В каком-то смысле все мы были довольны. Махмуди больше не заговаривал о возвращении к Амех Бозорг.
Иранцы мастера осложнять себе жизнь. Например, однажды мы с Махмуди пошли за сахаром, но эта элементарная вещь заняла у нас целый день. Иранцы предпочитают разные типы сахара к чаю. Амех Бозорг любила сахарный песок, который без конца просыпала на пол. Маммаль употреблял кусковой сахар, он клал на язык за передние зубы кусок и потягивал чай сквозь него.
Маммаль обеспечил Махмуди продовольственными талонами, на которые мы могли закупить оба вида сахара на несколько месяцев. Владелец магазина, проверив талоны, взвесил нам несколько килограммов сахарного песка, который черпал из кучи, лежавшей на полу и прямо-таки манившей к себе насекомых. Затем молотком отсек кусок от большой глыбы твердого сахара.
Дома я должна была сделать из него «кубики» – сначала расколоть на мелкие кусочки, а затем выровнять каждый из них чем-то вроде клещей, от которых все руки у меня покрылись волдырями.
Подобного рода занятия заполняли унылые октябрьские дни 1984 года, но все же я отмечала некоторый прогресс. Постепенно надзор Махмуди ослабевал. На его взгляд, я готовила иранскую еду лучше, чем любая иранка, и он знал, что каждый день я должна покупать продукты на местных рынках – свежайшее мясо, овощи, фрукты и хлеб. Утром, оставляя Махтаб с Амиром на свежем осеннем воздухе, мы отправлялись на «промысел».
Я отыскала магазин, где продавались полуфабрикаты для пиццы и гамбургеров, и, поскольку я была американкой, владелец согласился продать два килограмма редкого иранского сыра, напоминающего «моцареллу». С его помощью мне удалось приготовить неплохое подобие американской пиццы. Владелец магазина «Пол пицца» пообещал, что будет снабжать меня этим сыром в любое время, но только лично меня. Впервые за все время моя национальность сослужила мне добрую службу.
В эти первые дни Махмуди следовал за мной по пятам, не спуская с меня глаз, однако я с удовлетворением отметила, что в его поведении появились признаки скуки.
Однажды он позволил мне выйти из дома вдвоем с Нассерин – я хотела купить пряжи, чтобы связать Махтаб свитер. Все утро мы искали вязальные спицы, но так и не нашли.
– Это большая редкость, – сказала Нассерин. – Возьми мои.
Постепенно я подводила Махмуди к мысли о том, что сопровождать меня по «женским» делам для него слишком хлопотно. Я старалась, чтобы у меня под рукой не оказалось нужного продукта или предмета кухонной утвари в тот момент, когда я готовила обед.
– Мне срочно нужны бобы, – говорила я.
Или сыр, или хлеб, или кетчуп, который иранцы обожают.
В последние несколько дней по неизвестной мне причине Махмуди стал угрюмее и мрачнее, но, видимо, он решил, что уже основательно меня приручил. В один прекрасный день, явно озабоченный какими-то собственными проблемами, он буркнул, что у него нет времени идти со мной на рынок.
– Сходи одна, – сказал он.
Однако здесь крылась закавыка. Он не хотел, чтобы у меня были свои деньги, которые означали бы пусть ограниченную, но свободу (он не подозревал о моем тайном капитале).
– Сначала выясни цены, – велел он. – Потом вернешься, я дам тебе денег, и купишь все, что нужно.
Задача была не из легких, но я не собиралась отступать. Все товары продавались на килограммы, а система цифровых обозначений была для меня таким же темным лесом, как фарси. Я захватила с собой бумагу и карандаш и просила продавцов записывать цены. Постепенно я научилась разбираться, что к чему.
Это трудное задание помогло мне дважды отлучиться из дому по одному и тому же поводу.
Во время первых самостоятельных походов за покупками я точно следовала инструкциям Махмуди, не желая вызывать в нем гнев или подозрения. Кроме того, я опасалась, что он тайком может за мной следить. Затем, когда мои отлучки из дома стали привычными, я начала задерживаться, жалуясь то на очереди в магазинах, то на плохое обслуживание. Эти предлоги были вполне правдоподобными в таком густонаселенном городе, как Тегеран. И наконец, на четвертый или пятый день, я отважилась позвонить в швейцарское посольство. Сунув в карман несколько риалов, я с Амиром и Махтаб отправилась искать телефон-автомат в надежде, что соображу, как им пользоваться.
Я быстро его нашла, и, конечно же, мои бумажные деньги не годились. Автомат глотал только дозари, монету достоинством в два риала – примерно полцента, – которую не так-то просто было раздобыть. Я заходила в несколько магазинов подряд, протягивая свою купюру и лепеча: «Дозари». Продавцы либо были слишком заняты, либо просто меня игнорировали, пока я наконец не вошла в магазин мужской одежды.
– Дозари? – сказала я.
Темноволосый высокий мужчина за прилавком, посмотрев на меня, спросил:
– Вы говорите по-английски?
– Да. Мне нужна мелочь, чтобы позвонить. Пожалуйста.
– Звоните по моему телефону, – предложил он.
Его звали Хамид, и он с гордостью сообщил мне, что несколько раз бывал в Америке. Пока Хамид занимался своими делами, я позвонила в посольство и попросила к телефону Хэлен.
– Значит, вам передали наше сообщение, – обрадовалась она.
– Какое сообщение?
– Это ваш муж велел вам позвонить?
– Нет.
– Ну, в общем, – Хэлен была удивлена, – мы пытались с вами связаться. Ваши родители обратились в Государственный департамент, и нас попросили проверить ваш адрес и подтвердить, что с вами и вашей дочерью ничего не случилось. Я несколько раз звонила сестре вашего мужа, но она сказала, что вы уехали на Каспийское море.
– Я никогда в жизни не была на Каспийском море.
– Как бы то ни было, сестра вашего мужа не могла ответить, когда вы вернетесь, и я предупредила ее, что вы мне срочно нужны.
Хэлен объяснила, что иранское правительство позволило представительству США обязать Махмуди информировать мою семью о нашем с Махтаб местонахождении, а также заботиться о том, чтобы с нами было все в порядке. Хэлен направила Махмуди два официальных письма с требованием доставить нас в посольство. Первое письмо он оставил без внимания, а в ответ на второе сегодня утром позвонил.
– Разговаривать с ним было довольно трудно, – закончила Хэлен.
Внезапно меня охватил страх. Теперь Махмуди знал, что мои родители, стараясь помочь, действуют по официальным каналам. Не это ли служило причиной его плохого настроения последние несколько дней?
Я должна была возвращаться домой – прошло уже достаточно времени, а мне еще надо было купить хлеб. Но когда я положила трубку, Хамид вступил со мной в разговор.
– У вас проблемы? – спросил он.
До сих пор о моих проблемах знали только в посольстве. Единственными иранцами, с которыми я общалась, были члены семьи Махмуди; по их отношению ко мне – откровенно враждебному и пренебрежительному – я судила об отношении к американцам в Иране.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116
Иранцы мастера осложнять себе жизнь. Например, однажды мы с Махмуди пошли за сахаром, но эта элементарная вещь заняла у нас целый день. Иранцы предпочитают разные типы сахара к чаю. Амех Бозорг любила сахарный песок, который без конца просыпала на пол. Маммаль употреблял кусковой сахар, он клал на язык за передние зубы кусок и потягивал чай сквозь него.
Маммаль обеспечил Махмуди продовольственными талонами, на которые мы могли закупить оба вида сахара на несколько месяцев. Владелец магазина, проверив талоны, взвесил нам несколько килограммов сахарного песка, который черпал из кучи, лежавшей на полу и прямо-таки манившей к себе насекомых. Затем молотком отсек кусок от большой глыбы твердого сахара.
Дома я должна была сделать из него «кубики» – сначала расколоть на мелкие кусочки, а затем выровнять каждый из них чем-то вроде клещей, от которых все руки у меня покрылись волдырями.
Подобного рода занятия заполняли унылые октябрьские дни 1984 года, но все же я отмечала некоторый прогресс. Постепенно надзор Махмуди ослабевал. На его взгляд, я готовила иранскую еду лучше, чем любая иранка, и он знал, что каждый день я должна покупать продукты на местных рынках – свежайшее мясо, овощи, фрукты и хлеб. Утром, оставляя Махтаб с Амиром на свежем осеннем воздухе, мы отправлялись на «промысел».
Я отыскала магазин, где продавались полуфабрикаты для пиццы и гамбургеров, и, поскольку я была американкой, владелец согласился продать два килограмма редкого иранского сыра, напоминающего «моцареллу». С его помощью мне удалось приготовить неплохое подобие американской пиццы. Владелец магазина «Пол пицца» пообещал, что будет снабжать меня этим сыром в любое время, но только лично меня. Впервые за все время моя национальность сослужила мне добрую службу.
В эти первые дни Махмуди следовал за мной по пятам, не спуская с меня глаз, однако я с удовлетворением отметила, что в его поведении появились признаки скуки.
Однажды он позволил мне выйти из дома вдвоем с Нассерин – я хотела купить пряжи, чтобы связать Махтаб свитер. Все утро мы искали вязальные спицы, но так и не нашли.
– Это большая редкость, – сказала Нассерин. – Возьми мои.
Постепенно я подводила Махмуди к мысли о том, что сопровождать меня по «женским» делам для него слишком хлопотно. Я старалась, чтобы у меня под рукой не оказалось нужного продукта или предмета кухонной утвари в тот момент, когда я готовила обед.
– Мне срочно нужны бобы, – говорила я.
Или сыр, или хлеб, или кетчуп, который иранцы обожают.
В последние несколько дней по неизвестной мне причине Махмуди стал угрюмее и мрачнее, но, видимо, он решил, что уже основательно меня приручил. В один прекрасный день, явно озабоченный какими-то собственными проблемами, он буркнул, что у него нет времени идти со мной на рынок.
– Сходи одна, – сказал он.
Однако здесь крылась закавыка. Он не хотел, чтобы у меня были свои деньги, которые означали бы пусть ограниченную, но свободу (он не подозревал о моем тайном капитале).
– Сначала выясни цены, – велел он. – Потом вернешься, я дам тебе денег, и купишь все, что нужно.
Задача была не из легких, но я не собиралась отступать. Все товары продавались на килограммы, а система цифровых обозначений была для меня таким же темным лесом, как фарси. Я захватила с собой бумагу и карандаш и просила продавцов записывать цены. Постепенно я научилась разбираться, что к чему.
Это трудное задание помогло мне дважды отлучиться из дому по одному и тому же поводу.
Во время первых самостоятельных походов за покупками я точно следовала инструкциям Махмуди, не желая вызывать в нем гнев или подозрения. Кроме того, я опасалась, что он тайком может за мной следить. Затем, когда мои отлучки из дома стали привычными, я начала задерживаться, жалуясь то на очереди в магазинах, то на плохое обслуживание. Эти предлоги были вполне правдоподобными в таком густонаселенном городе, как Тегеран. И наконец, на четвертый или пятый день, я отважилась позвонить в швейцарское посольство. Сунув в карман несколько риалов, я с Амиром и Махтаб отправилась искать телефон-автомат в надежде, что соображу, как им пользоваться.
Я быстро его нашла, и, конечно же, мои бумажные деньги не годились. Автомат глотал только дозари, монету достоинством в два риала – примерно полцента, – которую не так-то просто было раздобыть. Я заходила в несколько магазинов подряд, протягивая свою купюру и лепеча: «Дозари». Продавцы либо были слишком заняты, либо просто меня игнорировали, пока я наконец не вошла в магазин мужской одежды.
– Дозари? – сказала я.
Темноволосый высокий мужчина за прилавком, посмотрев на меня, спросил:
– Вы говорите по-английски?
– Да. Мне нужна мелочь, чтобы позвонить. Пожалуйста.
– Звоните по моему телефону, – предложил он.
Его звали Хамид, и он с гордостью сообщил мне, что несколько раз бывал в Америке. Пока Хамид занимался своими делами, я позвонила в посольство и попросила к телефону Хэлен.
– Значит, вам передали наше сообщение, – обрадовалась она.
– Какое сообщение?
– Это ваш муж велел вам позвонить?
– Нет.
– Ну, в общем, – Хэлен была удивлена, – мы пытались с вами связаться. Ваши родители обратились в Государственный департамент, и нас попросили проверить ваш адрес и подтвердить, что с вами и вашей дочерью ничего не случилось. Я несколько раз звонила сестре вашего мужа, но она сказала, что вы уехали на Каспийское море.
– Я никогда в жизни не была на Каспийском море.
– Как бы то ни было, сестра вашего мужа не могла ответить, когда вы вернетесь, и я предупредила ее, что вы мне срочно нужны.
Хэлен объяснила, что иранское правительство позволило представительству США обязать Махмуди информировать мою семью о нашем с Махтаб местонахождении, а также заботиться о том, чтобы с нами было все в порядке. Хэлен направила Махмуди два официальных письма с требованием доставить нас в посольство. Первое письмо он оставил без внимания, а в ответ на второе сегодня утром позвонил.
– Разговаривать с ним было довольно трудно, – закончила Хэлен.
Внезапно меня охватил страх. Теперь Махмуди знал, что мои родители, стараясь помочь, действуют по официальным каналам. Не это ли служило причиной его плохого настроения последние несколько дней?
Я должна была возвращаться домой – прошло уже достаточно времени, а мне еще надо было купить хлеб. Но когда я положила трубку, Хамид вступил со мной в разговор.
– У вас проблемы? – спросил он.
До сих пор о моих проблемах знали только в посольстве. Единственными иранцами, с которыми я общалась, были члены семьи Махмуди; по их отношению ко мне – откровенно враждебному и пренебрежительному – я судила об отношении к американцам в Иране.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116