И он смеялся, смеялся так, как уже давно не умел смеяться с Моной! Берт остался мужчиной, и этот мужчина мог принадлежать только ей.
В маленьком номере провинциального отельчика Мона взяла реванш за причиненную ей боль. Она стала ненасытной фурией, мечтая умереть в его объятиях. Длительный обморок принес разрядку. Наступил период расслабленного покоя, поддерживаемый транквилизаторами. Мона снова почувствовала себя ласковой женой и заботливой хозяйкой уютного дома, который требовал реконструкции.
– Не беспокойся, дорогой, комнаты для гостей не будут пустовать. Нам надо быть готовыми к встрече с твоей славой. – С обожанием посмотрела на мужа Мона. – Друзья, поклонники, журналисты – обычное окружение спортивных звезд… Кстати, тот симпатичный блондин, что затащил нас пообедать в Лос-Анджелесе и все бубнил про таинственных спутников человека, – он, кажется, собирался писать книгу об автомобилях…
– Да нет, малышка, ты не поняла, не об автомобилях вообще, и тем более не о гоночном спорте, а о тех роковых машинах, которых преследует проклятье. Моя карьера его вряд ли заинтересует… Тебе подлить молока?
– Пожалуй, этот рокфор чересчур солоноват. Надо сказать Карле, чтобы не брала продукты в «Энтоне». Мне кажется, мы можем позволить себе более дорогие магазины. Даже без наследства твоего милого батюшки.
– Конечно, детка. Я получаю достаточно, чтобы не вспоминать об экономии и скаредности моего отца. – Берт порадовался смирению Моны. Обычно она называла старика Уэлси «мерзавцем», «жмотом», «маньяком», помешавшимся на вонючей стерве и выгнавшим из дома единственного сына.
– Ну, я ведь сам ушел. Ушел, чтобы сделать свою жизнь собственными руками. – Говорил он, избегая подробных объяснений.
– Не прикидывайся бескорыстным святошей, Берт, ты получил коленом под зад и вылетел без гроша. Это и заставило тебя вцепиться зубами в глотку удачи… Или, как у вас говорят, «хмельной бабе Фортуне».
– Интересно, – задумчиво спросила Мона, – старик Уэлси знает о твоих успехах или затыкает уши, когда по радио или телевизору произносят твое имя?
– Думаю, его больше интересуют биржевые новости. И к тому же в офисе Дика Уэлси телевизор не бубнит с утра до вечера, как у нас. – Он кивнул в сторону дверей, распахнутых в столовую, и вдруг рванулся к телевизору.
– Что случилось, Берт? – Встревожилась Мона, поспешив в комнату. На экране передавали спортивные новости.
– Детка… – У Берта был ошарашенный вид. – Детка, сейчас сказали, что погибла Линда Керри…
– Керри? – Мона сморщила лобик. – Она что, – гонщица?
– Ах, нет же! Помнишь ту даму на выставке, что потом обедала с нами и рассказывала про свой загадочный камень – «бриллиант Хоупа»?
– Да! Она еще утверждала, что все невзгоды ее семейства отнюдь не от камня… И правда… – Мона печально посмотрела на Берта. – Мы не владеем ничем таким, и вот… ну, как-то не все ладится…
– Верно, но ведь ее нашли мертвой в собственной постели! В августе она выглядела такой бодрой и совсем не старой… А до этого погибли ее муж, сын, сестра… И ведь все они не состояли в «группе риска» и даже не были гонщиками… Мона! – Глаза Берта сузились в темные щелки.
– Что, дорогой?
– Мона, я, кажется, знаю, кто будет следующим… – Берт растерянно потер лоб. – Ты с ней знакома… – Он резко умолк.
– Ну, с кем, договаривай же, черт возьми! – В голосе Моны появились визгливые нотки, и по тому, как напряглись ее локти, прижавшиеся к туловищу, Берт почувствовал, что жена близка к истерике. Каким-то невероятно обостренным нюхом она улавливала «горячие точки» в окружающем ее психологическом пространстве. И теперь скорее ощутила, чем поняла то, что хотел от нее скрыть Берт.
– Пойдем на воздух, милая. Может, еще кофе? – Он усадил Мону за стол и придвинул к ней чашку. Сгорбившись над своим прибором, Мона усиленно ковыряла ножом скатерть, не поднимая глаз на мужа.
– Хорошо, хорошо, я все тебе объясню… Там, в санатории у доктора Вальнера, я познакомился с инвалидкой. Ты еще, кажется, приревновала меня к этой девушке, застав нас в ресторане…
– Помню. Нисколько! Жалкая уродина, рохля.
– Дело не в этом, Мона. Сандра – дочь этой несчастной Линды Керри. Именно она наследует «проклятый бриллиант»… И, боюсь, у бедняги не слишком радужные перспективы…
– Думаешь, камень убьет и ее? – Глаза Моны сверкнули радостной мстительностью. Она захохотала. – Это весело, чертовски весело! Ты убил меня, убил мою нерожденную девочку – и ты – любимый муж… Камень убивает обреченных уродин – и он – проклятый! Как, как все смешно в этом сентябре, как много листьев! Какая хитрая нынче осенью смерть…
Напоив Мону успокоительной микстурой, Берт уложил ее в постель. Он вспомнил Сандру, уносимую из ресторанного зала наемным верзилой. Ее прощальный взгляд, колени с тонкими ниточками шрамов, выставленные на всеобщее обозрение, пока она пересекала зал под любопытными взглядами. Легонькая, хрупкая, словно поломанная игрушка.
«Бедная малышка-Фея, ты осталась совсем одна», – подумал Берт, прощаясь с печальным видением.
5
Большие часы в гостиной показывали без четверти семь. Через пятнадцать минут Сандра направится в столовую. Она заранее знает, как вздрогнет ее сердце перед большим овальным столом, накрытым на одну персону. Старая горничная Кэт держит у кресла покойной хозяйки вазочку с цветами и каждый раз опускает глаза, пронося мимо тарелки, блюда и соусники.
Уже два месяца Сандра живет в доме одна, завтракает, обедает, ужинает в одиночестве за огромным столом, боясь взглянуть на пустующее место матери. Совсем недавно они вместе бережно хранили память о погибших отце и брате, оберегая их места за столом, вещи, любимые уголки в саду и в доме. Теперь Сандре кажется, что она осталась среди могил и вот-вот сама растает, растворится во мраке тихого, покинутого всеми дома.
После вылазки с Бертом в ресторан Гриндельвельда она чувствовала себя потерянной, оскорбленной. Ей не хватало дружбы с человеком, к которому она успела привязаться со всем тайным пылом своей замкнутой, ожесточившейся натуры. Но тот, кто остался в ресторанном зале с пьяной красоткой, позволив шоферу унести Сандру, как ненужную вещь, тот незнакомец был малопонятен ей. О нем следовало как можно скорее забыть, не пытаясь разобраться в происшедшем и ни в коем случае не возвращаясь в мыслях к тем вечерам, когда сердце радостно билось от предстоящей встречи.
Схитрив перед собой, Сандра не выбросила с обрыва, как намеревалась, а сохранила и привезла домой подарок Берта.
Однажды, когда он мог уже держать в руке перочинный нож, Берт, оторвав кусочек сосновой коры, вырезал нечто, похожее на большого жука, и протянул Сандре.
– Здесь колеса!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98
В маленьком номере провинциального отельчика Мона взяла реванш за причиненную ей боль. Она стала ненасытной фурией, мечтая умереть в его объятиях. Длительный обморок принес разрядку. Наступил период расслабленного покоя, поддерживаемый транквилизаторами. Мона снова почувствовала себя ласковой женой и заботливой хозяйкой уютного дома, который требовал реконструкции.
– Не беспокойся, дорогой, комнаты для гостей не будут пустовать. Нам надо быть готовыми к встрече с твоей славой. – С обожанием посмотрела на мужа Мона. – Друзья, поклонники, журналисты – обычное окружение спортивных звезд… Кстати, тот симпатичный блондин, что затащил нас пообедать в Лос-Анджелесе и все бубнил про таинственных спутников человека, – он, кажется, собирался писать книгу об автомобилях…
– Да нет, малышка, ты не поняла, не об автомобилях вообще, и тем более не о гоночном спорте, а о тех роковых машинах, которых преследует проклятье. Моя карьера его вряд ли заинтересует… Тебе подлить молока?
– Пожалуй, этот рокфор чересчур солоноват. Надо сказать Карле, чтобы не брала продукты в «Энтоне». Мне кажется, мы можем позволить себе более дорогие магазины. Даже без наследства твоего милого батюшки.
– Конечно, детка. Я получаю достаточно, чтобы не вспоминать об экономии и скаредности моего отца. – Берт порадовался смирению Моны. Обычно она называла старика Уэлси «мерзавцем», «жмотом», «маньяком», помешавшимся на вонючей стерве и выгнавшим из дома единственного сына.
– Ну, я ведь сам ушел. Ушел, чтобы сделать свою жизнь собственными руками. – Говорил он, избегая подробных объяснений.
– Не прикидывайся бескорыстным святошей, Берт, ты получил коленом под зад и вылетел без гроша. Это и заставило тебя вцепиться зубами в глотку удачи… Или, как у вас говорят, «хмельной бабе Фортуне».
– Интересно, – задумчиво спросила Мона, – старик Уэлси знает о твоих успехах или затыкает уши, когда по радио или телевизору произносят твое имя?
– Думаю, его больше интересуют биржевые новости. И к тому же в офисе Дика Уэлси телевизор не бубнит с утра до вечера, как у нас. – Он кивнул в сторону дверей, распахнутых в столовую, и вдруг рванулся к телевизору.
– Что случилось, Берт? – Встревожилась Мона, поспешив в комнату. На экране передавали спортивные новости.
– Детка… – У Берта был ошарашенный вид. – Детка, сейчас сказали, что погибла Линда Керри…
– Керри? – Мона сморщила лобик. – Она что, – гонщица?
– Ах, нет же! Помнишь ту даму на выставке, что потом обедала с нами и рассказывала про свой загадочный камень – «бриллиант Хоупа»?
– Да! Она еще утверждала, что все невзгоды ее семейства отнюдь не от камня… И правда… – Мона печально посмотрела на Берта. – Мы не владеем ничем таким, и вот… ну, как-то не все ладится…
– Верно, но ведь ее нашли мертвой в собственной постели! В августе она выглядела такой бодрой и совсем не старой… А до этого погибли ее муж, сын, сестра… И ведь все они не состояли в «группе риска» и даже не были гонщиками… Мона! – Глаза Берта сузились в темные щелки.
– Что, дорогой?
– Мона, я, кажется, знаю, кто будет следующим… – Берт растерянно потер лоб. – Ты с ней знакома… – Он резко умолк.
– Ну, с кем, договаривай же, черт возьми! – В голосе Моны появились визгливые нотки, и по тому, как напряглись ее локти, прижавшиеся к туловищу, Берт почувствовал, что жена близка к истерике. Каким-то невероятно обостренным нюхом она улавливала «горячие точки» в окружающем ее психологическом пространстве. И теперь скорее ощутила, чем поняла то, что хотел от нее скрыть Берт.
– Пойдем на воздух, милая. Может, еще кофе? – Он усадил Мону за стол и придвинул к ней чашку. Сгорбившись над своим прибором, Мона усиленно ковыряла ножом скатерть, не поднимая глаз на мужа.
– Хорошо, хорошо, я все тебе объясню… Там, в санатории у доктора Вальнера, я познакомился с инвалидкой. Ты еще, кажется, приревновала меня к этой девушке, застав нас в ресторане…
– Помню. Нисколько! Жалкая уродина, рохля.
– Дело не в этом, Мона. Сандра – дочь этой несчастной Линды Керри. Именно она наследует «проклятый бриллиант»… И, боюсь, у бедняги не слишком радужные перспективы…
– Думаешь, камень убьет и ее? – Глаза Моны сверкнули радостной мстительностью. Она захохотала. – Это весело, чертовски весело! Ты убил меня, убил мою нерожденную девочку – и ты – любимый муж… Камень убивает обреченных уродин – и он – проклятый! Как, как все смешно в этом сентябре, как много листьев! Какая хитрая нынче осенью смерть…
Напоив Мону успокоительной микстурой, Берт уложил ее в постель. Он вспомнил Сандру, уносимую из ресторанного зала наемным верзилой. Ее прощальный взгляд, колени с тонкими ниточками шрамов, выставленные на всеобщее обозрение, пока она пересекала зал под любопытными взглядами. Легонькая, хрупкая, словно поломанная игрушка.
«Бедная малышка-Фея, ты осталась совсем одна», – подумал Берт, прощаясь с печальным видением.
5
Большие часы в гостиной показывали без четверти семь. Через пятнадцать минут Сандра направится в столовую. Она заранее знает, как вздрогнет ее сердце перед большим овальным столом, накрытым на одну персону. Старая горничная Кэт держит у кресла покойной хозяйки вазочку с цветами и каждый раз опускает глаза, пронося мимо тарелки, блюда и соусники.
Уже два месяца Сандра живет в доме одна, завтракает, обедает, ужинает в одиночестве за огромным столом, боясь взглянуть на пустующее место матери. Совсем недавно они вместе бережно хранили память о погибших отце и брате, оберегая их места за столом, вещи, любимые уголки в саду и в доме. Теперь Сандре кажется, что она осталась среди могил и вот-вот сама растает, растворится во мраке тихого, покинутого всеми дома.
После вылазки с Бертом в ресторан Гриндельвельда она чувствовала себя потерянной, оскорбленной. Ей не хватало дружбы с человеком, к которому она успела привязаться со всем тайным пылом своей замкнутой, ожесточившейся натуры. Но тот, кто остался в ресторанном зале с пьяной красоткой, позволив шоферу унести Сандру, как ненужную вещь, тот незнакомец был малопонятен ей. О нем следовало как можно скорее забыть, не пытаясь разобраться в происшедшем и ни в коем случае не возвращаясь в мыслях к тем вечерам, когда сердце радостно билось от предстоящей встречи.
Схитрив перед собой, Сандра не выбросила с обрыва, как намеревалась, а сохранила и привезла домой подарок Берта.
Однажды, когда он мог уже держать в руке перочинный нож, Берт, оторвав кусочек сосновой коры, вырезал нечто, похожее на большого жука, и протянул Сандре.
– Здесь колеса!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98