– Тут напротив комнатка.
Но Закопайло не удостоил ответом, прошел в кабинет, сел. И к вагонному представительству обратился мой шеф:
– Нарзанчику холодненького, Иван Панкратьевич!
Но и тот промолчал. Прошли шефы в кабинет. Что было там, никто не знает, так как забот у нас вдруг утроилось и учетверилось, потому как детское счастье соединилось со взрослыми неустойками. Неустойками до слез обидными и катастрофическими.
Моя феерическая концертная программа была под угрозой. Валентин Антонович Волков лежал в состоянии своей мертвецкой депрессии на островке в камышах, прозванном гнусным Сашко островом Волкова. На Волкове держалась программа, он ее начинал, он ее заканчивал, он был ее шампуром, на который нанизывалось все прочее: стихи и водевили, выходы и интермедии, песни и пляски, импровизированные рассказы и марши.
А теперь он лежал на острове. Смятой крестовиной распластался – руки врозь и ноги врозь, а я стоял над ним, и Сашко рядом стоял, и Злыдень стоял, и я едва не плакал оттого, что музыкальный мэтр выключился из жизни Нового Света.
– Его надо привести в чувство. Немедленно привести, – сказал я. – Иначе – позор.
– Ничего не выйдет, – протянул Злыдень, застегивая пуговицы на фуфайке.
– Как не выйдет! У нас программа.
– У него тоже программа, – сострил Злыдень, – гы-гы-гы!
– Александр Иванович, – сказал я решительно, – надо немедленно привести в чувство, чтобы он…
– Буде зроблено! – спохватился Сашко, потирая руки. – Только машина нужна.
– А може, трактор? Гы-гы-гы! – рассмеялся Злыдень.
– Товарищ Злыдень! – строго сказал я. – Срывается серьезное дело.
– А ну, сбигай до гаражу, и хай приде Моисеев, – скомандовал Сашко.
Мы перенесли легкое тело Волкова на дорогу.
– А может, его в воду кинуть? – предложил Сашко.
– Александр Иванович! Как вам не стыдно! Зачем вам, кстати, машина?
– Так это же самый лучший способ отрезвления. В кузове прокатить по степи.
– Как так?
– Очень просто. Медицина установила: выхождение депрессии прямо пропорционально скорости движения. В будущем такие больные будут только летать.
– Так вы его в кабине или в кузове повезти хотите?
– В кабине нельзя. Только в кузове.
– Соломки бы…
– На соломе нельзя. Тело должно быть только в вертикальном положении.
– Его что, привязать к кузову?
– Это было бы хорошо, – протянул Сашко с серьезным видом. – Но опасно, может забиться. Надо держать. Подъехала машина. Вышел шофер Моисеев.
– Опять Сашко чудит, – сказал шофер.
Разгневался Сашко, кричит:
– Сам оживляй, а я пошел!
Шофер затих. Я схватился за рукав Сашка как за последнюю надежду.
– Александр Иванович, вы уверены, что он очнется?…
– А как иначе?
Мы приступили к делу. Волкова устроили у кабины.
– А ну, стягай фуфайку, чертово чучело, – обратился к Злыдню Сашко, – надо человеку условия создать, а то никакого удобства!
– Да ты шо, у мене радикулит!
– Який там радикулит! Зараз программа главное!
– Пожалуй, нужна нам фуфайка, – поддержал я Александра Ивановича. – Вам ведь все равно в кабине сидеть.
Александр Иванович нагнулся и что-то сказал шоферу, тот кивнул головой. Пока Сашко шептался, Волков упал на меня. Пахнуло таким густым перегаром, что я едва не потерял сознание. «Господи, – стонала моя душа. – Такая программа, а я вынужден раскатывать этого не то пьяного, не то больного по проселочным дорогам».
Машина с ходу набрала скорость.
– Потише! – закричал я, когда машина прыгнула с бугорка и пролетела метров двадцать.
– Это ж в самый раз, – орал мне в ухо Сашко. – Отрез-витель на колесах! Бесплатно.
Вдруг машина остановилась у хаты Сашка.
– Что такое?
– Зараз! – сказал Сашко, выскакивая из машины. Через две минуты Сашко забросил огромный бредень в кузов.
– А это еще что? – удивился я.
– Он Волкова у ричку хоче кинуть, а потом як щуку ловить, – заливался Злыдень.
Машина снова понеслась как шальная.
– Бредень зачем? – спросил я.
– Надо закинуть до кума попутно, – ответил Сашко. $ возмутился:
– Александр Иванович! Программа срывается, а вы свои дела устраиваете!
– Так это ж по пути, – убедительно сказал Сашко.
– Как по пути? Куда по пути?
Я не мог сообразить, какое еще по пути? Вместе с тем это «по пути» вдруг придало какой-то смысл бессмысленной суете.
– Зачем же попусту гонять транспорт? – пояснил Сашко с серьезным видом.
– Это безобразие! Надо возвратиться назад! Немедленно!
– Та чего вы хлопочетесь? Все будет в порядке. Машина остановилась на ферме.
– А это для чего? – спросил я, поддерживая голову Волкова, которая свалилась как неживая.
Две женщины подбежали к машине. Одна, заглянув мне в глаза, а потом в мертвое лицо Волкова, запричитала:
– С утра понажирались! Стыда у вас, беспутных, нэмае! Другая накинулась на Александра Ивановича:
– Мы вас два часа ждем! Верить своих курей и уматуйтэ!
– Я ж казав, шо приеду, – оправдывался Сашко.
– А колы прыихав? Обид вже!
– Николы було, Тамара Федоровна!
– Я бачу, як николы, на ногах не дэржитесь, свинота чертова!
Этот последний термин относился и ко мне. Очевидно, вид у меня с мертвецки сонным Волковым был совсем удручающий. Я зло посмотрел на Сашка, который избегал моего взгляда, а Тамара Федоровна накинулась на меня:
– А ну, слезайте, пьянчуги, ящики будем кидать у кузов.
Не успел я ответить, как в машину с двух сторон полетела овощная тара. Сухой стук ящиков что-то навеял умиротворенному Волкову, и он открыл рот:
– Кто там?
А ящики все летели и летели.
– Та слизайте з машины, а то закидаем вас! – решительно прокричала Тамара Федоровна.
– Что это значит, Александр Иванович?
Сашко схватил на руки Волкова и крикнул женщине:
– А ну помогите!
– Ще чего! – возмутилась дородная тетка.
– Больной человек, – пояснил Сашко.
На мгновение женщина заколебалась, а потом взорвалась:
– На километр от этого больного тройным одеколоном несет!
Мне жалко стало висящего в крайне неудобной позе Волкова, я спрыгнул с машины, и черная фигурка Волкова оказалась у меня на груди. Я держал музыкального мэтра, как держат на руках женщины своих выросших детсадовских ребят. Волков устроился совсем по-домашнему, словно высветились в нем сладостные воспоминания детства: руки свои он забросил мне на спину, головой уткнулся в мое плечо.
– Постой трошки, зараз все будет в порядке, – сказал мне Александр Иванович, подписывая какие-то накладные.
Возвратился Злыдень с шофером. Они несли ящики, откуда слышалось яростное кудахтанье. Мы забросили ящики в кузов, и машина помчалась. Сашко препротивно успокаивал:
– Все будет в порядке. От черт, спит как мертвый.
Снова машина остановилась. Вышел кум Яйло, ветеринар. Снова Сашко пошептался с кумом. Подхватили Волкова,-к реке кинулись, мне велено сидеть и ждать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114
Но Закопайло не удостоил ответом, прошел в кабинет, сел. И к вагонному представительству обратился мой шеф:
– Нарзанчику холодненького, Иван Панкратьевич!
Но и тот промолчал. Прошли шефы в кабинет. Что было там, никто не знает, так как забот у нас вдруг утроилось и учетверилось, потому как детское счастье соединилось со взрослыми неустойками. Неустойками до слез обидными и катастрофическими.
Моя феерическая концертная программа была под угрозой. Валентин Антонович Волков лежал в состоянии своей мертвецкой депрессии на островке в камышах, прозванном гнусным Сашко островом Волкова. На Волкове держалась программа, он ее начинал, он ее заканчивал, он был ее шампуром, на который нанизывалось все прочее: стихи и водевили, выходы и интермедии, песни и пляски, импровизированные рассказы и марши.
А теперь он лежал на острове. Смятой крестовиной распластался – руки врозь и ноги врозь, а я стоял над ним, и Сашко рядом стоял, и Злыдень стоял, и я едва не плакал оттого, что музыкальный мэтр выключился из жизни Нового Света.
– Его надо привести в чувство. Немедленно привести, – сказал я. – Иначе – позор.
– Ничего не выйдет, – протянул Злыдень, застегивая пуговицы на фуфайке.
– Как не выйдет! У нас программа.
– У него тоже программа, – сострил Злыдень, – гы-гы-гы!
– Александр Иванович, – сказал я решительно, – надо немедленно привести в чувство, чтобы он…
– Буде зроблено! – спохватился Сашко, потирая руки. – Только машина нужна.
– А може, трактор? Гы-гы-гы! – рассмеялся Злыдень.
– Товарищ Злыдень! – строго сказал я. – Срывается серьезное дело.
– А ну, сбигай до гаражу, и хай приде Моисеев, – скомандовал Сашко.
Мы перенесли легкое тело Волкова на дорогу.
– А может, его в воду кинуть? – предложил Сашко.
– Александр Иванович! Как вам не стыдно! Зачем вам, кстати, машина?
– Так это же самый лучший способ отрезвления. В кузове прокатить по степи.
– Как так?
– Очень просто. Медицина установила: выхождение депрессии прямо пропорционально скорости движения. В будущем такие больные будут только летать.
– Так вы его в кабине или в кузове повезти хотите?
– В кабине нельзя. Только в кузове.
– Соломки бы…
– На соломе нельзя. Тело должно быть только в вертикальном положении.
– Его что, привязать к кузову?
– Это было бы хорошо, – протянул Сашко с серьезным видом. – Но опасно, может забиться. Надо держать. Подъехала машина. Вышел шофер Моисеев.
– Опять Сашко чудит, – сказал шофер.
Разгневался Сашко, кричит:
– Сам оживляй, а я пошел!
Шофер затих. Я схватился за рукав Сашка как за последнюю надежду.
– Александр Иванович, вы уверены, что он очнется?…
– А как иначе?
Мы приступили к делу. Волкова устроили у кабины.
– А ну, стягай фуфайку, чертово чучело, – обратился к Злыдню Сашко, – надо человеку условия создать, а то никакого удобства!
– Да ты шо, у мене радикулит!
– Який там радикулит! Зараз программа главное!
– Пожалуй, нужна нам фуфайка, – поддержал я Александра Ивановича. – Вам ведь все равно в кабине сидеть.
Александр Иванович нагнулся и что-то сказал шоферу, тот кивнул головой. Пока Сашко шептался, Волков упал на меня. Пахнуло таким густым перегаром, что я едва не потерял сознание. «Господи, – стонала моя душа. – Такая программа, а я вынужден раскатывать этого не то пьяного, не то больного по проселочным дорогам».
Машина с ходу набрала скорость.
– Потише! – закричал я, когда машина прыгнула с бугорка и пролетела метров двадцать.
– Это ж в самый раз, – орал мне в ухо Сашко. – Отрез-витель на колесах! Бесплатно.
Вдруг машина остановилась у хаты Сашка.
– Что такое?
– Зараз! – сказал Сашко, выскакивая из машины. Через две минуты Сашко забросил огромный бредень в кузов.
– А это еще что? – удивился я.
– Он Волкова у ричку хоче кинуть, а потом як щуку ловить, – заливался Злыдень.
Машина снова понеслась как шальная.
– Бредень зачем? – спросил я.
– Надо закинуть до кума попутно, – ответил Сашко. $ возмутился:
– Александр Иванович! Программа срывается, а вы свои дела устраиваете!
– Так это ж по пути, – убедительно сказал Сашко.
– Как по пути? Куда по пути?
Я не мог сообразить, какое еще по пути? Вместе с тем это «по пути» вдруг придало какой-то смысл бессмысленной суете.
– Зачем же попусту гонять транспорт? – пояснил Сашко с серьезным видом.
– Это безобразие! Надо возвратиться назад! Немедленно!
– Та чего вы хлопочетесь? Все будет в порядке. Машина остановилась на ферме.
– А это для чего? – спросил я, поддерживая голову Волкова, которая свалилась как неживая.
Две женщины подбежали к машине. Одна, заглянув мне в глаза, а потом в мертвое лицо Волкова, запричитала:
– С утра понажирались! Стыда у вас, беспутных, нэмае! Другая накинулась на Александра Ивановича:
– Мы вас два часа ждем! Верить своих курей и уматуйтэ!
– Я ж казав, шо приеду, – оправдывался Сашко.
– А колы прыихав? Обид вже!
– Николы було, Тамара Федоровна!
– Я бачу, як николы, на ногах не дэржитесь, свинота чертова!
Этот последний термин относился и ко мне. Очевидно, вид у меня с мертвецки сонным Волковым был совсем удручающий. Я зло посмотрел на Сашка, который избегал моего взгляда, а Тамара Федоровна накинулась на меня:
– А ну, слезайте, пьянчуги, ящики будем кидать у кузов.
Не успел я ответить, как в машину с двух сторон полетела овощная тара. Сухой стук ящиков что-то навеял умиротворенному Волкову, и он открыл рот:
– Кто там?
А ящики все летели и летели.
– Та слизайте з машины, а то закидаем вас! – решительно прокричала Тамара Федоровна.
– Что это значит, Александр Иванович?
Сашко схватил на руки Волкова и крикнул женщине:
– А ну помогите!
– Ще чего! – возмутилась дородная тетка.
– Больной человек, – пояснил Сашко.
На мгновение женщина заколебалась, а потом взорвалась:
– На километр от этого больного тройным одеколоном несет!
Мне жалко стало висящего в крайне неудобной позе Волкова, я спрыгнул с машины, и черная фигурка Волкова оказалась у меня на груди. Я держал музыкального мэтра, как держат на руках женщины своих выросших детсадовских ребят. Волков устроился совсем по-домашнему, словно высветились в нем сладостные воспоминания детства: руки свои он забросил мне на спину, головой уткнулся в мое плечо.
– Постой трошки, зараз все будет в порядке, – сказал мне Александр Иванович, подписывая какие-то накладные.
Возвратился Злыдень с шофером. Они несли ящики, откуда слышалось яростное кудахтанье. Мы забросили ящики в кузов, и машина помчалась. Сашко препротивно успокаивал:
– Все будет в порядке. От черт, спит как мертвый.
Снова машина остановилась. Вышел кум Яйло, ветеринар. Снова Сашко пошептался с кумом. Подхватили Волкова,-к реке кинулись, мне велено сидеть и ждать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114