В нашем с Хэлом браке физическая сторона первостепенного значения не имела. Отправляясь вдвоем куда-нибудь на выходные, мы первым делом заглядывали в видеотеку отеля. Секс просто перестал быть основой наших отношений. Меня это не тревожило: мне казалось, так и должно быть. В конце концов, мы же не молодожены, вместе с самого университета. Иногда мне, конечно, не хватало хорошего секса, но, с другой стороны, его отсутствие даже упрощало жизнь. Мы оба были загружены работой.
– Во вторник. Нет, в понедельник. Точно, в поне…
– Я сказала «классный секс», Джули. Не в миссионерской позе на счет раз-два. – Шейла закурила и прислонилась к стене. – Что-нибудь эдакое, изощренное.
– Хочешь сказать – извращенное?
– А что, – ухмыльнулась она, – на извращения сейчас большой спрос.
Я поняла, что пора проявить твердость. Я не собиралась писать подобную чушь. Ни за что.
– Пожалуй, я могла бы поручить это девице, которая пишет про домашних любимцев, – задумчиво сказала Шейла. – Как ее зовут? Зеленая такая совсем? Грудастая?
– Софи? – задохнулась я. – Софи да Лука? Шейла даже предлагать мне не собиралась!
Она решила отдать новую рубрику Софи! Расстаться со своей колонкой и без того нелегко, но если ее передают кому-то вроде Софи, значит, можешь сделать своему детищу ручкой. Софи из тех девиц, которые всюду просачиваются и всюду оставляют следы своего присутствия. Запах их духов висит во всех лифтах. Их помада не смывается с кофейных чашек. Их голоса бесконечным эхом слышны на всех лестничных клетках. По классификации пятен, Софи «трудновыводима».
– Она ухватится, – сказала Шейла. – Писать она, правда, не умеет, но почему бы тебе не взять над ней шефство? Я хочу, чтобы ты пока побыла в свободном плавании.
В свободном плавании? Иными словами, я шла ко дну. Писака без рубрики – что ноль без палочки.
Шейла продолжала дымить, а я переминалась с ноги на ногу – как всегда, когда нервы на пределе. Я унаследовала эту манеру от отца. Если его что-то захватывало – скажем, вариант афиши для очередной пьесы его любительского театра, – волнение тут же передавалось от головы к ногам. Отец умер так давно, что я все чаще не могу вспомнить его лицо и голос. Однако мне навсегда врезалось в память, как он барабанил ногой по полу. Как сейчас вижу его замшевые туфли, носки, потертые на коленях джинсы. Я стараюсь ухватиться за образ и мысленно подняться вверх, к его лицу, но едва дохожу до коричневого плетеного ремня с пряжкой в виде профиля индейца, как все начинает расплываться. Добравшись до лица, я понимаю, что оно совсем не то. В нем есть что-то от папы, что-то от Хэла и даже что-то от премьер-министра. Но это не папино лицо.
– Я не могу спокойно курить, когда ты так дрыгаешься, – Шейла пыхнула дымом в сторону моей трясущейся фигуры. – Что с тобой? Из-за чего переживаешь?
– Все нормально. Я спокойна.
Шейла нацелила на меня окурок и застыла, словно окурок превратился в волшебную палочку, а сама Шейла – в фею: «Прочь, проклятая дрожь!» Колдовство сработало снаружи, а внутри, где волшебный окурок Шейлы оказался не властен, я все так же отчаянно тряслась, пытаясь найти выход.
Шейла ткнула окурок в пластиковую чашку из-под кофе, тот зашипел в кофейной гуще и погас. Разговор окончен.
– Шейла, я никогда не прошу об одолжениях…
– Еще как просишь. Постоянно.
– Но я должна вести рубрику. Я создана для этого.
– Если бы я так думала, я поручила бы рубрику тебе. Однако ситуация такова, что наш новый сопляк-издатель, который еще и ходить-то толком не научился, требует с меня чего-то остренького. Над моей дряхлой шеей завис нож гильотины. Не принимай близко к сердцу, но ты эту рубрику не потянешь. Я никогда не считала тебя особо одаренной по части секса. Не в упрек тебе будь сказано. А может, и в упрек. Все едино – ты не подходишь.
У меня язык чесался сказать Шейле, куда она может засунуть свою рубрику. Но указывать ей, что и куда засунуть, всегда было опасно.
– Ладно, допустим, я действительно бездарна в сексуальном плане…
– Я этого не говорила.
– И все же. Допустим, это так. Зато я, по крайней мере, умею писать. Может, наш издатель и не умеет ходить, но читать-то он умеет?
– Под вопросом.
– У меня есть свои читатели, Шейла! Они любят меня. Это ведь чего-то стоит?
– Верно. И все-таки я привлеку Софи. Вот увидишь, через пару месяцев ты сама скажешь мне спасибо.
Она швырнула чашку с окурком в урну и всем весом обрушилась на тяжелую стеклянную дверь редакции. Дверь отлетела от ее плеча, как тюлевая шторка, и Шейла скрылась в здании, а я осталась стоять на тротуаре как истукан. Тупой истукан, потому что не почуяла надвигающейся беды заранее.
Впрочем, в тот момент у меня не было сил переживать. Переживания пришлось оставить на потом – я уже опаздывала на следующую встречу, где рассчитывала нарыть материал для цикла статей, заказанного Шейлой. Четырежды в год я делала тематические подборки для серии «Умом и сердцем», и на сей раз от меня требовались очерки о психологических курсах личностного роста. В обычных обстоятельствах перспектива тащиться на интервью в пятницу после обеда меня бы не обрадовала, но теперь оно оказалось очень кстати: нашелся предлог исчезнуть из редакции.
Оставалось только подняться в кабинет, чтобы взять сумочку и поулыбаться направо и налево (на случай, если по редакции уже разошлась весть о расправе надо мной).
Я самонадеянно толкнула плечом стеклянную дверь. Не тут-то было – тюлевый занавес словно окаменел. Дверь даже не дрогнула. Я не суеверна (если только не начинается черная полоса), но это кто угодно счел бы плохой приметой.
2
Арт
Правда зависит от того, как посмотреть.
Арт Стори
У каждой истории есть как минимум две версии. И правдива для нас обычно та, которая подтверждает наше представление о мире, или накладывается на наши комплексы, или из которой выходит лучший застольный рассказ. Поверьте моему опыту: мы крайне редко выбираем ту версию, которая отражает истину.
Я даже думаю, что в наши дни правда не пользуется особым спросом, несмотря на все разговоры о честности в отношениях с окружающими или с самим собой. По-моему, правда обычно чересчур груба и часто неприятна. Так что я вполне понимаю, зачем мы врем. Одного не могу понять: зачем мы столько врем о собственном вранье?
Наглядный пример. Моя бывшая супруга Марлен (она дантист) без конца стонала о своей страстной мечте играть на пианино, которой, дескать, никогда не сбыться. Причем стонала с обреченной миной человека, у которого обе руки угодили под лопасти комбайна. Меня это бесило.
– И что ж тебя останавливает, дорогая? – интересовался я. – Удалишь пару корней – купишь пианино. Сляпаешь золотые коронки, выдерешь зуб мудрости – вот тебе на уроки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64