Видели его на рыбалке, на псовой и соколиной охоте, в окружении министров и советников. Видели, как он развлекается со своими женами и наложницами и пирует с храмовыми жрецами.
— Какая хроника жизни древних времен, — благоговейно выдохнула молодая женщина. — Открытия, подобного этому, не было никогда!
Каждый из персонажей, изображенных на фресках, явно был взят из жизни. Настоящие живые мужчины и женщины, они различались чертами и выражениями лиц, схваченными внимательным взглядом очень ироничного и одновременно очень человечного художника.
— А это, должно быть, сам Таита. — Ройан указала на автопортрет евнуха на одной из центральных панелей. — Интересно, он склонен к художественным допущениям? Или в самом деле был так красив и благороден?
Они остановились полюбоваться на лицо Таиты, своего противника в игре, и заглянули в его умные и пытливые глаза. Искусство художника было таково, что портрет рассматривал их с не меньшим вниманием, нежели они — его. На губах Таиты играла легкая загадочная улыбка. Фреску покрывал лак, так что она прекрасно сохранилась, будто была написана только вчера. Губы Таиты казались влажными, глаза мягко блестели, как живые.
— У него светлая кожа и голубые глаза! — воскликнула Ройан. — Правда, рыжие волосы наверняка покрашены хной.
— Странно думать, что этот человек едва не убил нас, хотя жил так давно, — тихо сказал Николас.
— В какой земле он родился? Он никогда не говорит об этом в свитках. Может, в Греции или Италии? Или он происходил из германского племени? Или из викингов? Нам этого никогда не узнать, потому что Таита скорее всего и сам не знал своего происхождения.
— Смотри, вот он опять, на другой фреске. — Николас указал вдоль аркады на безошибочно узнаваемое лицо евнуха. На этот раз художник изобразил себя коленопреклоненным перед троном фараона и его супруги, присягающим царственной чете. — Он, похоже, вроде Хичкока — любил появляться в собственных творениях.
Они миновали следующую пару ниш, где хранились блюда, кубки и чаши из алебастра и бронзы, обрамленные серебром и золотом, полированные бронзовые зеркала, рулоны драгоценного шелка, льна и шерсти. Ткань давно сгнила, от нее остались только бесформенные темные груды. На стенах, отделяющих эти помещения от прочих, исследователи увидели увековеченную битву с гиксосами, в которой был разбит фараон.
Стрела вождя гиксосов торчала у него из груди. На следующей фреске Таита, исполняющий роль врача, с хирургическими инструментами в руках склонился над фараоном, извлекая окровавленный наконечник из его плоти.
Теперь они подошли к нишам, в которых стояло множество кедровых сундуков. Они были помечены царским знаком Мамоса и расписаны сценами царского туалета: он подводил глаза специальной краской для век, наносил на лицо белую сурьму и алые румяна. На других изображениях его брили брадобреи и одевали пажи.
— Здесь есть сундуки с косметикой, — прошептала Ройан. — А еще с гардеробом фараона. Там должны иметься костюмы на все случаи загробной жизни! Я просто мечтаю изучить их содержимое!
Следующая серия настенных росписей изображала женитьбу фараона на юной девственнице, госпоже Таиты. Лицо царицы Лострис было прописано с великой любовью. Художник наслаждался красотой и усиливал ее, удары кисти будто ласкали обнаженные груди и подчеркивали все достоинства фигуры, придавая им женское совершенство.
— Как сильно Таита любил ее, — проговорила Ройан, и в ее голосе послышалась зависть. — Это видно в каждой проведенной им линии.
Николас слегка улыбнулся и положил руки ей на плечи.
Они подошли к следующей паре ниш, уставленных сотнями сундуков. На крышках красовались миниатюры, изображавшие фараона в блеске украшений. Его пальцы на руках и ногах были унизаны кольцами, грудь покрывали медальоны, руки от запястий до плеч охватывали браслеты. На одном из портретов Мамос носил двойную корону объединенных царств Египта — красный и белый вейцы с головами грифа и змеи во лбу. На втором он был увенчан синей боевой короной, а на третьем — короной-немесом, покрывалом с золотыми и лазуритовыми полосами, прикрывавшими уши.
— Если каждый сундук содержит в себе то, что на нем изображено… — начала Ройан, но умолкла, не в силах продолжать. Возможная близость таких сокровищ даже пугала ее, воображение не могло вместить подобного величия. — Ты помнишь, что Таита написал в свитках? — прошептала она. — «Я не могу представить, чтобы подобное сокровище когда-либо доселе было собрано в одном и том же месте». Похоже, что все это до сих пор здесь, до последнего камешка и крупицы золота. Нетронутое сокровище Мамоса.
За сокровищницей находилась следующая ниша с множеством полок по стенам. Полки были уставлены фигурка-ми-ушебти — куклами из зеленого глазированного фарфора или кедра. Целое воинство статуэток, изображавших мужчин и женщин всех возможных профессий. Здесь были жрецы и писцы, судьи и врачи, садовники и земледельцы, булочники и пивовары, служанки и танцовщицы, швеи и прачки, воины и брадобреи, простые рабы. Каждый из них держал в руках орудия своего ремесла. Они должны были сопровождать правителя в загробной жизни, работать там на фараона и следовать за ним, если от него потребуется исполнить какое-либо поручение других богов.
Наконец Николас и Ройан дошли до конца этой волшебной аркады и увидели, что путь им преградило множество высоких ширм, некогда сделанных из прекрасного белого льна. Ныне ткань истлела и ширмы обратились в отдельные узкие ленты и лохмотья, грязные и ветхие, как старая паутина. Звезды и розетки блестящего золота, украшавшие эти занавеси, до сих пор висели в ветхой ткани, сверкая, как рыбки в сети. Сквозь бесплотную завесу шелковых обрывков и золотых звезд виднелась темнеющая арка.
— Должно быть, это вход в саму гробницу, — прошептала Ройан. — Теперь нас отделяет от фараона только тонкая ткань.
Они помедлили на пороге, охваченные странным ужасом перед последним шагом.
Старому солдату Меку Ниммуру приходилось видеть и лечить всевозможные увечья, которые люди получают на поле боя. В его маленькой партизанской армии не было ни врача, ни даже санитара. Поэтому Мек сам лечил своих людей и всегда имел под рукой аптечку с необходимыми лекарствами.
Он приказал отнести Тессэ в хижину возле каменоломни и там, под прикрытием травяных стен, освободил ее от изодранной одежды и занялся ранами. Ниммур промыл и продезинфицировал ожоги и ссадины, наложил повязки на самые серьезные из них. Потом осторожно перевернул Тессэ на живот. После этого Мек отломил стеклянный кончик ампулы с антибиотиком широкого спектра действия, набрав ее содержимое в новый шприц.
Тессэ слегка скривилась от укола иглы, и Ниммур сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167
— Какая хроника жизни древних времен, — благоговейно выдохнула молодая женщина. — Открытия, подобного этому, не было никогда!
Каждый из персонажей, изображенных на фресках, явно был взят из жизни. Настоящие живые мужчины и женщины, они различались чертами и выражениями лиц, схваченными внимательным взглядом очень ироничного и одновременно очень человечного художника.
— А это, должно быть, сам Таита. — Ройан указала на автопортрет евнуха на одной из центральных панелей. — Интересно, он склонен к художественным допущениям? Или в самом деле был так красив и благороден?
Они остановились полюбоваться на лицо Таиты, своего противника в игре, и заглянули в его умные и пытливые глаза. Искусство художника было таково, что портрет рассматривал их с не меньшим вниманием, нежели они — его. На губах Таиты играла легкая загадочная улыбка. Фреску покрывал лак, так что она прекрасно сохранилась, будто была написана только вчера. Губы Таиты казались влажными, глаза мягко блестели, как живые.
— У него светлая кожа и голубые глаза! — воскликнула Ройан. — Правда, рыжие волосы наверняка покрашены хной.
— Странно думать, что этот человек едва не убил нас, хотя жил так давно, — тихо сказал Николас.
— В какой земле он родился? Он никогда не говорит об этом в свитках. Может, в Греции или Италии? Или он происходил из германского племени? Или из викингов? Нам этого никогда не узнать, потому что Таита скорее всего и сам не знал своего происхождения.
— Смотри, вот он опять, на другой фреске. — Николас указал вдоль аркады на безошибочно узнаваемое лицо евнуха. На этот раз художник изобразил себя коленопреклоненным перед троном фараона и его супруги, присягающим царственной чете. — Он, похоже, вроде Хичкока — любил появляться в собственных творениях.
Они миновали следующую пару ниш, где хранились блюда, кубки и чаши из алебастра и бронзы, обрамленные серебром и золотом, полированные бронзовые зеркала, рулоны драгоценного шелка, льна и шерсти. Ткань давно сгнила, от нее остались только бесформенные темные груды. На стенах, отделяющих эти помещения от прочих, исследователи увидели увековеченную битву с гиксосами, в которой был разбит фараон.
Стрела вождя гиксосов торчала у него из груди. На следующей фреске Таита, исполняющий роль врача, с хирургическими инструментами в руках склонился над фараоном, извлекая окровавленный наконечник из его плоти.
Теперь они подошли к нишам, в которых стояло множество кедровых сундуков. Они были помечены царским знаком Мамоса и расписаны сценами царского туалета: он подводил глаза специальной краской для век, наносил на лицо белую сурьму и алые румяна. На других изображениях его брили брадобреи и одевали пажи.
— Здесь есть сундуки с косметикой, — прошептала Ройан. — А еще с гардеробом фараона. Там должны иметься костюмы на все случаи загробной жизни! Я просто мечтаю изучить их содержимое!
Следующая серия настенных росписей изображала женитьбу фараона на юной девственнице, госпоже Таиты. Лицо царицы Лострис было прописано с великой любовью. Художник наслаждался красотой и усиливал ее, удары кисти будто ласкали обнаженные груди и подчеркивали все достоинства фигуры, придавая им женское совершенство.
— Как сильно Таита любил ее, — проговорила Ройан, и в ее голосе послышалась зависть. — Это видно в каждой проведенной им линии.
Николас слегка улыбнулся и положил руки ей на плечи.
Они подошли к следующей паре ниш, уставленных сотнями сундуков. На крышках красовались миниатюры, изображавшие фараона в блеске украшений. Его пальцы на руках и ногах были унизаны кольцами, грудь покрывали медальоны, руки от запястий до плеч охватывали браслеты. На одном из портретов Мамос носил двойную корону объединенных царств Египта — красный и белый вейцы с головами грифа и змеи во лбу. На втором он был увенчан синей боевой короной, а на третьем — короной-немесом, покрывалом с золотыми и лазуритовыми полосами, прикрывавшими уши.
— Если каждый сундук содержит в себе то, что на нем изображено… — начала Ройан, но умолкла, не в силах продолжать. Возможная близость таких сокровищ даже пугала ее, воображение не могло вместить подобного величия. — Ты помнишь, что Таита написал в свитках? — прошептала она. — «Я не могу представить, чтобы подобное сокровище когда-либо доселе было собрано в одном и том же месте». Похоже, что все это до сих пор здесь, до последнего камешка и крупицы золота. Нетронутое сокровище Мамоса.
За сокровищницей находилась следующая ниша с множеством полок по стенам. Полки были уставлены фигурка-ми-ушебти — куклами из зеленого глазированного фарфора или кедра. Целое воинство статуэток, изображавших мужчин и женщин всех возможных профессий. Здесь были жрецы и писцы, судьи и врачи, садовники и земледельцы, булочники и пивовары, служанки и танцовщицы, швеи и прачки, воины и брадобреи, простые рабы. Каждый из них держал в руках орудия своего ремесла. Они должны были сопровождать правителя в загробной жизни, работать там на фараона и следовать за ним, если от него потребуется исполнить какое-либо поручение других богов.
Наконец Николас и Ройан дошли до конца этой волшебной аркады и увидели, что путь им преградило множество высоких ширм, некогда сделанных из прекрасного белого льна. Ныне ткань истлела и ширмы обратились в отдельные узкие ленты и лохмотья, грязные и ветхие, как старая паутина. Звезды и розетки блестящего золота, украшавшие эти занавеси, до сих пор висели в ветхой ткани, сверкая, как рыбки в сети. Сквозь бесплотную завесу шелковых обрывков и золотых звезд виднелась темнеющая арка.
— Должно быть, это вход в саму гробницу, — прошептала Ройан. — Теперь нас отделяет от фараона только тонкая ткань.
Они помедлили на пороге, охваченные странным ужасом перед последним шагом.
Старому солдату Меку Ниммуру приходилось видеть и лечить всевозможные увечья, которые люди получают на поле боя. В его маленькой партизанской армии не было ни врача, ни даже санитара. Поэтому Мек сам лечил своих людей и всегда имел под рукой аптечку с необходимыми лекарствами.
Он приказал отнести Тессэ в хижину возле каменоломни и там, под прикрытием травяных стен, освободил ее от изодранной одежды и занялся ранами. Ниммур промыл и продезинфицировал ожоги и ссадины, наложил повязки на самые серьезные из них. Потом осторожно перевернул Тессэ на живот. После этого Мек отломил стеклянный кончик ампулы с антибиотиком широкого спектра действия, набрав ее содержимое в новый шприц.
Тессэ слегка скривилась от укола иглы, и Ниммур сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167