Осеннее равноденствие
Роман.
Кристина хотела выбранить себя, но только с досадой сжала сухие, казалось, припорошенные дорожной пылью губы.
Мимо проносились машины. Вынырнув из мрака за холмом, полосовали фарами согревшийся за день асфальт, слепили едущих навстречу, ревели, громыхали, вжикали мимо, острыми языками света пытаясь поймать шишковатый тополь или желтеющий уже клен на обочине, стены усталой избы или облепленные яблоками ветки в саду. Однако по обеим сторонам нового шоссе угрюмой рекой разливалась лишь темная серость пашен, и только поодаль, чуть правее, светились окна домов, мигали уличные фонари.
От гула машин дрожал воздух, пропитанный выхлопными газами, пылью и принесенной издалека ветерком гарью тлеющего торфа.
Кристина все еще тискала онемевшими пальцами истертый бумажный рубль, который сунула было в ладонь водителю «Волги». Но водитель стал отнекиваться, а сидевший рядом с ним человек средних лет схватил ее руку. «Да что вы, товарищ...» Показалось, что он хотел произнести ее фамилию, но удержался или просто не вспомнил и только добавил: «Что вы... По-моему, мы когда-то... в гостях... Или я обознался, товарищ?..» — и снова его губы едва не произнесли ее фамилию. Когда цепкие пальцы отпустили руку, Кристина, окончательно растерявшись, толкнула плечом дверцу автомобиля.
Она-то не помнит ни вечер в гостях, ни человека, всю дорогу молчавшего с важным видом и заговорив-
шего лишь в последний миг... Криста ничего не помнит, да и не желает вспоминать. Могла ведь спросить, но молчала, будто воды в рот набрала, будто насильно втолкнули ее в эту «Волгу». С самого утра так — даже в грохочущем поезде чувствовала прикосновение чужой руки, парализующее ее желания и волю.
Старая ухабистая дорога, изогнувшись дугой и перемахнув--ручей, влилась в улицу, по обеим сторона, которой росли пышные липы. Встреть Кристина много лет назад здесь подругу и спроси та ее, куда она идет, Кристина без запинки ответила бы: «Домой иду». Что же она теперь ответит, если ее вдруг спросят? Куда она идет? И зачем? Но улица темна, вряд ли кто узнает ее. Никто не спросит. Не остановит ее и не спросит: «Куда идешь, Кристина?»
Тяжелую дорожную сумку она взяла в другую руку. Чем она так нагрузила ее, что едва тащит? Кажется, одни тряпки и побросала в спешке сегодня после полудня, поскольку даже накануне вечером не была уверена, что отправится в этот путь.
Хорошо, что уже темно, что люди сидят у телевизоров и ужинают или, уютно переговариваясь, хлопочут в своих двориках. Хорошо, даже отлично. Но когда улица уперлась в площадь Свободы, Кристина придержала шаг, огляделась. Здесь еще было оживленно и людно, а у ресторана шумно галдела стайка подгулявших мужчин. Дзинькнула упавшая наземь бутылка. Кто-то выругался, кто-то громко расхохотался... Поодаль на высоком крыльце двухэтажного дома маячили две женщины, мимо на дребезжащих велосипедах пронеслись дети. Зарычала машина, сноп света залил Кристину. Она заслонила рукой глаза, а когда грузовик укатил, громыхая на ухабах, пересекла площадь и нырнула во мрак Родниковой улочки. Шаг снова замедлился, потяжелела сумка.
Из-за деревьев выскользнул лоскут луны, замерцал над чернеющим неподалеку озером. Отсветы фонарей поблескивали на воде, теплились, как головешки угасающего костра. Повеяло вечерней прохладой, мелко затряслась раскидистая, устремившаяся к небу осина Миколаса Тауринскаса. Дом Тауринскаса так и сверкал оранжевыми стенами, а за распахнутым окном потрескивал телевизор и отчаянно разорялась Алла Пугачева.
Кристина остановилась — из темноты вынырнул соседний дом, обращенный торцом к улице, тоже покрашенный в оранжевый цвет. Видно, совсем недавно покрашенный. А она-то и не знала. Почему ей об этом не написали?
Тихонечко отворила калитку. Калитка даже не скрипнула, не звякнул крюк. Не ждут. Конечно, никто ее здесь не ждет, и Кристина двигалась по дорожке мимо высоких георгинов осторожно, как чужая.
Зияла приоткрытая наружная дверь. Одной ногой переступила высокий порог, пошарила рукой возле косяка, похлопала ладонью по стене, но выключатель так и не нашла. Он всегда был над дверным засовом, Криста влетит, бывало, поздним вечером, запыхавшись, нажмет кнопку — и тусклый свет заливает широкую лестницу, ведущую на чердак, освещает прильнувшие к стенам шкафчики, висящую на стенах утварь и четыре двери — две с правой стороны коридора и две с левой. Дверь слева — ее!
Когда глаза чуть освоились с кромешной тьмой, в дальнем конце коридора, у самого пола, проступила полоска тусклого света. Но едва Кристина сделала шаг, полоска исчезла, и она, выставив вперед свободную руку, ступала осторожно, не столько боясь за что-то зацепиться, сколько пугаясь сырости, скользящей по лицу и всему телу да отдающей плесенью тишины. Кристина задыхалась, ее рука, нашаривающая дверь, дрожала; костяшки пальцев наконец-то стукнули по чему-то жесткому. Не сразу удалось ей постучаться сильнее. Глуховатый стук пролетел по коридору, вызывая новые страхи: а вдруг там никого нет? Почему она не дала знать, почему не отправила телеграмму? Обернулась на входную дверь, но не увидела ее. Тьма, одна тьма, клейкая, как паутина. Снова забарабанила, сильнее, до боли в костяшках. А если придется вернуться по этому коридору? Неужто она сама закрыла дверь?
Зашаркали шаги, громыхнул стул, что-то упало. Щелкнул ключ в замке, дверь чуточку приоткрылась, лязгнула, натягиваясь, цепочка.
— Кто на ночь глядя? — донесся из щели приглушенный женский голос.
Кристина не смогла раскрыть рта. Только схватила ручку двери и потянула на себя. Снова лязгнула цепочка.
— Кто на ночь глядя, спрашиваю? Если к Гедонисам, то напротив!
Еще немного, и дверь захлопнется, не достучишься, не дозовешься, даже если поднимешь весь дом на ноги.
— Это я, тетя...
— Кто, кто?.. — в щели забелел кончик носа.
— Я, Криста.
Кончик носа спрятался, в щели заморгал глаз.
— Горе ты мое... Кристуте?
Женщина за дверью все еще медлила, и Кристина, малость успокоившись, тихонько попросила:
— Открой, тетя Гражвиле.
Та скреблась, дергала цепочку, бормотала:
— Поставила, чтоб от беды подальше, а когда приходится открывать... Вот те и на, горе ты мое, как заколдованная. Сроду такого не было. Ты уж прости меня, Кристуте, держу тебя за дверью, будто какую...— причитала женщина, дергая дверь.— Господи боже, горе ты мое, вот застряла, ни взад, ни вперед. Ну вот, отскочило-таки.
Дверь открылась, невысокая крепенькая женщина развела руками, хлопнула себя по бокам, опять развела руками.
— Криста, детонька... В такой час, на ночь глядя. Да чего ты стоишь? Заходи, смело шагай через свой порог.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67