– Люди уважают большой рост. А как уважать человека, на которого смотришь свысока?
Он протянул мне визитку.
– Театральный агент? – удивился я.
– Нет, торгую цветами. У меня магазинчик на Финдл-стрит.
Он вежливо улыбнулся и жестом отправил бармена за новой порцией пива.
– Но вы действительно Томас Корелли?
– Конечно. А вы?
У меня в бумажнике завалялась визитка Гордона. Я протянул ее Томасу.
– Психотерапевт? – удивился Томас.
– Нет, скульптор. – Я надолго припал к кружке. – Увы, я даже не Гордон Стори. Хотя, если учесть, что Гордон сейчас лежит в коме, наверное, надо порадоваться, что я – не он. Я его брат, Арт.
– Рад знакомству, Арт. – Томас поднял бокал. – Твое здоровье!
Выяснилось, что Томас знал Гордона. По крайней мере, слышал о нем. Его собственным психотерапевтом был Даллас Улог, сосед Гордона по конторе.
– Я хожу к мистеру Улогу уже почти три года, – сообщил Томас.
– Прилично.
– Я не думал, что выйдет так долго, – кивнул он. – Но оказалось, что в жизни много такого, о чем я не догадывался. Как говорит мистер Улог, «мир ограничен только для ограниченного ума».
Томас сказал мне, что одна из его жизненных целей – стать театральным агентом. Визитки придумал Улог, чтобы Томас почувствовал себя агентом и дорос до новой карьеры. Такая у него была стратегия.
– Будущее – это настоящее, которое мы еще не создали, – изрек Томас. Судя по тону, он считал, что, если повторять это почаще, в конце концов и сам поверишь.
– Звучит очень по-улоговски, – заметил я.
– Так и есть. Это его слова, – серьезно ответил Томас.
– Очень улогично, – продолжал я. – Пожалуй, даже улогительно по своей простоте.
Я веселился от души и был не прочь продолжить веселье. У меня уже родилось словечко «улогообразно», но Томасу Корелли не так-то просто было заговорить зубы. Он продолжил, перебив меня:
– Мистер Улог думает, что если все вокруг будут считать меня агентом, то в конце концов я стану агентом, потому что мне захочется соответствовать представлениям обо мне. Пожалуй, я еще закажу себе магниты для холодильника с надписью «Томас Корелли, театральный агент».
– Ну и как, помогает?
– Трудно сказать, – сник он. – Но выбора-то нет.
Томас выудил из кармана пачку визиток: «Томас Корелли, винодел», «Томас Корелли, антрепренер», «Томас Корелли, застройщик», «Томас Корелли, художник по гриму».
– А каково быть скульптором? – спросил он. – Я когда-то подумывал стать художником-оформителем. Или ювелиром. Но скульптор тоже неплохо звучит. – Он явно уже представлял себе, как это будет выглядеть на визитке.
Бармен предупредил, что наливает по последней, и я позвал Томаса к себе в мастерскую продолжить знакомство. Мастерская у меня на первом этаже той самой фабрики, которую когда-то купили мы с Марлен и часть которой я теперь снимаю у новых владельцев. Нам пришлось продать ее вскоре после развода, Чтобы Марлен смогла выплатить компенсацию. Мистер Муфуфу подал в суд за ошибочное удаление зуба.
Очень жаль, потому что я любил эту фабрику. Не нашу квартиру наверху – она была детищем Марлен, и в конце концов из нее вышла невыразительная помесь нью-йоркского пентхауса с театральной подсобкой: всюду толстые балки, хромированные прибамбасы и раскладные диваны. Больше всего мне было жаль продавать мастерскую – еще не тронутый фабричный цех. Когда-то он принадлежал небольшой фирме, выпускавшей балетную обувь, и здесь ничего не менялось добрую сотню лет: окна с древними деревянными рамами от пола до потолка, вдоль стен металлические полки с выгоревшими рукописными ярлыками:
Туфли для чечетки мужские
Туфли для чечетки женские
Индивидуальные заказы
Туфли для джаза мужские
Чешки для девочек
Возврат
Пуанты женские
Образцы
С потока светят лампы дневного света, каждая в четыре трубки, на моей памяти не перегорела ни одна. В углу кладовой до сих пор лежит не меньше сотни новых трубок; они тонут в пыли и ждут своего часа, чтобы засиять. Каждая полка, каждое удобное местечко занято коробками со всяким барахлом, которое я собираю. Когда-нибудь все это пригодится мне для работы – или не пригодится, как знать. Я работаю на длинных исцарапанных сосновых скамьях. Когда-то на них раскладывали туфли, на кожаные подошвы набивали пластинки для чечетки, верх обтягивали атласом, расправляли, пришивали. Я до сих пор нахожу то обрывок шелковой ленточки в щели на полу, то клочок телячьей кожи глубоко в шкафу.
Когда мы покупали здание, риелтор сказал, что однажды на фабрику заезжала сама Анна Павлова. Во время австралийского турне звезда пожелала заказать коробку атласных пуантов. Случилось это, если не ошибаюсь, в 1926 году. Фабрика славилась цветными балетными туфлями, которых тогда не делали в Европе. Хорошая история, даже если и вранье. Я много раз представлял, как первая леди мирового балета плывет по темным коридорам: чувственный рот, шляпка колокольчиком, боа из перьев на шее, перчатки тончайшей кожи, крохотные башмачки.
Раз за разом я пытался воплотить ее в многослойных подвесных скульптурах, но ничего не получалось. Материя пересиливала дух. Я не мог сделать так, чтоб они танцевали. Мои композиции свисали отовсюду, все разных размеров. Многие так и остались на стадии первой прикидки.
– А я думал, скульптуры бывают только из Камня или глины, – сказал Томас, переступив порог мастерской. – В крайнем случае из металла. Словом, из чего-то тяжелого.
– Я раньше работал с глиной и бронзой, но давно за них не брался.
(Со времен Марлен.)
– Вот эта… бесподобна! – выдохнул Томас.
Он смотрел на самую большую «подвеску» в середине цеха. С рук фигуры свешивались абстрактные символы перемены, рождения, обновления. Понимаете, да? Обычное для художника помешательство на тайне Творения. Самая длинная рука – лента закаленной стали – вытянулась на четыре метра. Фигура должна была двигаться при малейшем дуновении, но я не Смог найти нужный баланс. Как ни бился, центр тяжести всегда оказывался где-то не там.
– Как называется? – спросил Томас.
– «Предвкушение». – Я приподнялся на цыпочки и слегка толкнул фигуру.
Она колыхнулась, передернулась – и застыла. Намертво. Надо было назвать ее «Разочарование». Мне стало тошно. Я так на нее надеялся. Казалось, она жаждет двигаться, только и ждет малейшего знака.
Она должна была запорхать, закивать, заплясать от легкого касания. Она должна была раскачиваться вверх-вниз, длинными плавными движениями, будто в любовном трансе.
Без остановки. Ей должно было хватать ветерка. Намека на ветерок. Да что там! Если верно найти точку равновесия, таким фигурам достаточно вздоха. Или даже воздушного поцелуя, сдутого с пальцев.
– Мне нравится, – сказал Томас. – Очень.
Молодец парень, уловил мою идею.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
Он протянул мне визитку.
– Театральный агент? – удивился я.
– Нет, торгую цветами. У меня магазинчик на Финдл-стрит.
Он вежливо улыбнулся и жестом отправил бармена за новой порцией пива.
– Но вы действительно Томас Корелли?
– Конечно. А вы?
У меня в бумажнике завалялась визитка Гордона. Я протянул ее Томасу.
– Психотерапевт? – удивился Томас.
– Нет, скульптор. – Я надолго припал к кружке. – Увы, я даже не Гордон Стори. Хотя, если учесть, что Гордон сейчас лежит в коме, наверное, надо порадоваться, что я – не он. Я его брат, Арт.
– Рад знакомству, Арт. – Томас поднял бокал. – Твое здоровье!
Выяснилось, что Томас знал Гордона. По крайней мере, слышал о нем. Его собственным психотерапевтом был Даллас Улог, сосед Гордона по конторе.
– Я хожу к мистеру Улогу уже почти три года, – сообщил Томас.
– Прилично.
– Я не думал, что выйдет так долго, – кивнул он. – Но оказалось, что в жизни много такого, о чем я не догадывался. Как говорит мистер Улог, «мир ограничен только для ограниченного ума».
Томас сказал мне, что одна из его жизненных целей – стать театральным агентом. Визитки придумал Улог, чтобы Томас почувствовал себя агентом и дорос до новой карьеры. Такая у него была стратегия.
– Будущее – это настоящее, которое мы еще не создали, – изрек Томас. Судя по тону, он считал, что, если повторять это почаще, в конце концов и сам поверишь.
– Звучит очень по-улоговски, – заметил я.
– Так и есть. Это его слова, – серьезно ответил Томас.
– Очень улогично, – продолжал я. – Пожалуй, даже улогительно по своей простоте.
Я веселился от души и был не прочь продолжить веселье. У меня уже родилось словечко «улогообразно», но Томасу Корелли не так-то просто было заговорить зубы. Он продолжил, перебив меня:
– Мистер Улог думает, что если все вокруг будут считать меня агентом, то в конце концов я стану агентом, потому что мне захочется соответствовать представлениям обо мне. Пожалуй, я еще закажу себе магниты для холодильника с надписью «Томас Корелли, театральный агент».
– Ну и как, помогает?
– Трудно сказать, – сник он. – Но выбора-то нет.
Томас выудил из кармана пачку визиток: «Томас Корелли, винодел», «Томас Корелли, антрепренер», «Томас Корелли, застройщик», «Томас Корелли, художник по гриму».
– А каково быть скульптором? – спросил он. – Я когда-то подумывал стать художником-оформителем. Или ювелиром. Но скульптор тоже неплохо звучит. – Он явно уже представлял себе, как это будет выглядеть на визитке.
Бармен предупредил, что наливает по последней, и я позвал Томаса к себе в мастерскую продолжить знакомство. Мастерская у меня на первом этаже той самой фабрики, которую когда-то купили мы с Марлен и часть которой я теперь снимаю у новых владельцев. Нам пришлось продать ее вскоре после развода, Чтобы Марлен смогла выплатить компенсацию. Мистер Муфуфу подал в суд за ошибочное удаление зуба.
Очень жаль, потому что я любил эту фабрику. Не нашу квартиру наверху – она была детищем Марлен, и в конце концов из нее вышла невыразительная помесь нью-йоркского пентхауса с театральной подсобкой: всюду толстые балки, хромированные прибамбасы и раскладные диваны. Больше всего мне было жаль продавать мастерскую – еще не тронутый фабричный цех. Когда-то он принадлежал небольшой фирме, выпускавшей балетную обувь, и здесь ничего не менялось добрую сотню лет: окна с древними деревянными рамами от пола до потолка, вдоль стен металлические полки с выгоревшими рукописными ярлыками:
Туфли для чечетки мужские
Туфли для чечетки женские
Индивидуальные заказы
Туфли для джаза мужские
Чешки для девочек
Возврат
Пуанты женские
Образцы
С потока светят лампы дневного света, каждая в четыре трубки, на моей памяти не перегорела ни одна. В углу кладовой до сих пор лежит не меньше сотни новых трубок; они тонут в пыли и ждут своего часа, чтобы засиять. Каждая полка, каждое удобное местечко занято коробками со всяким барахлом, которое я собираю. Когда-нибудь все это пригодится мне для работы – или не пригодится, как знать. Я работаю на длинных исцарапанных сосновых скамьях. Когда-то на них раскладывали туфли, на кожаные подошвы набивали пластинки для чечетки, верх обтягивали атласом, расправляли, пришивали. Я до сих пор нахожу то обрывок шелковой ленточки в щели на полу, то клочок телячьей кожи глубоко в шкафу.
Когда мы покупали здание, риелтор сказал, что однажды на фабрику заезжала сама Анна Павлова. Во время австралийского турне звезда пожелала заказать коробку атласных пуантов. Случилось это, если не ошибаюсь, в 1926 году. Фабрика славилась цветными балетными туфлями, которых тогда не делали в Европе. Хорошая история, даже если и вранье. Я много раз представлял, как первая леди мирового балета плывет по темным коридорам: чувственный рот, шляпка колокольчиком, боа из перьев на шее, перчатки тончайшей кожи, крохотные башмачки.
Раз за разом я пытался воплотить ее в многослойных подвесных скульптурах, но ничего не получалось. Материя пересиливала дух. Я не мог сделать так, чтоб они танцевали. Мои композиции свисали отовсюду, все разных размеров. Многие так и остались на стадии первой прикидки.
– А я думал, скульптуры бывают только из Камня или глины, – сказал Томас, переступив порог мастерской. – В крайнем случае из металла. Словом, из чего-то тяжелого.
– Я раньше работал с глиной и бронзой, но давно за них не брался.
(Со времен Марлен.)
– Вот эта… бесподобна! – выдохнул Томас.
Он смотрел на самую большую «подвеску» в середине цеха. С рук фигуры свешивались абстрактные символы перемены, рождения, обновления. Понимаете, да? Обычное для художника помешательство на тайне Творения. Самая длинная рука – лента закаленной стали – вытянулась на четыре метра. Фигура должна была двигаться при малейшем дуновении, но я не Смог найти нужный баланс. Как ни бился, центр тяжести всегда оказывался где-то не там.
– Как называется? – спросил Томас.
– «Предвкушение». – Я приподнялся на цыпочки и слегка толкнул фигуру.
Она колыхнулась, передернулась – и застыла. Намертво. Надо было назвать ее «Разочарование». Мне стало тошно. Я так на нее надеялся. Казалось, она жаждет двигаться, только и ждет малейшего знака.
Она должна была запорхать, закивать, заплясать от легкого касания. Она должна была раскачиваться вверх-вниз, длинными плавными движениями, будто в любовном трансе.
Без остановки. Ей должно было хватать ветерка. Намека на ветерок. Да что там! Если верно найти точку равновесия, таким фигурам достаточно вздоха. Или даже воздушного поцелуя, сдутого с пальцев.
– Мне нравится, – сказал Томас. – Очень.
Молодец парень, уловил мою идею.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64