Вскоре мы застряли в дорожной пробке. Водитель одаривал всевозможными эпитетами своих сограждан, а я все поглядывала на часы. Когда до моей остановки оставалось несколько кварталов, я была как на иголках. Еще немного, и Махтаб вернется из школы. Она испугается, если я не встречу ее у автобуса, да тут еще всюду полиция. Где-то впереди была бомба!
Вслед за остальными машинами такси свернуло в переулок, и я увидела впереди школьный автобус Махтаб. Она сошла на своей остановке и с недоумением озиралась по сторонам. На углу сгрудились полицейские машины и толпились зеваки.
Сунув водителю несколько риалов, я выскочила из такси и побежала к Махтаб. Уличная пробка служила доказательством тому, что бомба где-то рядом.
Держась за руки, мы бросились домой; свернув в наш переулок, мы увидели на углу большой синий грузовик – примерно в ста ярдах от нашего дома.
Мы смотрели на него затаив дыхание. Как раз в этот момент гигантские стальные руки извлекали коробку из желтого «пакона», припаркованного у обочины. Несмотря на свои размеры, механизм обращался с бомбой очень осторожно: точным движением он опустил ее в металлическую канистру в задней части грузовика.
Через несколько минут саперы уехали. Полицейские принялись потрошить желтый «пакон» в поисках улик, которые, несомненно, укажут на «Мунафакуин» – движение сопротивления режиму Хомейни.
Для полиции в этом происшествии не было ничего из ряда вон выходящего. Для меня оно служило напоминанием о том, что в Тегеране нашей жизни грозит опасность. Надо было убираться из этого ада, и побыстрее, пока все не полетело в тартарары.
Я говорила Махмуди, будто покупаю рождественские подарки в основном на базаре, что было полуправдой. Я отыскала несколько магазинов вблизи от дома, куда я могла быстро забежать, с тем чтобы успеть к Амалю, – таким образом я укладывалась в те же сроки, как если бы ездила на базар.
Однажды я накупила гору игрушек для Махтаб, но отнесла их к Элис.
– Можно я оставлю все это здесь? – спросила я. – И буду постепенно забирать.
– Хорошо, – согласилась Элис.
Она не задавала вопросов, что служило доказательством ее дружбы. Я же не решалась поделиться с ней своими планами. Но Элис была женщиной незаурядного ума и проницательности. Она видела, что я несчастлива в Иране; кроме того, ей не нравился Махмуди. От Элис наверняка не ускользнуло то, что я живу двойной жизнью. Скорее всего, она подозревала, что у меня есть любовник.
В каком-то смысле она была права. Хотя между мной и Амалем не было физической близости. Он добропорядочный семьянин, и я бы никогда не посягнула на его брак.
Однако он привлекал меня как физически, так и духовно – исходившим от него ощущением силы и уверенности, а также искренним участием в нашей с Махтаб судьбе. Мы были близки в том смысле, в каком могут быть близки два человека, стремящиеся к достижению общей цели. Амаль, а не Махмуди был моим мужчиной. О нем были все мои помыслы. После неудачи с Днем благодарения он утверждал, что мы с Махтаб будем дома на Рождество.
Мне ничего не оставалось, как в это поверить, в противном случае я бы сошла с ума, но дни шли, а никакого развития событий не намечалось.
Однажды утром, вскоре после того, как Махтаб ушла в школу, а Махмуди укатил на такси в больницу, я поспешила в близлежащий «супер». Был молочный день, и я хотела успеть вовремя, пока молоко не кончилось. Но, завернув за угол, на магистральную улицу, я остановилась как вкопанная.
Перед каждым из трех магазинов – «супер», «сабзи» и мясным – стояли фургоны пасдара. Полицейские в формах заполонили тротуар, держа все магазины под прицелом. Тут рядом с фургонами затормозил большущий грузовик.
Я повернулась и во избежание встречи с пасдаром быстро пошла прочь. Я купила молоко за несколько кварталов – в другом «супере», доехав туда на оранжевом такси.
Вернувшись в свой район, я увидела, как солдаты пасдара перетаскивают запасы товаров из всех трех магазинов в большой грузовик. Я поспешила укрыться дома.
Я спросила соседку Малихе, не знает ли она, в чем там дело, но она лишь пожала плечами. Вскоре появился мусорщик – главный разносчик сплетен в округе, – и Малихе справилась у него. Однако он знал только то, что пасдар конфискует имущество всех трех магазинов.
Движимая как любопытством, так и беспокойством за хозяев, я вышла из дома. Убедившись, что я надлежащим образом одета, я отправилась к «суперу», решив вести себя как ни в чем не бывало. Ага Реза стоял на тротуаре, с тоской глядя на то, как грабят его собственность.
– Мне нужно молоко, – сказала я на фарси.
– Нет молока. – Он пожал плечами со стоицизмом человека, бессильного против облеченных властью мародеров. – Все кончено, – вздохнул он.
Я подошла к магазину «сабзи» – здесь пасдаровцы разрезали веревки на мешках с зеленью и грузили в кузов фрукты и овощи. Из соседней лавки они таскали мясо.
Позже в тот же день, когда Махмуди вернулся с работы, я рассказала ему о том, что трое наших друзей попали в беду.
– Что ж, значит, они чем-то спекулировали. Удивительное уважение к закону. Как и все прочие, Махмуди не отказывал себе в удовольствиях, доступных благодаря черному рынку, однако отстаивал право правительства наказывать торговцев, преступивших закон. Он был убежден, что в данном случае пасдар поступил справедливо.
Эта история огорчила Махтаб, которая тоже прониклась симпатией к трем лавочникам. В тот вечер – и еще много вечеров подряд – она молилась:
– Господи, помоги им открыть свои магазины. Они были к нам так добры. Будь и Ты добр к ним.
По слухам, правительство хотело заполучить эти здания под свои учреждения; и теперь магазины были пусты. Эти славные иранцы лишились своего дела без всякой видимой причины. Чего, разумеется, и добивался пасдар.
Проносились недели. Каждодневные телефонные звонки Амалю и частые поездки к нему в контору не приносили новых известий. Мы по-прежнему ждали, когда будет завершен процесс подготовки.
Иногда я сомневалась, уж не тараф ли это.
– Если не на Рождество, то на Новый год обязательно будете дома, – уверял меня Амаль. – Я стараюсь довести дело до конца как можно быстрее. Какой-нибудь из способов должен сработать. Потерпите.
Я слышала эти слова много раз, слишком много – начиная с моего первого визита к Хэлен в посольство и кончая каждой беседой с Амалем. Этому совету было все труднее и труднее следовать.
В добавление к уже имевшимся сценариям возник новый. Амаль был знаком с неким таможенником, который согласился легализовать наши американские паспорта, полученные через швейцарское посольство. Он пропустит нас на самолет до Токио, вылетавший по утрам во вторник – как раз тогда, когда Махмуди бывал в больнице.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116
Вслед за остальными машинами такси свернуло в переулок, и я увидела впереди школьный автобус Махтаб. Она сошла на своей остановке и с недоумением озиралась по сторонам. На углу сгрудились полицейские машины и толпились зеваки.
Сунув водителю несколько риалов, я выскочила из такси и побежала к Махтаб. Уличная пробка служила доказательством тому, что бомба где-то рядом.
Держась за руки, мы бросились домой; свернув в наш переулок, мы увидели на углу большой синий грузовик – примерно в ста ярдах от нашего дома.
Мы смотрели на него затаив дыхание. Как раз в этот момент гигантские стальные руки извлекали коробку из желтого «пакона», припаркованного у обочины. Несмотря на свои размеры, механизм обращался с бомбой очень осторожно: точным движением он опустил ее в металлическую канистру в задней части грузовика.
Через несколько минут саперы уехали. Полицейские принялись потрошить желтый «пакон» в поисках улик, которые, несомненно, укажут на «Мунафакуин» – движение сопротивления режиму Хомейни.
Для полиции в этом происшествии не было ничего из ряда вон выходящего. Для меня оно служило напоминанием о том, что в Тегеране нашей жизни грозит опасность. Надо было убираться из этого ада, и побыстрее, пока все не полетело в тартарары.
Я говорила Махмуди, будто покупаю рождественские подарки в основном на базаре, что было полуправдой. Я отыскала несколько магазинов вблизи от дома, куда я могла быстро забежать, с тем чтобы успеть к Амалю, – таким образом я укладывалась в те же сроки, как если бы ездила на базар.
Однажды я накупила гору игрушек для Махтаб, но отнесла их к Элис.
– Можно я оставлю все это здесь? – спросила я. – И буду постепенно забирать.
– Хорошо, – согласилась Элис.
Она не задавала вопросов, что служило доказательством ее дружбы. Я же не решалась поделиться с ней своими планами. Но Элис была женщиной незаурядного ума и проницательности. Она видела, что я несчастлива в Иране; кроме того, ей не нравился Махмуди. От Элис наверняка не ускользнуло то, что я живу двойной жизнью. Скорее всего, она подозревала, что у меня есть любовник.
В каком-то смысле она была права. Хотя между мной и Амалем не было физической близости. Он добропорядочный семьянин, и я бы никогда не посягнула на его брак.
Однако он привлекал меня как физически, так и духовно – исходившим от него ощущением силы и уверенности, а также искренним участием в нашей с Махтаб судьбе. Мы были близки в том смысле, в каком могут быть близки два человека, стремящиеся к достижению общей цели. Амаль, а не Махмуди был моим мужчиной. О нем были все мои помыслы. После неудачи с Днем благодарения он утверждал, что мы с Махтаб будем дома на Рождество.
Мне ничего не оставалось, как в это поверить, в противном случае я бы сошла с ума, но дни шли, а никакого развития событий не намечалось.
Однажды утром, вскоре после того, как Махтаб ушла в школу, а Махмуди укатил на такси в больницу, я поспешила в близлежащий «супер». Был молочный день, и я хотела успеть вовремя, пока молоко не кончилось. Но, завернув за угол, на магистральную улицу, я остановилась как вкопанная.
Перед каждым из трех магазинов – «супер», «сабзи» и мясным – стояли фургоны пасдара. Полицейские в формах заполонили тротуар, держа все магазины под прицелом. Тут рядом с фургонами затормозил большущий грузовик.
Я повернулась и во избежание встречи с пасдаром быстро пошла прочь. Я купила молоко за несколько кварталов – в другом «супере», доехав туда на оранжевом такси.
Вернувшись в свой район, я увидела, как солдаты пасдара перетаскивают запасы товаров из всех трех магазинов в большой грузовик. Я поспешила укрыться дома.
Я спросила соседку Малихе, не знает ли она, в чем там дело, но она лишь пожала плечами. Вскоре появился мусорщик – главный разносчик сплетен в округе, – и Малихе справилась у него. Однако он знал только то, что пасдар конфискует имущество всех трех магазинов.
Движимая как любопытством, так и беспокойством за хозяев, я вышла из дома. Убедившись, что я надлежащим образом одета, я отправилась к «суперу», решив вести себя как ни в чем не бывало. Ага Реза стоял на тротуаре, с тоской глядя на то, как грабят его собственность.
– Мне нужно молоко, – сказала я на фарси.
– Нет молока. – Он пожал плечами со стоицизмом человека, бессильного против облеченных властью мародеров. – Все кончено, – вздохнул он.
Я подошла к магазину «сабзи» – здесь пасдаровцы разрезали веревки на мешках с зеленью и грузили в кузов фрукты и овощи. Из соседней лавки они таскали мясо.
Позже в тот же день, когда Махмуди вернулся с работы, я рассказала ему о том, что трое наших друзей попали в беду.
– Что ж, значит, они чем-то спекулировали. Удивительное уважение к закону. Как и все прочие, Махмуди не отказывал себе в удовольствиях, доступных благодаря черному рынку, однако отстаивал право правительства наказывать торговцев, преступивших закон. Он был убежден, что в данном случае пасдар поступил справедливо.
Эта история огорчила Махтаб, которая тоже прониклась симпатией к трем лавочникам. В тот вечер – и еще много вечеров подряд – она молилась:
– Господи, помоги им открыть свои магазины. Они были к нам так добры. Будь и Ты добр к ним.
По слухам, правительство хотело заполучить эти здания под свои учреждения; и теперь магазины были пусты. Эти славные иранцы лишились своего дела без всякой видимой причины. Чего, разумеется, и добивался пасдар.
Проносились недели. Каждодневные телефонные звонки Амалю и частые поездки к нему в контору не приносили новых известий. Мы по-прежнему ждали, когда будет завершен процесс подготовки.
Иногда я сомневалась, уж не тараф ли это.
– Если не на Рождество, то на Новый год обязательно будете дома, – уверял меня Амаль. – Я стараюсь довести дело до конца как можно быстрее. Какой-нибудь из способов должен сработать. Потерпите.
Я слышала эти слова много раз, слишком много – начиная с моего первого визита к Хэлен в посольство и кончая каждой беседой с Амалем. Этому совету было все труднее и труднее следовать.
В добавление к уже имевшимся сценариям возник новый. Амаль был знаком с неким таможенником, который согласился легализовать наши американские паспорта, полученные через швейцарское посольство. Он пропустит нас на самолет до Токио, вылетавший по утрам во вторник – как раз тогда, когда Махмуди бывал в больнице.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116