И за неделю до переезда пошла к врачу, который поставил мне спираль.
До сих пор Махмуди жил в небольшой квартирке, и сейчас мы пустились на поиски дома. Я предполагала, что дом будет куплен. Однако под давлением Махмуди согласилась пока снимать, с тем чтобы за это время найти подходящий участок земли и выстроить на нем дом нашей мечты. События разворачивались с головокружительной быстротой. Махмуди полностью восстановил надо мной свою власть. Прежде чем я успела сообразить, в чем дело, мы сняли дом в Саутфилде и переехали туда – я, Махмуди, Джо, Джон, Махтаб… и Маммаль.
Я записала Махтаб в прекрасную школу, где обучали по методике Монтессори, в окрестностях Бирмингема.
Махмуди купил мне новую машину, и почти ежедневно я возила Маммаля осматривать Детройт или просто по магазинам, где он тратил деньги Махмуди, на которые тот не скупился. Маммаль вел себя так же нагло и высокомерно, как и всегда, однако, казалось, уверовал в то, что я в восторге от его присутствия. На самом же деле я, разумеется, жила ожиданием дня его отъезда в Иран.
Маммаль прожил у нас до середины июля и по мере приближения заветного дня все настойчивее твердил о том, что мы – Махмуди, Махтаб и я – должны навестить тегеранских родственников. К моему ужасу, Махмуди согласился, объявив, что мы приедем на две недели в августе. Джо и Джон останутся с отцом.
Внезапно тайные полуночные разговоры между Махмуди и Маммалем приобрели гораздо более зловещий характер. Когда до отъезда Маммаля оставалось несколько дней, Махмуди проводил с ним каждую свободную минуту. Не замышляли ли они что-то?
Однажды я высказала вслух предположение, мучившее меня сильнее всего.
– Чем вы заняты? – спросила я. – Разрабатываете план, как похитить Махтаб и увезти в Тегеран?
– Не будь смешной, – сказал Махмуди. – Ты сумасшедшая. Тебе нужен психиатр.
– Не настолько я сумасшедшая, чтобы ехать в Иран. Поезжай один. Я с детьми останусь здесь.
– Вы с Махтаб поедете со мной. Я не оставляю тебе выбора.
Выбор у меня, конечно, был. Хотя и трудный. Я все еще лелеяла надежду на то, что с отъездом Маммаля нам удастся восстановить прежние отношения. Я не хотела травмировать разводом себя и детей. Но не хотела и ехать в Иран.
Махмуди сменил гнев на милость, пытаясь договориться со мной по-хорошему.
– Почему ты не хочешь ехать? – спросил он.
– Потому что знаю – если ты решишь остаться, я не смогу вернуться домой.
– Так значит, вот что тебя беспокоит, – ласково проговорил Махмуди. – Я никогда этого не сделаю. Я люблю тебя. – Внезапно его осенило. – Принеси мне Коран.
Я сняла с книжной полки священную исламскую книгу и протянула ее мужу.
Положив на нее руку, он торжественно произнес:
– Клянусь Кораном, я никогда не задержу тебя силой в Иране. Клянусь Кораном, что никогда не заставлю тебя жить где бы то ни было против твоей воли.
Поклялся и Маммаль.
– Это невозможно, – уверял он. – Наша семья никогда такого не допустит. Обещаю тебе, что, если и возникнет какая-то проблема, семья поможет решить ее надлежащим образом.
Я вздохнула с чувством огромного облегчения.
– Хорошо, – сказала я. – Поедем.
* * *
Махмуди купил билеты на самолет. Первое августа наступило гораздо скорее, чем мне бы хотелось. Несмотря на торжественную мужнину клятву на Коране, меня раздирали сомнения. Махмуди же был полон энтузиазма. Он часами перелистывал все доступные иранские издания. С нежностью говорил о своей семье, в особенности о сестре Амех Бозорг. Он стал молиться. Вновь на моих глазах из американца он превращался в иранца.
Втайне от него я побывала у адвоката.
– Либо я еду, либо мы разводимся, – объяснила я. – Ехать в Иран я не хочу. Боюсь, что он меня оттуда не выпустит.
При обсуждении с адвокатом возможных вариантов я осознала другую опасность. Развод тоже заключал в себе известный риск – вероятно, даже больший, чем поездка. Если я подам на развод и уйду от Махмуди, он вычеркнет меня из своей жизни. Меня он никак не сможет увезти в Иран, а вот как насчет Махтаб? Если он возьмет ее с собой и решит остаться в Иране, я навсегда потеряю свою дочь.
– Ему непременно будет предоставлено право посещения? – спросила я. – Нельзя ли убедить судью в том, что это опасно, и пусть он запретит Махмуди видеться с Махтаб.
Американский закон не допускает наказания без преступления, заметил адвокат.
– Он такового не совершал. И вы никоим образом не сможете лишить его права посещения. Мне бы крайне не хотелось, чтобы вы ехали в Иран, – продолжал адвокат, – но, с другой стороны, я не вижу в этом ничего страшного. Возможно, после столь длительного напряжения и депрессии встреча с родственниками зарядит его энергией. Поможет ему возродиться. Я даже думаю, что поездка пойдет ему на пользу.
Разговор с адвокатом привел меня в еще большее смятение. В глубине души я была уверена – в случае развода Махмуди обречет мою дочь на жалкое существование в Иране. У меня не было иного выбора, кроме как сделать ставку на то, что социальные и культурные контрасты вынудят Махмуди вернуться в Америку – вопреки реальным или воображаемым замыслам, роившимся в его потревоженном сознании. В то время об уровне жизни в Тегеране я могла только догадываться, но я уповала на то, что через две недели Махмуди будет сыт ею по горло.
В отношении Махтаб я рассуждала так: пусть лучше я погублю себя, чем ее.
Наступил день отъезда. Мы с Махтаб решили взять с собой самый минимум вещей, оставив в чемодане место для подарков иранским родственникам. Однако у Махмуди набралось несколько мест багажа, в том числе чемодан с лекарствами, которые, по его словам, он намеревался преподнести в дар тегеранскому медицинскому сообществу. В последний момент Махтаб вспомнила о своем кролике.
Итак, первого августа 1984 года мы вылетели в Нью-Йорк, оттуда в Лондон. В Лондоне за время двенадцатичасовой стоянки мы успели осмотреть город. Я купила Махтаб несколько английских кукол. По мере приближения посадки на другой самолет меня все сильнее лихорадило.
В аэропорту Хитроу, незадолго до вылета на Кипр, а оттуда в Тегеран, Махмуди завязал разговор с иранским врачом, возвращавшимся на родину после визита в Америку.
– Выезд из Ирана чреват осложнениями? – нервно спросила я.
– Нет, – заверил он.
Иранец дал совет, как пройти через таможню. Иранская таможня облагает огромной пошлиной любые американские товары, ввозимые в страну.
– Если вы скажете, что останетесь там работать, то можете избежать пошлины.
Мне было неприятно это слышать, даже в качестве рекомендации сэкономить деньги.
– Но мы не…
– Знаю, – перебил он.
– Мы не собираемся оставаться в Иране, – продолжала я. – Мы едем только на две недели.
– Понимаю, – отозвался он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116
До сих пор Махмуди жил в небольшой квартирке, и сейчас мы пустились на поиски дома. Я предполагала, что дом будет куплен. Однако под давлением Махмуди согласилась пока снимать, с тем чтобы за это время найти подходящий участок земли и выстроить на нем дом нашей мечты. События разворачивались с головокружительной быстротой. Махмуди полностью восстановил надо мной свою власть. Прежде чем я успела сообразить, в чем дело, мы сняли дом в Саутфилде и переехали туда – я, Махмуди, Джо, Джон, Махтаб… и Маммаль.
Я записала Махтаб в прекрасную школу, где обучали по методике Монтессори, в окрестностях Бирмингема.
Махмуди купил мне новую машину, и почти ежедневно я возила Маммаля осматривать Детройт или просто по магазинам, где он тратил деньги Махмуди, на которые тот не скупился. Маммаль вел себя так же нагло и высокомерно, как и всегда, однако, казалось, уверовал в то, что я в восторге от его присутствия. На самом же деле я, разумеется, жила ожиданием дня его отъезда в Иран.
Маммаль прожил у нас до середины июля и по мере приближения заветного дня все настойчивее твердил о том, что мы – Махмуди, Махтаб и я – должны навестить тегеранских родственников. К моему ужасу, Махмуди согласился, объявив, что мы приедем на две недели в августе. Джо и Джон останутся с отцом.
Внезапно тайные полуночные разговоры между Махмуди и Маммалем приобрели гораздо более зловещий характер. Когда до отъезда Маммаля оставалось несколько дней, Махмуди проводил с ним каждую свободную минуту. Не замышляли ли они что-то?
Однажды я высказала вслух предположение, мучившее меня сильнее всего.
– Чем вы заняты? – спросила я. – Разрабатываете план, как похитить Махтаб и увезти в Тегеран?
– Не будь смешной, – сказал Махмуди. – Ты сумасшедшая. Тебе нужен психиатр.
– Не настолько я сумасшедшая, чтобы ехать в Иран. Поезжай один. Я с детьми останусь здесь.
– Вы с Махтаб поедете со мной. Я не оставляю тебе выбора.
Выбор у меня, конечно, был. Хотя и трудный. Я все еще лелеяла надежду на то, что с отъездом Маммаля нам удастся восстановить прежние отношения. Я не хотела травмировать разводом себя и детей. Но не хотела и ехать в Иран.
Махмуди сменил гнев на милость, пытаясь договориться со мной по-хорошему.
– Почему ты не хочешь ехать? – спросил он.
– Потому что знаю – если ты решишь остаться, я не смогу вернуться домой.
– Так значит, вот что тебя беспокоит, – ласково проговорил Махмуди. – Я никогда этого не сделаю. Я люблю тебя. – Внезапно его осенило. – Принеси мне Коран.
Я сняла с книжной полки священную исламскую книгу и протянула ее мужу.
Положив на нее руку, он торжественно произнес:
– Клянусь Кораном, я никогда не задержу тебя силой в Иране. Клянусь Кораном, что никогда не заставлю тебя жить где бы то ни было против твоей воли.
Поклялся и Маммаль.
– Это невозможно, – уверял он. – Наша семья никогда такого не допустит. Обещаю тебе, что, если и возникнет какая-то проблема, семья поможет решить ее надлежащим образом.
Я вздохнула с чувством огромного облегчения.
– Хорошо, – сказала я. – Поедем.
* * *
Махмуди купил билеты на самолет. Первое августа наступило гораздо скорее, чем мне бы хотелось. Несмотря на торжественную мужнину клятву на Коране, меня раздирали сомнения. Махмуди же был полон энтузиазма. Он часами перелистывал все доступные иранские издания. С нежностью говорил о своей семье, в особенности о сестре Амех Бозорг. Он стал молиться. Вновь на моих глазах из американца он превращался в иранца.
Втайне от него я побывала у адвоката.
– Либо я еду, либо мы разводимся, – объяснила я. – Ехать в Иран я не хочу. Боюсь, что он меня оттуда не выпустит.
При обсуждении с адвокатом возможных вариантов я осознала другую опасность. Развод тоже заключал в себе известный риск – вероятно, даже больший, чем поездка. Если я подам на развод и уйду от Махмуди, он вычеркнет меня из своей жизни. Меня он никак не сможет увезти в Иран, а вот как насчет Махтаб? Если он возьмет ее с собой и решит остаться в Иране, я навсегда потеряю свою дочь.
– Ему непременно будет предоставлено право посещения? – спросила я. – Нельзя ли убедить судью в том, что это опасно, и пусть он запретит Махмуди видеться с Махтаб.
Американский закон не допускает наказания без преступления, заметил адвокат.
– Он такового не совершал. И вы никоим образом не сможете лишить его права посещения. Мне бы крайне не хотелось, чтобы вы ехали в Иран, – продолжал адвокат, – но, с другой стороны, я не вижу в этом ничего страшного. Возможно, после столь длительного напряжения и депрессии встреча с родственниками зарядит его энергией. Поможет ему возродиться. Я даже думаю, что поездка пойдет ему на пользу.
Разговор с адвокатом привел меня в еще большее смятение. В глубине души я была уверена – в случае развода Махмуди обречет мою дочь на жалкое существование в Иране. У меня не было иного выбора, кроме как сделать ставку на то, что социальные и культурные контрасты вынудят Махмуди вернуться в Америку – вопреки реальным или воображаемым замыслам, роившимся в его потревоженном сознании. В то время об уровне жизни в Тегеране я могла только догадываться, но я уповала на то, что через две недели Махмуди будет сыт ею по горло.
В отношении Махтаб я рассуждала так: пусть лучше я погублю себя, чем ее.
Наступил день отъезда. Мы с Махтаб решили взять с собой самый минимум вещей, оставив в чемодане место для подарков иранским родственникам. Однако у Махмуди набралось несколько мест багажа, в том числе чемодан с лекарствами, которые, по его словам, он намеревался преподнести в дар тегеранскому медицинскому сообществу. В последний момент Махтаб вспомнила о своем кролике.
Итак, первого августа 1984 года мы вылетели в Нью-Йорк, оттуда в Лондон. В Лондоне за время двенадцатичасовой стоянки мы успели осмотреть город. Я купила Махтаб несколько английских кукол. По мере приближения посадки на другой самолет меня все сильнее лихорадило.
В аэропорту Хитроу, незадолго до вылета на Кипр, а оттуда в Тегеран, Махмуди завязал разговор с иранским врачом, возвращавшимся на родину после визита в Америку.
– Выезд из Ирана чреват осложнениями? – нервно спросила я.
– Нет, – заверил он.
Иранец дал совет, как пройти через таможню. Иранская таможня облагает огромной пошлиной любые американские товары, ввозимые в страну.
– Если вы скажете, что останетесь там работать, то можете избежать пошлины.
Мне было неприятно это слышать, даже в качестве рекомендации сэкономить деньги.
– Но мы не…
– Знаю, – перебил он.
– Мы не собираемся оставаться в Иране, – продолжала я. – Мы едем только на две недели.
– Понимаю, – отозвался он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116