И это ей очень шло.
– Наверно, вам все это говорят. Без очков и без… – она ткнула пальцем в мой головной убор, – просто одно лицо! – Джули повернулась к Марлен: – Правда, потрясающее сходство?
Ох, черт. Марлен. Я совсем про нее забыл. А она была все там же: тихо стояла и мерила Джули взглядом, уже не первый раз.
– Арт? Похож на Гордона? – Марлен наклонила голову и искоса глянула на меня. – Я давненько не встречалась с Гордоном, но мне всегда казалось – по ним сразу видно, что братья. Арт, правда, упорно возражал… – Марлен побренчала ключами, чтобы я заметил, что она их забрала. – Арт считает себя уникумом. Да, Арт?
Разве?
– Разве?
Но Марлен, не ответив, быстренько распрощалась (не слишком вежливо) и ушла, проскользнув мимо Джули, которая все стояла на верхней ступеньке и ждала, пока ее пригласят внутрь. Я махнул ей, чтоб заходила.
– Моя бывшая жена, – бросил я, будто это все объясняло. (А может, как раз и объясняло.)
Знаю, что вы сейчас подумали. Настал идеальный момент, чтобы сознаться. Выложить Джули все разом. Все равно разоблачения не миновать. А так у меня был хороший шанс, что Джули не станет очень уж шуметь из-за моего признания. Где-то пятьдесят на пятьдесят, совсем неплохо в нашем положении. Да я бы и сознался – правда, правда! Если бы только Джули в тот день не надела новое платье – шелковое розовое, с застежкой спереди. И если б я не уловил аромат ее свежевымытых волос. И если б в ту самую секунду она не подняла глаза к моим печальным, незадачливым висячим друзьям и не наградила их одобрительным кивком и улыбкой. И если б я не увидел краешком глаза какое-то шевеление под потолком, очень похожее на кивок в ответ. Это была мгновенная легкая дрожь – раз, и все. Но ей-богу, они шевельнулись!
Так что не судите строго. Да, я слабак. Может, даже эгоист (скотина, подонок, негодяй, и… спасибо, дорогой читатель, пока достаточно). Но я вдруг понял, что могу потерять гораздо больше, чем думал.
Мне показалось, что лучше будет оставить все как есть, пока Джули не узнает меня настоящего, в неадаптированной авторской версии. А там, глядишь, все решится само собой. А пока Джули будет осваиваться со мной, я потихоньку освоюсь с ней. Мне это тоже было очень нужно, ведь замученная и усталая Джули, которую я знал, даже близко не напоминала сирену, что разгуливала по моей мастерской с бокалом рождественского мерло в руке. Подозреваю, это был не первый ее бокал в тот день. У нее под поясом уже явно что-то плескалось.
На самом деле никакого пояса на ней не было. Джули-сирена вся состояла из нежных, непрерывных, волнистых линий. Шелк платья легко льнул к ее изгибам, как «форд-кабриолет» стелется по горному серпантину: повторяет все извивы, нигде не тормозя. Раньше я не замечал у нее таких форм. Каким-то чудом Джули за одну ночь вся обратилась в тело.
Она стояла напротив меня, за скамейкой. Я наливал вино, а Джули пыталась объяснить, зачем пришла. И врала напропалую, причем очень неумело.
По ее словам, она заглянула в мастерскую на удачу, «вдруг там окажется Гордон» (наверняка вранье), потому что «вчера где-то забыла солнечные очки, может, у него в машине» (точно вранье – очки сидели ободком у нее на макушке). И вообще, она надеялась застать тут Гордона, потому что после того, как они вместе побывали в моей мастерской, она «увидела его в новом свете» (а это, может, и правда). Она вчера послушала, что Гордон говорит про брата и «про то, какой он талантливый» (святая правда!), и только тогда поняла…
– …как я была к нему несправедлива!
– Ко мне?
– Да не к вам. – Она слегка смешалась. – К Гордону. Вас я совсем не знаю.
– А, ну да. Пардон. И что дальше?
– Вчера я увидела его с совсем другой стороны, и оказалось, что он очень чуткий и отзывчивый человек.
Он? То есть я?
– Сначала, когда мы познакомились, я решила, что он… – Джули скорчила рожицу, потом вдруг осеклась: – Ой, нет. Наверно, не надо так говорить. Это несправедливо.
Он – что?
Джули рассеянно водила рукой по скамье, прослеживала пальцами трещины и выбоины, гладила приставшие кусочки глины и капли застывшей краски. Сейчас ее пальчики обводили большую выпуклую блямбу пролитой лазури. Завораживающее движение. Очень чувственное.
Я склонился к ней, чтобы подлить вина. Интересно, она сама-то знает, как чудесно пахнет?
– Говорите, Джули, не стесняйтесь, – подбодрил я. – Это Гордон связан профессиональной тайной. А вы – нет. Он-то психотерапевт, у него рот на замке. Но вы клиентка, вам можно не сдерживаться. Это очень естественно. Так что вперед. Гордон сказал бы, что это хороший знак. Здоровый. И потом, что вы можете сказать о нем такого, чего я сам не знаю?
И я опять подбодрил ее, на этот раз улыбкой. Она пригубила вино и улыбнулась в ответ. Губы у нее тоже были новые, под стать ее новым формам. Аппетитные.
– А вы ему точно не расскажете? – В ее вопросе было больше кокетства, чем тревоги.
Будь на ее месте любая другая женщина, я решил бы, что она со мной флиртует. А может, она и впрямь флиртовала (сам бог велел, с ее-то губами).
– Буду нем как рыба, – заверил я. – Слово скульптора.
Так себе клятва, конечно. Скульптор мать родную продаст за хороший камень. Но в тот момент я поклялся бы чем угодно, только б Джули не замолкала. Да и кто бы не поклялся! Все мы готовы с раскрытым ртом слушать чье-то лестное мнение о нас самих. Даже если (как в моем случае) собеседник и не в курсе, что делает именно это.
Джули понизила голос – напускала таинственность:
– Сначала я решила, что он просто хам.
Он? Я?
– Гордон?
– Ну вот, так и знала, что лучше помолчать, – спохватилась Джули.
Признаюсь, я был в шоке. То есть я, конечно, подозревал, что поначалу показался ей слегка… необычным. Ну, может, не очень приятным в общении. Но чтобы хамом…
– Нет-нет, продолжайте, – произнес я вслух. – Я вас понимаю. Наверное, многие думают так же, как вы.
– Вполне возможно, – задумчиво согласилась Джули.
Что, правда? Есть кто-то еще?
– Но ведь теперь я так не думаю. Гордон… он такой… Чем больше я с ним общаюсь, тем больше он растет в моих глазах.
Уф, хоть что-то хорошее.
– Теперь я поняла, что он очень меня вдохновляет.
О, это еще лучше.
– Он такой честный человек. Искренний, открытый. У вас замечательный брат, Арт.
Джули испустила долгий вздох, от которого у меня самого перехватило дух. Она как-то незаметно передвинулась ближе ко мне – так близко, что я мог сосчитать веснушки у нее под ключицей (четыре).
– Он вам правда нравится? – спросил я.
– Очень! Он такой умный. На меня столько всего навалилось, а он меня вытаскивает. Он очень интересный человек. И такой собранный. Такой ответственный.
Ее палец опять нашел застывший наплыв краски, этот голубой сосок. Она все дразнила его, трогала, теребила.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
– Наверно, вам все это говорят. Без очков и без… – она ткнула пальцем в мой головной убор, – просто одно лицо! – Джули повернулась к Марлен: – Правда, потрясающее сходство?
Ох, черт. Марлен. Я совсем про нее забыл. А она была все там же: тихо стояла и мерила Джули взглядом, уже не первый раз.
– Арт? Похож на Гордона? – Марлен наклонила голову и искоса глянула на меня. – Я давненько не встречалась с Гордоном, но мне всегда казалось – по ним сразу видно, что братья. Арт, правда, упорно возражал… – Марлен побренчала ключами, чтобы я заметил, что она их забрала. – Арт считает себя уникумом. Да, Арт?
Разве?
– Разве?
Но Марлен, не ответив, быстренько распрощалась (не слишком вежливо) и ушла, проскользнув мимо Джули, которая все стояла на верхней ступеньке и ждала, пока ее пригласят внутрь. Я махнул ей, чтоб заходила.
– Моя бывшая жена, – бросил я, будто это все объясняло. (А может, как раз и объясняло.)
Знаю, что вы сейчас подумали. Настал идеальный момент, чтобы сознаться. Выложить Джули все разом. Все равно разоблачения не миновать. А так у меня был хороший шанс, что Джули не станет очень уж шуметь из-за моего признания. Где-то пятьдесят на пятьдесят, совсем неплохо в нашем положении. Да я бы и сознался – правда, правда! Если бы только Джули в тот день не надела новое платье – шелковое розовое, с застежкой спереди. И если б я не уловил аромат ее свежевымытых волос. И если б в ту самую секунду она не подняла глаза к моим печальным, незадачливым висячим друзьям и не наградила их одобрительным кивком и улыбкой. И если б я не увидел краешком глаза какое-то шевеление под потолком, очень похожее на кивок в ответ. Это была мгновенная легкая дрожь – раз, и все. Но ей-богу, они шевельнулись!
Так что не судите строго. Да, я слабак. Может, даже эгоист (скотина, подонок, негодяй, и… спасибо, дорогой читатель, пока достаточно). Но я вдруг понял, что могу потерять гораздо больше, чем думал.
Мне показалось, что лучше будет оставить все как есть, пока Джули не узнает меня настоящего, в неадаптированной авторской версии. А там, глядишь, все решится само собой. А пока Джули будет осваиваться со мной, я потихоньку освоюсь с ней. Мне это тоже было очень нужно, ведь замученная и усталая Джули, которую я знал, даже близко не напоминала сирену, что разгуливала по моей мастерской с бокалом рождественского мерло в руке. Подозреваю, это был не первый ее бокал в тот день. У нее под поясом уже явно что-то плескалось.
На самом деле никакого пояса на ней не было. Джули-сирена вся состояла из нежных, непрерывных, волнистых линий. Шелк платья легко льнул к ее изгибам, как «форд-кабриолет» стелется по горному серпантину: повторяет все извивы, нигде не тормозя. Раньше я не замечал у нее таких форм. Каким-то чудом Джули за одну ночь вся обратилась в тело.
Она стояла напротив меня, за скамейкой. Я наливал вино, а Джули пыталась объяснить, зачем пришла. И врала напропалую, причем очень неумело.
По ее словам, она заглянула в мастерскую на удачу, «вдруг там окажется Гордон» (наверняка вранье), потому что «вчера где-то забыла солнечные очки, может, у него в машине» (точно вранье – очки сидели ободком у нее на макушке). И вообще, она надеялась застать тут Гордона, потому что после того, как они вместе побывали в моей мастерской, она «увидела его в новом свете» (а это, может, и правда). Она вчера послушала, что Гордон говорит про брата и «про то, какой он талантливый» (святая правда!), и только тогда поняла…
– …как я была к нему несправедлива!
– Ко мне?
– Да не к вам. – Она слегка смешалась. – К Гордону. Вас я совсем не знаю.
– А, ну да. Пардон. И что дальше?
– Вчера я увидела его с совсем другой стороны, и оказалось, что он очень чуткий и отзывчивый человек.
Он? То есть я?
– Сначала, когда мы познакомились, я решила, что он… – Джули скорчила рожицу, потом вдруг осеклась: – Ой, нет. Наверно, не надо так говорить. Это несправедливо.
Он – что?
Джули рассеянно водила рукой по скамье, прослеживала пальцами трещины и выбоины, гладила приставшие кусочки глины и капли застывшей краски. Сейчас ее пальчики обводили большую выпуклую блямбу пролитой лазури. Завораживающее движение. Очень чувственное.
Я склонился к ней, чтобы подлить вина. Интересно, она сама-то знает, как чудесно пахнет?
– Говорите, Джули, не стесняйтесь, – подбодрил я. – Это Гордон связан профессиональной тайной. А вы – нет. Он-то психотерапевт, у него рот на замке. Но вы клиентка, вам можно не сдерживаться. Это очень естественно. Так что вперед. Гордон сказал бы, что это хороший знак. Здоровый. И потом, что вы можете сказать о нем такого, чего я сам не знаю?
И я опять подбодрил ее, на этот раз улыбкой. Она пригубила вино и улыбнулась в ответ. Губы у нее тоже были новые, под стать ее новым формам. Аппетитные.
– А вы ему точно не расскажете? – В ее вопросе было больше кокетства, чем тревоги.
Будь на ее месте любая другая женщина, я решил бы, что она со мной флиртует. А может, она и впрямь флиртовала (сам бог велел, с ее-то губами).
– Буду нем как рыба, – заверил я. – Слово скульптора.
Так себе клятва, конечно. Скульптор мать родную продаст за хороший камень. Но в тот момент я поклялся бы чем угодно, только б Джули не замолкала. Да и кто бы не поклялся! Все мы готовы с раскрытым ртом слушать чье-то лестное мнение о нас самих. Даже если (как в моем случае) собеседник и не в курсе, что делает именно это.
Джули понизила голос – напускала таинственность:
– Сначала я решила, что он просто хам.
Он? Я?
– Гордон?
– Ну вот, так и знала, что лучше помолчать, – спохватилась Джули.
Признаюсь, я был в шоке. То есть я, конечно, подозревал, что поначалу показался ей слегка… необычным. Ну, может, не очень приятным в общении. Но чтобы хамом…
– Нет-нет, продолжайте, – произнес я вслух. – Я вас понимаю. Наверное, многие думают так же, как вы.
– Вполне возможно, – задумчиво согласилась Джули.
Что, правда? Есть кто-то еще?
– Но ведь теперь я так не думаю. Гордон… он такой… Чем больше я с ним общаюсь, тем больше он растет в моих глазах.
Уф, хоть что-то хорошее.
– Теперь я поняла, что он очень меня вдохновляет.
О, это еще лучше.
– Он такой честный человек. Искренний, открытый. У вас замечательный брат, Арт.
Джули испустила долгий вздох, от которого у меня самого перехватило дух. Она как-то незаметно передвинулась ближе ко мне – так близко, что я мог сосчитать веснушки у нее под ключицей (четыре).
– Он вам правда нравится? – спросил я.
– Очень! Он такой умный. На меня столько всего навалилось, а он меня вытаскивает. Он очень интересный человек. И такой собранный. Такой ответственный.
Ее палец опять нашел застывший наплыв краски, этот голубой сосок. Она все дразнила его, трогала, теребила.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64