– спросил Белль-Ланкастерский.
– Когда мы изменили структуру личности, возникла мысль о расширении экологических свойств человека, и путем нескольких упражнений, главным образом через фехтование, мы левую руку заменили правой, а правую – левой. Впрочем, теперь дети одинаково хорошо владеют обеими руками.
– Поразительно! – восторгался инспектор. – Как же это вам удалось?
– Когда военком Сундуков сказал нам, что перевод на левую сторону имеет огромное стратегическое значение, Дятел и Смола в содружестве с НИИ левого полушария разработали систему…
– Дело тут вот в чем, – сказал Смола. – Символом нашей чести является шпага, поэтому каждый ребенок, мальчик или девочка – неважно, должен быть прекрасным фехтовальщиком. Как показывает история, фехтование как шпагами, так и саблями укрепляет все, а главное, избавляет от многих психологических комплексов: неуверенности, боязни атак в руку снизу и в ногу сверху, и основное – боязни единоборства с левшой. Поэтому мы и посоветовали: чтобы победить – овладей левой! Сейчас у нас другая проблема – как снова переключить детей на правый вариант.
Мы зашли в фехтовальный зал, который недавно построили рядом с бассейном и двумя финскими банями.
– За истину, милорд! – кричал Слава Деревянко своему противнику, держа рапиру в правой руке.
– За красоту, герцог! – отвечал Никольников, держа шпагу в левой руке.
– Посмотрите! – говорил Смола. – Какая инициатива, какая соревновательная дисциплина у ребят, сколько воли к победе, самообладания и смелости в близком рукопашном бою.
– Знали наши классовые враги, как применять это чертово фехтование, – качал головой Шаров, – люблю я сильных людей!
– Красота меняет структуру личности, – сказал я, – любая красота, в том числе и физическая. Притом нравственные качества воспитываются и не разжигается страсть к нанесению увечья, как это было у нас в первое время, когда мы увлекались боксом.
– Вы что-то о паре сказали и о нравственных началах? – спросил инспектор.
– Нравственность выверяется главным образом в парном варианте, – ответил я, – в отношении не к абстрактному человеку, а к конкретному Ване, Славе и Пете. Смотрите, левша Никольников и правша Деревянко как антиподы сейчас не только примирены, но и дружественно настроены друг к другу, а раньше они были антагонистами. Представьте себе, Деревянко не мог простить Никольникову, что тот левша. К тому же к этому физиологическому различию примешивалось еще и то, что Слава был в свое время у власти детского общества и ему волей-неволей приходилось предъявлять поэту Никольникову жесткие требования, а поэт, знаете, есть поэт – не желает укладываться в рамки.
– Очень любопытно! – восторгался Белль-Ланкастерский. – Совершенно неожиданные психологические выводы.
– О, психология здесь острая, – сказал Смола. – Нам удалось развенчать миф о каких-то особых качествах левши. Зачастую они бывают напористы, но хаотичны. И когда правши научились применять самые простые и, главное, спокойные действия, – так, пару батманов и укол «стрелой» – и левши мгновенно теряли самообладание. Левша чувствует себя сильным, когда его левизна, во-первых, скрыта, а во-вторых, когда его поддерживает толпа, он привык работать на публику, привык удивлять. Но стоит его пару раз щелкнуть, как он мгновенно робеет.
– Зачем же тогда было переводить всех правых в левые?
– Во-первых, чтобы ликвидировать исключительность, а точнее, чтобы все овладели исключительными свойствами левши, – ответил Смола. – Во-вторых, необходимо было решить самую главную психологическую проблему снятия страха у левых перед правыми и у правых перед левыми. Понимаете, нам удалось детям доказать, что левша вовсе не опасен, скажем, в четвертой защите, просто от его непривычного положения оружия и руки создаются некоторые неудобства. Кроме того, для левши обычная правизна так же неудобна, как и для правых – левизна. И, в-третьих, внутренняя привычка: в самой структуре личности идет постоянная борьба между правой и левой частью тела. Заметьте, левая сторона будто в привилегированном положении: нагрузка меньше, к сердечку поближе, а правая – работяга, этакая безропотная лошадка, которая тянет все, и, конечно, справедливо, что левая сторона тяготеет к паразитированию за счет правой. Происходит перегиб, и этот эффект несправедливости иррадирует на всю жизнь ребенка, поэтому мы и перешли на вариант левой руки.
– И пишет детвора обойма рукама, – сказал Каменюка.
– Неужели обеими? – удивился инспектор.
– Это пустяки, – ответил я. – Все началось с машинки пишущей, где левая рука стала такой же труженицей, как и правая.
– Понимаете, здесь особый случай, – пояснил Смола. – Если не будет равновесия между правой и левой стороной, неизбежен острый внутренний конфликт в самом центре, где так или иначе стороны сходятся. Здесь важно не допустить взаимоуничтожения, в конечном итоге, левые и правые силы должны работать на центр, на сердце и мозг человека.
– А не снизится ли уровень способностей, если вот так вмешиваться в структуру личности? – полюбопытствовал инспектор.
– Владимир Петрович говорит, что Никольников с переходом на правый вариант потерял дар рифмовать, но это еще надо доказать.
– Рифмовать? – удивился Белль-Ланкастерский.
– Просто у Никольникова-левши, когда он стал правшой, стало меньше завихрений. Он стал как все – спокойным, уравновешенным, а раньше – то в лодку его понесет, то на крышу залезет, то на самое высокое дерево. А с переходом на правый вариант он перестал быть, ну, знаете, максималистом, что ли.
– Так это же прекрасно! Вы даже не представляете, насколько это замечательно, – оживился Белль-Ланкастерский.
– Но здесь одна тонкость есть, по поводу которой мы спорим, – робко сказал Смола.
– Какая?
– Дело в том, что левша от природы, так сказать, по крови, по темпераменту, но и по воспитанию, разумеется, по всему своему строю мыслей и чувств постоянно находится на стыке страха и бесстрашия, и овладеть правой он может до конца только в состоянии сильного потрясения или испуга, пройдя через специально организованный стресс. И мы тут разошлись вот в чем: Владимир Петрович считает, что этот стресс должен быть стрессом радости, а я за настоящий стресс, который, хотим мы этого или не хотим, а является существенным компонентом личности.
– Та ничего воны не бояться! – вмешался Каменюка.
– Еще как боятся, – сказал Смола. – Росту современных детей, представьте себе, постоянно сопутствует синдром сбережения себя. И левша особенно чуток к сохранению своей левизны. И у правши только кажущееся безразличие к своей правизне, а на самом деле он жестко привязан к своей ординарности, и перевести его на левый вариант не так просто.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114
– Когда мы изменили структуру личности, возникла мысль о расширении экологических свойств человека, и путем нескольких упражнений, главным образом через фехтование, мы левую руку заменили правой, а правую – левой. Впрочем, теперь дети одинаково хорошо владеют обеими руками.
– Поразительно! – восторгался инспектор. – Как же это вам удалось?
– Когда военком Сундуков сказал нам, что перевод на левую сторону имеет огромное стратегическое значение, Дятел и Смола в содружестве с НИИ левого полушария разработали систему…
– Дело тут вот в чем, – сказал Смола. – Символом нашей чести является шпага, поэтому каждый ребенок, мальчик или девочка – неважно, должен быть прекрасным фехтовальщиком. Как показывает история, фехтование как шпагами, так и саблями укрепляет все, а главное, избавляет от многих психологических комплексов: неуверенности, боязни атак в руку снизу и в ногу сверху, и основное – боязни единоборства с левшой. Поэтому мы и посоветовали: чтобы победить – овладей левой! Сейчас у нас другая проблема – как снова переключить детей на правый вариант.
Мы зашли в фехтовальный зал, который недавно построили рядом с бассейном и двумя финскими банями.
– За истину, милорд! – кричал Слава Деревянко своему противнику, держа рапиру в правой руке.
– За красоту, герцог! – отвечал Никольников, держа шпагу в левой руке.
– Посмотрите! – говорил Смола. – Какая инициатива, какая соревновательная дисциплина у ребят, сколько воли к победе, самообладания и смелости в близком рукопашном бою.
– Знали наши классовые враги, как применять это чертово фехтование, – качал головой Шаров, – люблю я сильных людей!
– Красота меняет структуру личности, – сказал я, – любая красота, в том числе и физическая. Притом нравственные качества воспитываются и не разжигается страсть к нанесению увечья, как это было у нас в первое время, когда мы увлекались боксом.
– Вы что-то о паре сказали и о нравственных началах? – спросил инспектор.
– Нравственность выверяется главным образом в парном варианте, – ответил я, – в отношении не к абстрактному человеку, а к конкретному Ване, Славе и Пете. Смотрите, левша Никольников и правша Деревянко как антиподы сейчас не только примирены, но и дружественно настроены друг к другу, а раньше они были антагонистами. Представьте себе, Деревянко не мог простить Никольникову, что тот левша. К тому же к этому физиологическому различию примешивалось еще и то, что Слава был в свое время у власти детского общества и ему волей-неволей приходилось предъявлять поэту Никольникову жесткие требования, а поэт, знаете, есть поэт – не желает укладываться в рамки.
– Очень любопытно! – восторгался Белль-Ланкастерский. – Совершенно неожиданные психологические выводы.
– О, психология здесь острая, – сказал Смола. – Нам удалось развенчать миф о каких-то особых качествах левши. Зачастую они бывают напористы, но хаотичны. И когда правши научились применять самые простые и, главное, спокойные действия, – так, пару батманов и укол «стрелой» – и левши мгновенно теряли самообладание. Левша чувствует себя сильным, когда его левизна, во-первых, скрыта, а во-вторых, когда его поддерживает толпа, он привык работать на публику, привык удивлять. Но стоит его пару раз щелкнуть, как он мгновенно робеет.
– Зачем же тогда было переводить всех правых в левые?
– Во-первых, чтобы ликвидировать исключительность, а точнее, чтобы все овладели исключительными свойствами левши, – ответил Смола. – Во-вторых, необходимо было решить самую главную психологическую проблему снятия страха у левых перед правыми и у правых перед левыми. Понимаете, нам удалось детям доказать, что левша вовсе не опасен, скажем, в четвертой защите, просто от его непривычного положения оружия и руки создаются некоторые неудобства. Кроме того, для левши обычная правизна так же неудобна, как и для правых – левизна. И, в-третьих, внутренняя привычка: в самой структуре личности идет постоянная борьба между правой и левой частью тела. Заметьте, левая сторона будто в привилегированном положении: нагрузка меньше, к сердечку поближе, а правая – работяга, этакая безропотная лошадка, которая тянет все, и, конечно, справедливо, что левая сторона тяготеет к паразитированию за счет правой. Происходит перегиб, и этот эффект несправедливости иррадирует на всю жизнь ребенка, поэтому мы и перешли на вариант левой руки.
– И пишет детвора обойма рукама, – сказал Каменюка.
– Неужели обеими? – удивился инспектор.
– Это пустяки, – ответил я. – Все началось с машинки пишущей, где левая рука стала такой же труженицей, как и правая.
– Понимаете, здесь особый случай, – пояснил Смола. – Если не будет равновесия между правой и левой стороной, неизбежен острый внутренний конфликт в самом центре, где так или иначе стороны сходятся. Здесь важно не допустить взаимоуничтожения, в конечном итоге, левые и правые силы должны работать на центр, на сердце и мозг человека.
– А не снизится ли уровень способностей, если вот так вмешиваться в структуру личности? – полюбопытствовал инспектор.
– Владимир Петрович говорит, что Никольников с переходом на правый вариант потерял дар рифмовать, но это еще надо доказать.
– Рифмовать? – удивился Белль-Ланкастерский.
– Просто у Никольникова-левши, когда он стал правшой, стало меньше завихрений. Он стал как все – спокойным, уравновешенным, а раньше – то в лодку его понесет, то на крышу залезет, то на самое высокое дерево. А с переходом на правый вариант он перестал быть, ну, знаете, максималистом, что ли.
– Так это же прекрасно! Вы даже не представляете, насколько это замечательно, – оживился Белль-Ланкастерский.
– Но здесь одна тонкость есть, по поводу которой мы спорим, – робко сказал Смола.
– Какая?
– Дело в том, что левша от природы, так сказать, по крови, по темпераменту, но и по воспитанию, разумеется, по всему своему строю мыслей и чувств постоянно находится на стыке страха и бесстрашия, и овладеть правой он может до конца только в состоянии сильного потрясения или испуга, пройдя через специально организованный стресс. И мы тут разошлись вот в чем: Владимир Петрович считает, что этот стресс должен быть стрессом радости, а я за настоящий стресс, который, хотим мы этого или не хотим, а является существенным компонентом личности.
– Та ничего воны не бояться! – вмешался Каменюка.
– Еще как боятся, – сказал Смола. – Росту современных детей, представьте себе, постоянно сопутствует синдром сбережения себя. И левша особенно чуток к сохранению своей левизны. И у правши только кажущееся безразличие к своей правизне, а на самом деле он жестко привязан к своей ординарности, и перевести его на левый вариант не так просто.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114