Лишь, как колеса на стыках, монотонно постукивают команды "подъем!", "отбой!", "строиться!" и чередуется пшенка с перловкой на завтрак…
Новое поветрие в казарме. Не зачеркивать или прокалывать в календарике каждый прожитый день, а терпеть почти неделю. Затем сесть и с наслаждением нарисовать целый ряд крестиков. Те, кто дни прокалывает, вздыхают и непременно разглядывают календарик на свет.
Созвездия крохотных точек на прямоугольничке моего календаря растут, будто нехотя. Чтобы "добить", потребуются целых три месяца, даже чуть больше. А там еще один, новый. Правда, не весь - месяцев пять, а повезет - так четыре. Календарь на девяносто второй уже куплен, с "Авророй" на картинке.
Сваливают на дембель первые осенники - в нашем взводе Колбаса и Вася Свищ. Колбаса уезжает с другими в Токсово сразу после инструктажа.
У Свища поезд поздно вечером, поэтому до обеда он шарится по казарме. "Мандавохи" прощаются с легендой казармы. Васины сапоги, с так и неистершимися подковами из дверных петель, торжественно уносят в каптерку.
После обеда Ворон лично провожает Васю до автобуса. Отпросились на полчаса с работ и нарядов все наши, кроме караула. Все призывы. На КПП Васю угостили прощальной кружкой его любимого чая со слоном и подарили на дорогу кулек пряников.
Каждый жмет ему руку. Вася неожиданно для всех прослезился. Обнимает каждого и застенчиво улыбается.
Здоровенный, бесхитростный парень с далекого хутора Западной Украины. Великан с душой ребенка - единственный из нас остался самим собой. Не примеряя масок. Не пытаясь выжить в стае. Отслужил так, как не дано никому из нас.
Два года прошли не бесследно и для него. В армии он увидел первый раз телефон и телевизор. Обожал смотреть фильмы - любые. Ухмыляясь, молча слушал россказни о девках. Обмолвился раз, что есть у него невеста. Большего вытрясти из него не смогли. "Последний из могикан" - приходит мне на ум. Не просто так - именно эту книгу холодной дождливой ночью дал ему почитать в наряде на КПП. Вася оказался читателем хоть куда, прочел ее за несколько нарядов. Попросил еще что-нибудь. Любимой была у него "Пылающий остров" Беляева.
И вот он уезжает - последний из могикан.
Как ни уговаривал его Ворон остаться на "сверчка" - не согласился.
- Вася, если тебе до поезда снова полдня, ты уж на вокзале-то не сиди… Как в прошлый-то раз, - под общий смех хлопаю его по спине.
История эта известна всем. Получив отпуск, Вася признался взводному, что ни разу в городе не был. Что боится потеряться в Питере и не найти вокзал. Ворон поехал с ним. Довез до вокзала, взял в воинской кассе билет. Посадил в зале ожидания, объяснив, что до поезда шестнадцать часов и Вася может смело погулять если уж не по городу, то вокруг вокзала - точно. Свищ не решился и все это время просидел на вокзале.
Обратно, правда, добрался уже сам.
На дембель я подарил Васе набор открыток "Ленинград - город-Герой". Вася набору обрадовался. Сначала собрался вклеить в свой альбом, затем передумал и убрал в дипломат.
"Виддам матуси ци листивкы. Вона тоды нэ змохла на прысяху прыихаты. А так хотила мисто подывытыся", - объяснил, улыбаясь.
Правда, открытки неожиданно устарели. Ленинград пару недель назад стал Санкт-Петербургом.
- Та ни… - басит Вася. - Тильки четыре ходыны. А запизнюся?
Все опять смеются, окончательно смущая его.
На остановку приходят несколько лейтех и пара капитанов из Можайки.
Ворон просит их довести Васю до города и посадить в метро. Офицеры удивлены, но соглашаются. С любопытством поглядывают на дембеля-ефреетора и окружающую его толпу.
Начинает моросить дождь. Все жмутся под козырек навеса, поглядывая попеременно то на небо, то на дорогу.
- Плачет Лехтуси. Плачет дождем. Не хочет тебя отпускать, - говорит склонный иногда к лирике Ворон. - Оставайся. У меня заночуешь. А завтра - к начштаба. Оформим тебя.
Вася как-то странно дергает головой, будто пугается.
Опять общий хохот. Похлопывания, снова рукопожатия. Какие-то напутствия и советы.
Мне кажется, что Свища это уже порядком утомило.
Наконец, показывается рейсовый "лиаз".
Все начинают разом галдеть и снова тянуть руки.
Автобус подкатывает к остановке. Хлопает раздолбанными дверями.
Водила терпеливо ждет.
Васе удается вырваться из окружения и влезть в салон.
Фыркнув вонючим выхлопом, рейсовый отъезжает.
Вася стоит на задней площадке, и машет нам рукой. Сквозь грязное и мокрое стекло уже не видно его лица. Лишь широченная темная фигура и огромная ладонь.
"Бип! Бип! Бип-бип-бип!" - на футбольный манер вдруг неожиданно сигналит водила автобуса. И дает еще один гудок - длинный, затихающий и теряющийся в сыром воздухе.
Вот и все.
Лишь рябь дождя на лужах. И тоска.
В части событие - привезли первых новых духов. Все в ту же казарму, что приняла когда-то и нас. Цейс больше в карантине не командует - ушел в Можайку. Вместо него старлей по кличке "Тычобля" из "мазуты".
Нам духи уже не интересны почти. Так - любопытно, кто и откуда. Новые лица, все же. "Вешайтесь!", завидя их, не кричим. Это дело тех, кому на дембель через год. Лично мне надоело все уже - вся эта осенне-весенняя круговерть. Складки, бляхи, кокарды, крючки и количество тренчиков на ремнях…
Отпустите, отпустите меня домой… Да сколько ж можно-то…
Через неделю, к общей радости, ушел на дембель Укол. До Нового года, хоть и обещали ему, держать не стали.
"Пиздуй, и не встречайся…"- сказал ему на прощанье Ворон.
Еще неделю назад Укол каждую ночь мечтательно расписывал, как он собирается навалять взводному на свой дембель.
Узнал об этом Ворон, или нет - неизвестно. Но от греха подальше взводный свалил в город в день увольнения Укола.
Укол торжествует, собираясь на инструктаж.
- Чуваки, зла на меня не держите, кого обидел если, - говорит он, шнуруя ботинки.
Их Укол отобрал у Трактора, при мне. Другие, с обрезанными рантами и сточенным каблуком, спрятаны в военгородке, у буфетчицы.
Я лежу на койке. Случайно повернув голову, замечаю стоящего у начала взлетки Кувшина. Тот, очевидно, давно уже делает мне какие-то знаки руками. Стоит он так, чтобы его не было видно с рядов осенников.
Все это удивляет так сильно, что сую ноги в тапочки и иду к Кувшину.
- Ты не охуел дедушку к себе подзывать? - беззлобно усмехаюсь, подойдя.
Кувшин на шутку не отвечает. Собран и бледен - больше обычного.
- Чего такое? - беру его за плечо и веду в сушилку.
Выгоняю оттуда пару копошащихся в куче сырых бушлатов "мандавох". В сушилке стоит плотная вонь сапог и гнилой ваты.
- Вадим… - впервые по имени обращается ко мне боец. - Есть дело…
Блядь, залет, что ли, какой…
- Говори.
Кувшин, глядя прямо в глаза, тихо просит:
- Отпусти меня до обеда. До построения. Пожалуйста.
- Куда?
Кувшин, по-обыкновению, молчит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
Новое поветрие в казарме. Не зачеркивать или прокалывать в календарике каждый прожитый день, а терпеть почти неделю. Затем сесть и с наслаждением нарисовать целый ряд крестиков. Те, кто дни прокалывает, вздыхают и непременно разглядывают календарик на свет.
Созвездия крохотных точек на прямоугольничке моего календаря растут, будто нехотя. Чтобы "добить", потребуются целых три месяца, даже чуть больше. А там еще один, новый. Правда, не весь - месяцев пять, а повезет - так четыре. Календарь на девяносто второй уже куплен, с "Авророй" на картинке.
Сваливают на дембель первые осенники - в нашем взводе Колбаса и Вася Свищ. Колбаса уезжает с другими в Токсово сразу после инструктажа.
У Свища поезд поздно вечером, поэтому до обеда он шарится по казарме. "Мандавохи" прощаются с легендой казармы. Васины сапоги, с так и неистершимися подковами из дверных петель, торжественно уносят в каптерку.
После обеда Ворон лично провожает Васю до автобуса. Отпросились на полчаса с работ и нарядов все наши, кроме караула. Все призывы. На КПП Васю угостили прощальной кружкой его любимого чая со слоном и подарили на дорогу кулек пряников.
Каждый жмет ему руку. Вася неожиданно для всех прослезился. Обнимает каждого и застенчиво улыбается.
Здоровенный, бесхитростный парень с далекого хутора Западной Украины. Великан с душой ребенка - единственный из нас остался самим собой. Не примеряя масок. Не пытаясь выжить в стае. Отслужил так, как не дано никому из нас.
Два года прошли не бесследно и для него. В армии он увидел первый раз телефон и телевизор. Обожал смотреть фильмы - любые. Ухмыляясь, молча слушал россказни о девках. Обмолвился раз, что есть у него невеста. Большего вытрясти из него не смогли. "Последний из могикан" - приходит мне на ум. Не просто так - именно эту книгу холодной дождливой ночью дал ему почитать в наряде на КПП. Вася оказался читателем хоть куда, прочел ее за несколько нарядов. Попросил еще что-нибудь. Любимой была у него "Пылающий остров" Беляева.
И вот он уезжает - последний из могикан.
Как ни уговаривал его Ворон остаться на "сверчка" - не согласился.
- Вася, если тебе до поезда снова полдня, ты уж на вокзале-то не сиди… Как в прошлый-то раз, - под общий смех хлопаю его по спине.
История эта известна всем. Получив отпуск, Вася признался взводному, что ни разу в городе не был. Что боится потеряться в Питере и не найти вокзал. Ворон поехал с ним. Довез до вокзала, взял в воинской кассе билет. Посадил в зале ожидания, объяснив, что до поезда шестнадцать часов и Вася может смело погулять если уж не по городу, то вокруг вокзала - точно. Свищ не решился и все это время просидел на вокзале.
Обратно, правда, добрался уже сам.
На дембель я подарил Васе набор открыток "Ленинград - город-Герой". Вася набору обрадовался. Сначала собрался вклеить в свой альбом, затем передумал и убрал в дипломат.
"Виддам матуси ци листивкы. Вона тоды нэ змохла на прысяху прыихаты. А так хотила мисто подывытыся", - объяснил, улыбаясь.
Правда, открытки неожиданно устарели. Ленинград пару недель назад стал Санкт-Петербургом.
- Та ни… - басит Вася. - Тильки четыре ходыны. А запизнюся?
Все опять смеются, окончательно смущая его.
На остановку приходят несколько лейтех и пара капитанов из Можайки.
Ворон просит их довести Васю до города и посадить в метро. Офицеры удивлены, но соглашаются. С любопытством поглядывают на дембеля-ефреетора и окружающую его толпу.
Начинает моросить дождь. Все жмутся под козырек навеса, поглядывая попеременно то на небо, то на дорогу.
- Плачет Лехтуси. Плачет дождем. Не хочет тебя отпускать, - говорит склонный иногда к лирике Ворон. - Оставайся. У меня заночуешь. А завтра - к начштаба. Оформим тебя.
Вася как-то странно дергает головой, будто пугается.
Опять общий хохот. Похлопывания, снова рукопожатия. Какие-то напутствия и советы.
Мне кажется, что Свища это уже порядком утомило.
Наконец, показывается рейсовый "лиаз".
Все начинают разом галдеть и снова тянуть руки.
Автобус подкатывает к остановке. Хлопает раздолбанными дверями.
Водила терпеливо ждет.
Васе удается вырваться из окружения и влезть в салон.
Фыркнув вонючим выхлопом, рейсовый отъезжает.
Вася стоит на задней площадке, и машет нам рукой. Сквозь грязное и мокрое стекло уже не видно его лица. Лишь широченная темная фигура и огромная ладонь.
"Бип! Бип! Бип-бип-бип!" - на футбольный манер вдруг неожиданно сигналит водила автобуса. И дает еще один гудок - длинный, затихающий и теряющийся в сыром воздухе.
Вот и все.
Лишь рябь дождя на лужах. И тоска.
В части событие - привезли первых новых духов. Все в ту же казарму, что приняла когда-то и нас. Цейс больше в карантине не командует - ушел в Можайку. Вместо него старлей по кличке "Тычобля" из "мазуты".
Нам духи уже не интересны почти. Так - любопытно, кто и откуда. Новые лица, все же. "Вешайтесь!", завидя их, не кричим. Это дело тех, кому на дембель через год. Лично мне надоело все уже - вся эта осенне-весенняя круговерть. Складки, бляхи, кокарды, крючки и количество тренчиков на ремнях…
Отпустите, отпустите меня домой… Да сколько ж можно-то…
Через неделю, к общей радости, ушел на дембель Укол. До Нового года, хоть и обещали ему, держать не стали.
"Пиздуй, и не встречайся…"- сказал ему на прощанье Ворон.
Еще неделю назад Укол каждую ночь мечтательно расписывал, как он собирается навалять взводному на свой дембель.
Узнал об этом Ворон, или нет - неизвестно. Но от греха подальше взводный свалил в город в день увольнения Укола.
Укол торжествует, собираясь на инструктаж.
- Чуваки, зла на меня не держите, кого обидел если, - говорит он, шнуруя ботинки.
Их Укол отобрал у Трактора, при мне. Другие, с обрезанными рантами и сточенным каблуком, спрятаны в военгородке, у буфетчицы.
Я лежу на койке. Случайно повернув голову, замечаю стоящего у начала взлетки Кувшина. Тот, очевидно, давно уже делает мне какие-то знаки руками. Стоит он так, чтобы его не было видно с рядов осенников.
Все это удивляет так сильно, что сую ноги в тапочки и иду к Кувшину.
- Ты не охуел дедушку к себе подзывать? - беззлобно усмехаюсь, подойдя.
Кувшин на шутку не отвечает. Собран и бледен - больше обычного.
- Чего такое? - беру его за плечо и веду в сушилку.
Выгоняю оттуда пару копошащихся в куче сырых бушлатов "мандавох". В сушилке стоит плотная вонь сапог и гнилой ваты.
- Вадим… - впервые по имени обращается ко мне боец. - Есть дело…
Блядь, залет, что ли, какой…
- Говори.
Кувшин, глядя прямо в глаза, тихо просит:
- Отпусти меня до обеда. До построения. Пожалуйста.
- Куда?
Кувшин, по-обыкновению, молчит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55