Пепел состроил кислую мину. Со лба у него текло, брови и волосы казались мокрыми.
– Не видишь паромщика?
Он уныло мотнул головой. Я еще раз без особой надежды окинула взглядом толпу. Черт ногу сломит. Каша и каша.
– Долго тут? – постучала пальцем в спину соседа, стоящего впереди.
– Как повезет, – ответили через плечо. – Иные по неделям дожидаются. Когда торопишься, то вон писцу монету сунь, а лучше две.
Ага, подумала я. Это мысль.
Стиснула зубы и ввинтилась между соседями. Пропустили с ворчанием. Писец сидел совсем рядом с растянутой цепью, и дотянуться до него было парой пустяков. Я нашарила в узелке золотой и, не мудрствуя лукаво, просто ткнула им парня в плечо. Писец отшатнулся, полоснул меня возмущенным взглядом и зашипел:
– Рехнулась, что ли? Убирайся отсюда, а то судья под стражу сейчас… – а сам сложил вторую ладонь лодочкой, и просунул ее себе под локоть – туда я монету и уронила.
– Имя, дура! – одними губами сказал писец, сосредоточенно и преданно глядя куда-то в бумажки.
– Ратер, – сказала я тоже вбок. – Кукушонок.
Писец не кивнул даже, но бумагами зашелестел. Судья тем временем жевал губами, вопящего горшечника утащила стража, и я решила далеко не уходить, хотя меня то и дело толкали в спину.
Писец покопался в близлежащих бумагах, Ратера не нашел и вызвал тем временем следующего:
– Варабет Косой, обвиняется в покраже плаща из корчмы «У Лисицы».
Судья засунул в ухо кривой мизинец и прикрыл глаза. Писец же, малость раздвинув кулак, разглядел наконец мою монету, изменился в лице, вскочил и принялся шарить по другим кучам.
Я ждала, изнывая, дурея от духоты, толкотни, крепчающего запаха пота, и плохо понимала, что собственно происходит с этим Варабетом, и почему из толпы выскочила серая женщина с ревущим ребенком на руках, хлопнулась на колени и, перекрикивая ребенка, принялась перечислять судье свои несчастья. Судья, впрочем, оставался бесстрастен, рассматривал извлеченный из уха мизинец и не вмешивался, а когда она выдохлась, просто махнул рукой. И Варабета и серую женщину с чадом уволокли куда-то за грань видимости.
Писец закопался в другой пачке, отчаянно оглянулся на меня, схватил первый попавшийся лист и прочитал:
– Котор Мельник, обвиняется в украже трех мешков муки с подменою оных трухой и опилками.
Мельника привели довольно быстро, но его разбирательство полностью пролетело мимо моего внимания. Я нервничала, потела, переминалась с ноги на ногу. Писец все копался.
– Лахор Лягушонок, обвиняется в покраже с лотка веера с инкусрацией… э-э… инкустарцией перламутром.
– Истец здесь? – судья закрыл глаза.
– Истец! Истец?! Нету истца… Не пришел, видать…
Привели Лягушонка. Он был маленький, щуплый и с порога заныл:
– Господин судья, да за что же, да я нечаянно, я его толкнул нечаянно, посмотреть нагнулся, а он и упади…
– И тебе за пазуху, – зевнул судья, не глядя на обвиняемого. – Двадцать плетей. Следующий….
Писец тем временем нашел Ратера в какой-то другой, небольшой кучке, еще раз изменился в лице, и дрожащим голосом зачитал:
– Ратер по прозвищу Кукушонок, обвиняется в… в разбойном нападении и грабительской покраже кошелька с семью десятками авр, срезанного оным с пояса.
Что? Семьдесят золотых? Ерунда какая… не помню, сколько тогда в кошельке было золота, но никак не семьдесят… там и полстолька не было… не стала бы я с собой такую тяжесть таскать!
Судья проснулся.
– Я ж тебе велел зачитывать мелочь. – Судья мутно исподлобья уставился на писца. Тот позеленел, но не отступил:
– Да вы его сами сюда положили, господин судья! Вон он, промежду Хортом Занозой и этим, который телегу опрокинул…
Судья засомневался, но спорить ему было лень.
Один из стражников ушел… потом вернулся, толкая перед собой кого-то чумазого и оборванного… Кукушонка?
Кукушонок проковылял вперед, и покорно упал на колени, когда его толкнули между лопаток. Всклокоченная голова его поникла.
– Ратер Кукушонок? – уточнил судья. Глаза его снова начали слипаться.
– Да, господин судья, – ответил тот неживым голосом.
– Ты срезал на рынке кошелек с золотом?
– Нет. – Кукушонок, не поднимал глаз, но в неживом голосе проклюнулось упрямство. – Я его нашел.
Старик разлепил веки и с омерзением поглядел на неожиданное препятствие – эдакая кочка на накатанной дороге.
– Кошелек? Посреди рынка? На чужом поясе ты его нашел! Истец здесь?
– Здеся я, господин судья! – из толпы выдралась толстая тетка в двуцветном, как у ноблески, платье, в аксамитовом венчике поверх шелкового покрывала. – Вот она я! Срезал, господин судья, как же, срезал! Вот тут ровнехонько постромочки и оборвал, паскудец, прям подчистую, уж я и не знаю как это он успел, следила ж, не уследишь за ними…
У, дура толстая! В мое время эту фифу ободрали бы как липку за двуцветное ее платье да за аксамитовый венчик, да на паршивую кобылу задом наперед усадили, чтоб неповадно было ноблеску из себя корчить.
– Кошель где? – нахмурился судья.
Стражник повозился под столом и вытащил на всеобщее обозрение внушительных размеров короб. Отомкнул его, пошарил внутри и предъявил зрителям мой собственный кошелек и вместе с ним какую-то торбу.
– Это что? – брезгливо поинтересовался судья.
– Кошель вот, – доложил стражник и грохнул то и другое на столешницу. – И деньги – особо.
Судья издали изучил торбу и кошелечек, но в руки брать не стал.
– Значит вот в него ты и запихала семьдесят авр? – удивился он маловыразительно. – Ну подойди сюда и еще раз запихай….
Кукушонок поднял всклокоченную голову и вроде как приободрился.
– Как же, как же! – охотно закивала истица. – Вот он и срезал, они и рассыпались, денежки-то, подбирать пришлось, поди вся шваль базарная и подобрала, уж сколько осталось не ведаю….
– Тут больше десятка не поместится, – судья тоже оживился.
– Куда! – всплеснула руками истица, и сразу стало ясно, что она из торговок. – Да здесь и три, и четыре, говорю же – было семьдесят! Семьдесят золотых авр, одна к одной, господин судья, да за что же вы так…
– Пятнадцать, – решительно отрезал старикашка. – А все остальное не имеет отношения к делу. Кошелек истице вернуть, вору отрубить руку или внести залог в размере остатнего, то есть – пятьдесят пять авр.
За спиной у меня послышались перешептывания – сумма была непомерная. Кукушонок, однако, встрепенулся, оглянулся с надеждой на шевелящийся зал. В толпе раздались возгласы – и через натянутую цепь, споткнувшись и грохнувшись на колени рядом с Ратером, вывалился его отец, Хелд-паромщик.
– Господин судья! Умоляю, дайте еще три дня, я наберу денег! Как Бог свят, наберу, не сойти мне… У меня уже почти половина! Я думал – только пятьдесят потребуется…
Судья даже не потрудился ответить, зато поднялся писец, закатил глаза к потолку и монотонно завел:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198
– Не видишь паромщика?
Он уныло мотнул головой. Я еще раз без особой надежды окинула взглядом толпу. Черт ногу сломит. Каша и каша.
– Долго тут? – постучала пальцем в спину соседа, стоящего впереди.
– Как повезет, – ответили через плечо. – Иные по неделям дожидаются. Когда торопишься, то вон писцу монету сунь, а лучше две.
Ага, подумала я. Это мысль.
Стиснула зубы и ввинтилась между соседями. Пропустили с ворчанием. Писец сидел совсем рядом с растянутой цепью, и дотянуться до него было парой пустяков. Я нашарила в узелке золотой и, не мудрствуя лукаво, просто ткнула им парня в плечо. Писец отшатнулся, полоснул меня возмущенным взглядом и зашипел:
– Рехнулась, что ли? Убирайся отсюда, а то судья под стражу сейчас… – а сам сложил вторую ладонь лодочкой, и просунул ее себе под локоть – туда я монету и уронила.
– Имя, дура! – одними губами сказал писец, сосредоточенно и преданно глядя куда-то в бумажки.
– Ратер, – сказала я тоже вбок. – Кукушонок.
Писец не кивнул даже, но бумагами зашелестел. Судья тем временем жевал губами, вопящего горшечника утащила стража, и я решила далеко не уходить, хотя меня то и дело толкали в спину.
Писец покопался в близлежащих бумагах, Ратера не нашел и вызвал тем временем следующего:
– Варабет Косой, обвиняется в покраже плаща из корчмы «У Лисицы».
Судья засунул в ухо кривой мизинец и прикрыл глаза. Писец же, малость раздвинув кулак, разглядел наконец мою монету, изменился в лице, вскочил и принялся шарить по другим кучам.
Я ждала, изнывая, дурея от духоты, толкотни, крепчающего запаха пота, и плохо понимала, что собственно происходит с этим Варабетом, и почему из толпы выскочила серая женщина с ревущим ребенком на руках, хлопнулась на колени и, перекрикивая ребенка, принялась перечислять судье свои несчастья. Судья, впрочем, оставался бесстрастен, рассматривал извлеченный из уха мизинец и не вмешивался, а когда она выдохлась, просто махнул рукой. И Варабета и серую женщину с чадом уволокли куда-то за грань видимости.
Писец закопался в другой пачке, отчаянно оглянулся на меня, схватил первый попавшийся лист и прочитал:
– Котор Мельник, обвиняется в украже трех мешков муки с подменою оных трухой и опилками.
Мельника привели довольно быстро, но его разбирательство полностью пролетело мимо моего внимания. Я нервничала, потела, переминалась с ноги на ногу. Писец все копался.
– Лахор Лягушонок, обвиняется в покраже с лотка веера с инкусрацией… э-э… инкустарцией перламутром.
– Истец здесь? – судья закрыл глаза.
– Истец! Истец?! Нету истца… Не пришел, видать…
Привели Лягушонка. Он был маленький, щуплый и с порога заныл:
– Господин судья, да за что же, да я нечаянно, я его толкнул нечаянно, посмотреть нагнулся, а он и упади…
– И тебе за пазуху, – зевнул судья, не глядя на обвиняемого. – Двадцать плетей. Следующий….
Писец тем временем нашел Ратера в какой-то другой, небольшой кучке, еще раз изменился в лице, и дрожащим голосом зачитал:
– Ратер по прозвищу Кукушонок, обвиняется в… в разбойном нападении и грабительской покраже кошелька с семью десятками авр, срезанного оным с пояса.
Что? Семьдесят золотых? Ерунда какая… не помню, сколько тогда в кошельке было золота, но никак не семьдесят… там и полстолька не было… не стала бы я с собой такую тяжесть таскать!
Судья проснулся.
– Я ж тебе велел зачитывать мелочь. – Судья мутно исподлобья уставился на писца. Тот позеленел, но не отступил:
– Да вы его сами сюда положили, господин судья! Вон он, промежду Хортом Занозой и этим, который телегу опрокинул…
Судья засомневался, но спорить ему было лень.
Один из стражников ушел… потом вернулся, толкая перед собой кого-то чумазого и оборванного… Кукушонка?
Кукушонок проковылял вперед, и покорно упал на колени, когда его толкнули между лопаток. Всклокоченная голова его поникла.
– Ратер Кукушонок? – уточнил судья. Глаза его снова начали слипаться.
– Да, господин судья, – ответил тот неживым голосом.
– Ты срезал на рынке кошелек с золотом?
– Нет. – Кукушонок, не поднимал глаз, но в неживом голосе проклюнулось упрямство. – Я его нашел.
Старик разлепил веки и с омерзением поглядел на неожиданное препятствие – эдакая кочка на накатанной дороге.
– Кошелек? Посреди рынка? На чужом поясе ты его нашел! Истец здесь?
– Здеся я, господин судья! – из толпы выдралась толстая тетка в двуцветном, как у ноблески, платье, в аксамитовом венчике поверх шелкового покрывала. – Вот она я! Срезал, господин судья, как же, срезал! Вот тут ровнехонько постромочки и оборвал, паскудец, прям подчистую, уж я и не знаю как это он успел, следила ж, не уследишь за ними…
У, дура толстая! В мое время эту фифу ободрали бы как липку за двуцветное ее платье да за аксамитовый венчик, да на паршивую кобылу задом наперед усадили, чтоб неповадно было ноблеску из себя корчить.
– Кошель где? – нахмурился судья.
Стражник повозился под столом и вытащил на всеобщее обозрение внушительных размеров короб. Отомкнул его, пошарил внутри и предъявил зрителям мой собственный кошелек и вместе с ним какую-то торбу.
– Это что? – брезгливо поинтересовался судья.
– Кошель вот, – доложил стражник и грохнул то и другое на столешницу. – И деньги – особо.
Судья издали изучил торбу и кошелечек, но в руки брать не стал.
– Значит вот в него ты и запихала семьдесят авр? – удивился он маловыразительно. – Ну подойди сюда и еще раз запихай….
Кукушонок поднял всклокоченную голову и вроде как приободрился.
– Как же, как же! – охотно закивала истица. – Вот он и срезал, они и рассыпались, денежки-то, подбирать пришлось, поди вся шваль базарная и подобрала, уж сколько осталось не ведаю….
– Тут больше десятка не поместится, – судья тоже оживился.
– Куда! – всплеснула руками истица, и сразу стало ясно, что она из торговок. – Да здесь и три, и четыре, говорю же – было семьдесят! Семьдесят золотых авр, одна к одной, господин судья, да за что же вы так…
– Пятнадцать, – решительно отрезал старикашка. – А все остальное не имеет отношения к делу. Кошелек истице вернуть, вору отрубить руку или внести залог в размере остатнего, то есть – пятьдесят пять авр.
За спиной у меня послышались перешептывания – сумма была непомерная. Кукушонок, однако, встрепенулся, оглянулся с надеждой на шевелящийся зал. В толпе раздались возгласы – и через натянутую цепь, споткнувшись и грохнувшись на колени рядом с Ратером, вывалился его отец, Хелд-паромщик.
– Господин судья! Умоляю, дайте еще три дня, я наберу денег! Как Бог свят, наберу, не сойти мне… У меня уже почти половина! Я думал – только пятьдесят потребуется…
Судья даже не потрудился ответить, зато поднялся писец, закатил глаза к потолку и монотонно завел:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198