На виа Салариа "Фиат-600" столкнулся с
автобусом, загорелся, и оба сидевших в нем человека превратились в
обугленные трупы. На виа дель Гамберо какой-то маляр во время приступа
сомнамбулизма выстрелил в жену. Женщина погибла, а он сдался полиции.
Опять-таки в Риме две девушки нашли на вершине Мойте Тестаччо
полуразложившийся труп мужчины лет пятидесяти, предположительно иностранца.
Старик из приюта для престарелых "Сан-Микеле" выбросился с пятого этажа и
упал на старуху, проходившую внизу. Погибли оба. Сообщения из-за рубежа тоже
были не лучше. В Бергхайме владелец трактира забил палкой до смерти
рабочего-турка, пристававшего к его жене. В Миттвальде, в Баварии, молодой
венгерский беженец вспорол ножом брюхо немцу двадцати одного года от роду,
ухаживавшему за его девушкой. В Буа-де-Булонь нашли трупик ребенка, а в
канале неподалеку от Нанси голого замерзшего мужчину. Какой-то банкир кончил
жизнь самоубийством, бросившись в Темзу. В Индии люди вообще мрут как мухи.
Я бы мог еще долго продолжать этот перечень сообщений из газет, стоило
лишь перевернуть страницу. Прямо какая-то цепь без конца и начала, тут тебе
и Италия, и другие страны. Глаза мои сами неустанно выискивали дурные вести,
как прежде они выискивали сообщения о том, кто выиграл сто двадцать три
миллиона в спортивную лотерею "Тотокальчо", или о людях, которые прозрели
после пересадки роговицы. Теперь я вычитывал сообщения о человеке, попавшем
под поезд, или о другом человеке, которому отрезало голову лопастью моторной
лодки, когда он купался в Санта-Маринелла. А сколько было преступлений на
любовной почве, сколько мужей убивало жен, и наоборот, а если это были не
мужья и жены, то просто мужчины и женщины, убивавшие друг друга. Бойня
какая-то! Иногда эти преступления были тщательно продуманы, полны тайны, и
тогда никак нельзя было понять, кто же виновен - любовник или муж. Поди
узнай. И убийца оставался безнаказанным. Иногда убийца допускал маленькую
оплошность, и тогда его арестовывали. В таком случае он становился героем
дня. Когда же преступление продумано до мелочей, никакой славы убийце не
достается. Совершенство анонимно.
Признайся, говорил я себе, по сравнению с тобой все эти типы из черной
хроники просто смехотворны.
Я не знал, кто они, эти люди, чьи имена я вычитывал из газет, я не знал
их, но ощущение было такое, словно я каждый из них. Я был мужем, наносившим
ножевые раны жене, и я же был женой, умиравшей от ножевых ран, нанесенных
мужем, я был тем, кто подстерегал в подворотне с пистолетом в руке своего
соперника, а когда тот показывался, выпускал в него всю обойму. И в то же
самое время я был соперником, найденным на тротуаре в луже крови, о котором
писала газета "Джорнале д Италия". По какому-то волшебству, чего раньше со
мной никогда не случалось, я раздувался, если можно так сказать, до такой
степени, что превращался сразу во всех этих людей, участвовал во всех
преступлениях - и как преступник, и как жертва.
Каждый вечер я ложился в постель и читал газеты. Прежде это было
отдыхом, развлечением, теперь стало пыткой. Я метался, покрывался испариной,
стонал. Иногда я вставал, одевался и выходил на улицу, чтобы глотнуть
свежего воздуха, или шел в аптеку и покупал упаковку мягкодействующего
снотворного "доридена". Перестань читать газеты, говорил я себе. И все же
продолжал читать каждый вечер, не мог устоять перед искушением не поддаться
этому своеобразному пороку. И каждый раз происходило волшебство, о котором я
уже говорил.
Нередко бывало еще и по-другому: когда я входил в роль мужчины, то
девушку или жену я представлял себе в облике Мириам. Когда же женой или
девушкой был я, мужчина представлялся мне в виде Бальдассерони. Путаница
возникала из-за того, что иногда убивал я, иногда убивали меня, то погибала
Мириам, то Бальдассерони. Резня, бойня! И я всегда был в центре этих
преступлений. Повертевшись в постели и не выдержав, я вставал и выходил на
улицу подышать свежим воздухом или купить себе снотворного, чтобы забыться.
Тебе мало того, что ты уже сделал? говорил я. Пребывая в постоянном
напряжении, я шатался по улицам, заходил в бар выпить чашку кофе,
возвращался к себе в магазин и принимался листать газеты, снова выходил,
чтобы прогуляться по набережной, и все время твердил себе: вот так выглядит
каннибал, то есть если посмотреть со стороны, в нем нет совершенно ничего
необыкновенного. А что творится в душе человека, знающего, что он каннибал?
спрашивал ,я себя. Как-то в мой магазин вошла девчонка лет двадцати, чтобы
купить австрийских марок, я смотрел на нее и думал, что мог бы съесть ее
запросто. Но особенно это чувствовалось, когда на улице мое внимание
обращала на себя шедшая впереди девушка. Я припускал за ней и говорил то,
что в подобных случаях говорят все мужчины: ах, какие ножки, ну что за
бедра, какая дивная синьорина! Это если у синьорины были красивые ноги и
красивые бедра. Ах, какая прекрасная грудь, какие красивые руки, какая
чудесная кожа, и продолжал смотреть на нее и тащиться за ней, пока она не
приходила куда ей было нужно, ну допустим, к подъезду какого-нибудь дома, и
не начинала подниматься по ступенькам. А я, как оглушенный, оставался на
тротуаре и возвращался назад.
Молоденькие девушки разжигают мой аппетит, но совсем не тот аппетит,
который свойствен прочим мужчинам. Особенно сильным это ощущение бывало во
время обеда и ужина, и мне приходилось брать себя в руки. Если мужчине,
увидевшему на улице приятную девушку, трудно удовлетворить свое естественное
желание, то насколько же труднее при виде этой же девушки было утолить мой
аппетит, то есть аппетит каннибала. Да, я сознавал себя каннибалом, и это
уже было нечто совсем несообразное.
Я стал поистине раритетом. А вот в Африке типы вроде тебя вовсе не
такая уж редкость, говорил я себе. И в Океании, и в Азии, и в Америке. Зато
в Европе такой ты один, говорил я себе, и это производило на меня сильнейшее
впечатление. В Африке есть племена, которые уже на грани исчезновения,
потому что эти люди при первом же удобном случае поедают друг друга, и скоро
у них не останется в живых никого. В Восточной Малекуле (*Здесь и далее
герой романа смешивает названия существующих и несуществующих народностей,
приписывая им всем каннибализм) вождь племени сожрал, по словам миссионеров,
сто двадцать человек, а король Фотуны - больше тысячи. У одних племен
принято поедать пленников, у других дети съедают родителей, а у третьих -
родители детей и вообще любых родственников, а иногда даже и друзей - в знак
особой привязанности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
автобусом, загорелся, и оба сидевших в нем человека превратились в
обугленные трупы. На виа дель Гамберо какой-то маляр во время приступа
сомнамбулизма выстрелил в жену. Женщина погибла, а он сдался полиции.
Опять-таки в Риме две девушки нашли на вершине Мойте Тестаччо
полуразложившийся труп мужчины лет пятидесяти, предположительно иностранца.
Старик из приюта для престарелых "Сан-Микеле" выбросился с пятого этажа и
упал на старуху, проходившую внизу. Погибли оба. Сообщения из-за рубежа тоже
были не лучше. В Бергхайме владелец трактира забил палкой до смерти
рабочего-турка, пристававшего к его жене. В Миттвальде, в Баварии, молодой
венгерский беженец вспорол ножом брюхо немцу двадцати одного года от роду,
ухаживавшему за его девушкой. В Буа-де-Булонь нашли трупик ребенка, а в
канале неподалеку от Нанси голого замерзшего мужчину. Какой-то банкир кончил
жизнь самоубийством, бросившись в Темзу. В Индии люди вообще мрут как мухи.
Я бы мог еще долго продолжать этот перечень сообщений из газет, стоило
лишь перевернуть страницу. Прямо какая-то цепь без конца и начала, тут тебе
и Италия, и другие страны. Глаза мои сами неустанно выискивали дурные вести,
как прежде они выискивали сообщения о том, кто выиграл сто двадцать три
миллиона в спортивную лотерею "Тотокальчо", или о людях, которые прозрели
после пересадки роговицы. Теперь я вычитывал сообщения о человеке, попавшем
под поезд, или о другом человеке, которому отрезало голову лопастью моторной
лодки, когда он купался в Санта-Маринелла. А сколько было преступлений на
любовной почве, сколько мужей убивало жен, и наоборот, а если это были не
мужья и жены, то просто мужчины и женщины, убивавшие друг друга. Бойня
какая-то! Иногда эти преступления были тщательно продуманы, полны тайны, и
тогда никак нельзя было понять, кто же виновен - любовник или муж. Поди
узнай. И убийца оставался безнаказанным. Иногда убийца допускал маленькую
оплошность, и тогда его арестовывали. В таком случае он становился героем
дня. Когда же преступление продумано до мелочей, никакой славы убийце не
достается. Совершенство анонимно.
Признайся, говорил я себе, по сравнению с тобой все эти типы из черной
хроники просто смехотворны.
Я не знал, кто они, эти люди, чьи имена я вычитывал из газет, я не знал
их, но ощущение было такое, словно я каждый из них. Я был мужем, наносившим
ножевые раны жене, и я же был женой, умиравшей от ножевых ран, нанесенных
мужем, я был тем, кто подстерегал в подворотне с пистолетом в руке своего
соперника, а когда тот показывался, выпускал в него всю обойму. И в то же
самое время я был соперником, найденным на тротуаре в луже крови, о котором
писала газета "Джорнале д Италия". По какому-то волшебству, чего раньше со
мной никогда не случалось, я раздувался, если можно так сказать, до такой
степени, что превращался сразу во всех этих людей, участвовал во всех
преступлениях - и как преступник, и как жертва.
Каждый вечер я ложился в постель и читал газеты. Прежде это было
отдыхом, развлечением, теперь стало пыткой. Я метался, покрывался испариной,
стонал. Иногда я вставал, одевался и выходил на улицу, чтобы глотнуть
свежего воздуха, или шел в аптеку и покупал упаковку мягкодействующего
снотворного "доридена". Перестань читать газеты, говорил я себе. И все же
продолжал читать каждый вечер, не мог устоять перед искушением не поддаться
этому своеобразному пороку. И каждый раз происходило волшебство, о котором я
уже говорил.
Нередко бывало еще и по-другому: когда я входил в роль мужчины, то
девушку или жену я представлял себе в облике Мириам. Когда же женой или
девушкой был я, мужчина представлялся мне в виде Бальдассерони. Путаница
возникала из-за того, что иногда убивал я, иногда убивали меня, то погибала
Мириам, то Бальдассерони. Резня, бойня! И я всегда был в центре этих
преступлений. Повертевшись в постели и не выдержав, я вставал и выходил на
улицу подышать свежим воздухом или купить себе снотворного, чтобы забыться.
Тебе мало того, что ты уже сделал? говорил я. Пребывая в постоянном
напряжении, я шатался по улицам, заходил в бар выпить чашку кофе,
возвращался к себе в магазин и принимался листать газеты, снова выходил,
чтобы прогуляться по набережной, и все время твердил себе: вот так выглядит
каннибал, то есть если посмотреть со стороны, в нем нет совершенно ничего
необыкновенного. А что творится в душе человека, знающего, что он каннибал?
спрашивал ,я себя. Как-то в мой магазин вошла девчонка лет двадцати, чтобы
купить австрийских марок, я смотрел на нее и думал, что мог бы съесть ее
запросто. Но особенно это чувствовалось, когда на улице мое внимание
обращала на себя шедшая впереди девушка. Я припускал за ней и говорил то,
что в подобных случаях говорят все мужчины: ах, какие ножки, ну что за
бедра, какая дивная синьорина! Это если у синьорины были красивые ноги и
красивые бедра. Ах, какая прекрасная грудь, какие красивые руки, какая
чудесная кожа, и продолжал смотреть на нее и тащиться за ней, пока она не
приходила куда ей было нужно, ну допустим, к подъезду какого-нибудь дома, и
не начинала подниматься по ступенькам. А я, как оглушенный, оставался на
тротуаре и возвращался назад.
Молоденькие девушки разжигают мой аппетит, но совсем не тот аппетит,
который свойствен прочим мужчинам. Особенно сильным это ощущение бывало во
время обеда и ужина, и мне приходилось брать себя в руки. Если мужчине,
увидевшему на улице приятную девушку, трудно удовлетворить свое естественное
желание, то насколько же труднее при виде этой же девушки было утолить мой
аппетит, то есть аппетит каннибала. Да, я сознавал себя каннибалом, и это
уже было нечто совсем несообразное.
Я стал поистине раритетом. А вот в Африке типы вроде тебя вовсе не
такая уж редкость, говорил я себе. И в Океании, и в Азии, и в Америке. Зато
в Европе такой ты один, говорил я себе, и это производило на меня сильнейшее
впечатление. В Африке есть племена, которые уже на грани исчезновения,
потому что эти люди при первом же удобном случае поедают друг друга, и скоро
у них не останется в живых никого. В Восточной Малекуле (*Здесь и далее
герой романа смешивает названия существующих и несуществующих народностей,
приписывая им всем каннибализм) вождь племени сожрал, по словам миссионеров,
сто двадцать человек, а король Фотуны - больше тысячи. У одних племен
принято поедать пленников, у других дети съедают родителей, а у третьих -
родители детей и вообще любых родственников, а иногда даже и друзей - в знак
особой привязанности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46