угол и только теперь на старой этажерке увидит резную деревянную рамку со вставленной в нее фотографией, на которой —
она и Паулюс. Оба счастливы... оба улыбаются...
В первые годы супружеской жизни Криста с Марцелинасом редко бывали в Вангае. А если и приезжали иногда, то на два-три денька, побудут и назад. Мать даже сердилась, упрекала дочь, но все равно была счастлива — у девочки своя жизнь, мужа получила солидного, не обормота и не пьяницу — с положением. Только
бы все обошлось... Однажды, когда Марцелинас ушел на озеро купаться, мать приглушенным голосом спросила:
— А его... Ну, того не встречала?
Неожиданно прозвучал этот вопрос. Хотя мать и не
произнесла имени Паулюса, Кристина резко повернулась к ней, но переспросить не посмела.
— Не видела. Ни разу не видела.
— Что ты ему написала... тогда, перед свадьбой?
— А это важно?
— Конечно, нет. Но ты ему написала?
— Написала, что выхожу замуж. Почему ты спрашиваешь, мама?
Да, да, Кристина написала тогда, что полюбила другого... Может, даже не полюбила, она сама не знает, дескать, но он такой хороший, интересный, внимательный, он всегда будет о ней заботиться... Ах, Паулюс, писала она, прости, что я раньше тебе об этом не сказала, виновата, но я все надеялась — пройдет это наважденье. А ты так далеко, так далеко... Сгораю от стыда, когда пишу тебе эти строчки, но еще раз прошу тебя — прости меня, умоляю... Все письмо было из одних вздохов, запятнанное слезами. Через неделю пришла телеграмма: «Срочно сообщи, что это неправда...» И снова она писала длинное, запутанное письмо...
— Ты ничего не слыхала?
— Нет.
— Второй год идет, и ты ничего не слыхала?
— Нет, нет.
— После этой твоей весточки ему стало худо, заговариваться стал. Увезли в госпиталь, лечили. Поэтому и домой отпустили досрочно. Здесь тоже лежал в больнице. Не знала?
Кристина, упираясь расставленными руками в мягкую кровать, сидела, странно откинувшись, и из-под опущенных ресниц глядела на свой торчащий живот.
— Ах ты, господи,— спохватилась мать, хлопнула себя ладонями по коленям.— Вот дурья голова! Держала, держала язык за зубами, и сорвалось-таки. Да ты не принимай близко к сердцу. Отрезанный ломоть. Он теперь оправился. В Вангае работает. На улице как-то встретила, поздоровался.
— Ни о чем не спрашивал?
— Да не остановился он. Как шел, так и прошел мимо, а я остановить его не посмела.
Преследуемая чувством вины, Кристина избегала вангайских улиц, а дорога между автобусной станцией и домом всегда казалась бесконечной. Однако следующим летом случилось то, чего она могла ждать в любую минуту. Привезли они маленькую Индре, одолжили у Тауринскасов коляску («Не везти же коляску из Вильнюса»,— отрезала Кристина матери, когда та заупрямилась; дескать, некрасиво цыганить) и решили хоть неделю провести у озера. Марцелинас пеленки и ползунки стирал и в магазин бегал. И Криста с малышки не спускала глаз, и мать. Беготни и хлопот хватало всем. Однажды после обеда, когда девочка крепко заснула, они отправились к озеру. Просто так, без всякой цели. По правде говоря, Марцелинас Кристу вытащил из дому. Ушли далеко, до пастбища, повалились на розовую кашку и лежали на солнышке, уставившись на белые кудряшки облаков, блаженно улыбались небу и земле, лениво разговаривали о маленькой Индре. Потом Кристина вскочила, схватила Марцелинаса за руку: пора домой, может, Индре плачет, одна мама не справится. У поворота на улицу Марцелинас вспомнил, что утром видел в магазине красивые детские платьица. Давай зайдем. Обязательно подберешь что-нибудь. Кристина не устояла, не смогла. Марцелинас взглянул на ее пунцовое лицо и сказал:
— Ты сегодня здорово загорела.
— Солнце жаркое.
Магазин находился в деревянном доме, выходившем на площадь Свободы. Люди толпились у прилавков, ворошили товары — кто покупал детскую одежонку, кто мужские сорочки или штаны. Много чего тут было навалено, на полках сложено да в углах понаставлено. Кристина просила показать то, подать это, наконец увидела белый трикотажный костюмчик, обрадовалась и, подняв его обеими руками, повернулась к Марцели- насу:
— В самый раз для Индре!
За спиной Марцелинаса стоял Паулюс. Хватило мгновения, чтобы Кристина заметила, как лицо Паулюса залила радость и тут же исчезла, погасла.
— Бери,— кивнул Марцелинас.
Кристина никак не могла опустить рук с крохотным белым костюмчиком.
Паулюс застыл на месте. В мучительной усмешке раскрылись губы. Ссутулился и побрел к двери.
Когда вышли на улицу, Марцелинас спросил, сколько стоил этот костюмчик, Кристина не смогла вспомнить.
Марцелинас внимательно пригляделся к жене:
— Завтра тебе лучше не выходить на солнце.
Кристина прижала покупку к груди и только теперь
почувствовала, как колотится сердце.
Вечером, лежа в постели, она глядела в потолок, но видела Паулюса, его вопрошающие глаза. Ах, как хорошо, что не надо было ему отвечать. А когда устала, принялась успокаивать себя: «Спи, Криста. Закрой глаза и спи. У тебя чудесная дочка, хороший муж. Чего тебе еще надо? Ты не бедная Золушка, ты королева. Спи, успокойся».
Кристина никогда не говорила мужу о Паулюсе. И Марцелинас молчал. Словно вся эта история, о которой она ему вскользь сказала перед свадьбой, в одно ухо влетела, а в другое вылетела. Кристина иногда даже досадовала: неужто он ко мне равнодушен, неужто он меня не любит?
— Ты ни разу меня не спросил... Ты никогда не спрашивал о прошлом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67