- Че нада? - раздается голос.
- Гуля, это Борода. Выйди на секунду. Насчет хавчика базар есть.
Через минуту на пороге появляется Гуля, с сигаретой в зубах.
- Бля, ну че нада, отдохнуть не да…
Череп оказался разрядником-боксером. Серией ударов он отбрасывает Гулю назад. Повар сползает по стене коридорчика.
Соломон и Дьяк оттаскивают Черепа за ворот.
Все впечатлены.
- Теперь ты, - говорит мне Борода.
Мне не хочется бить сидящего на полу молдавана. Тот держится за голову руками и потряхивает ей, не веря случившемуся.
- Да, вроде, хватит с него, - неуверенно говорю я.
- Тогда получишь сам, - отвечает Борода.
Выбор невелик.
Гуля начинает приподниматься.
Я подбегаю и с размаха бью молдавана носком сапога. Попадаю куда-то в мягкое, очевидно, в живот. Повар издает странный звук, словно икает, и снова скрючивается на полу.
На шум выбегают другие. В растерянности замирают в коридоре.
- Так, бойцы! Бегом в казарму! Дяденьки говорить будут! - ухмыляется Борода и стягивает с себя ремень. - Вам еще рано на такое смотреть.
Повара хватают лежащего неподвижно Гулю и втаскивают обратно в поварскую. Запирают за собой дверь.
- Домой! - командует Борода, и, поигрывая бляхой, первым отправляется в казарму.
Мы следуем за ним.
Неожиданно Борода оборачивается и несколько раз охаживает нас ремнем по спине и ногам. Боль жгучая.
- Вы охерели, бойцы, так дедушек бить? - скалит зубы сержант. - Звери растут, Соломон! - обращается он к товарищу.
Тот отвешивает нам по оплеухе:
- Чтобы не борзели у меня, ясно? И ни кому ни слова!
Больше нас в столовой не трогали.
Отыгрались на Петруче.
Выдержал он в столовой месяца три. Затем сунул левую руку под нож хлеборезки. Остался без большого пальца и двух фаланг указательного.
Петручу увезли в госпиталь в Питер и больше он в часть не вернулся. Пальцы ему спасли, пришили. И комиссовали по инвалидности.
- Помнишь, Паша, про госпиталь мы с тобой мечтали? - спрашиваю я Секса. - Когда по полосе в карантине бегали?
- Помню… - вяло как-то отвечает Паша.
На стодневку старые, по традиции, отдают нам свое масло. Иногда подзывают, но чаще мы, бойцы, шустрим сами.
Два-три дополнительных кусочка масла - и совсем другое ощущение от еды. Забытое чувство сытости.
На ужине подходишь к их столу и говоришь:
- Разрешите доложить, сколько дедушкам служить!
Называешь оставшееся число дней до приказа.
Вижу, как гордому Черепу тяжело себя переломить и нести обязанности счетовода. Пробубнив под нос очередную цифру, он не спеша собирает желтые кружочки в одну миску и несет на наш стол, хмурясь и сердито поглядывая по сторонам.
Старые это тоже видят прекрасно, но лишь ржут и подначивают его. О том, как Череп уделал повара, уже все знают и авторитет его заметно отличается от нашего. Особенно обидно мне - я ведь тоже участвовал в разборке. Но, видать, есть существенная разница - бить первому, или пинать уже упавшего. Впредь мне наука.
Наши взводовские старые - Костя, Старый, Конюхов, Петя Уздечкин, еще несколько человек, - нормальные парни. Отдают масло, иногда и всю пайку, с сахаром вместе, без слов и не унижая.
В роте МТО, их столы рядом с нашими, через проход, Криницына и Ситникова заставили подбирать масло с пола. Сбросили его с тарелок и заставили поднять и на глазах съесть. Криня поднял, а Сито отказался. Его отволокли в мойку и отбили ему там все внутренности раздаточными черпаками. Но отстали после этого надолго.
Патрушеву старые "мандавохи" навалили целую гору масла - паек двадцать. И руками, без хлеба, приказали все съесть. Как всегда, на время.
Патрушева вырвало прямо на стол. Тряпку ему взять не разрешили, и он вытирал все собственной майкой.
По ночам "сушим крокодилов" - ногами упираешься в одну дужку койки, руками - в противоположную. Провисеть так долго невозможно - начинает ломить руки, и все тело ходит ходуном.
Маленький Мишаня Гончаров от спинки до спинки койки не дотягивается, и потому "сушит попугая". Усаживается ногами лишь на одну спинку и держится за нее руками.
Соломон или Подкова, развлекаясь, бьют его со всей силы подушкой, и Мишаня кувырком летит вниз.
"Дембель в опасности!" - обычно орет дурным голосом Конюхов.
Подбегаем к стенам, подпираем их и держим, чтобы те не рухнули.
В нарядах не спим сутками. С поста меняют лишь на полчаса. Бежишь в столовую, запихиваешь в себя сначала второе, потом, если успеваешь, запиваешь холодным супом и бегом обратно, на КПП.
В караул еще не ставят. Сказали, после увольнения осенников заступим.
Жопа. Полная жопа.
Домой за все время написал лишь два письма. Все хорошо. Здоров. Кормят нормально. Водят в кино.
В кино действительно водят. В клуб, по субботам и воскресеньям. Один документальный и один художественный фильм. В субботу почему-то черно-белый, а в воскресенье цветной. Раз в месяц показывают зарубежный, польский или французский, типа "Откройте, полиция!"
На фильмы нам плевать.
Дикий недосып валит с ног, и хотя бы на сеансе мы мечтаем урвать немного. Забыться хоть на полчаса под бубнеж и мельтешение на экране.
Черпаки усаживаются позади нас, и уснуть не дают.
Чуть дернул головой - бьют по ушам резинкой. Боль жгучая, но за ухо взяться, потереть - нельзя. Сиди и смотри.
Облегчение - если вызовут с фильма тащить ужин в караул.
Там, конечно, припашут, заставят все мыть и подметать. Но, по крайне мере, не так дико хочется спать.
Осень заявилась в часть уже в середине августа - половина деревьев желтая, мелкие листья летят по ветру. Дожди каждый день. Тяжелый сырой воздух пахнет гнилью, мокрой землей.
По утрам трясет от недосыпа и холода. Все, кроме нас, бойцов, натянули под хэбэшки "вшивники" - свитера и вязаные безрукавки.
Но торжественные проводы сезона - строго по календарю.
В последний день августа, ровно в полночь, выгоняли лето из казармы. Бегали по всему помещению, махали полотенцами и шипели: "Кыш-ш! кышш-ш-ш!" Под каждой койкой, под каждой партой в ленинской комнате помахать надо.
Старые, у которых осенью приказ, активно руководят:
- Из сортира лето не выгнали! Там оно спряталось! Гони его на хуй, а то дембель не наступит!
И подбодряют пинками, если вяло полотенцами крутишь.
Вышел, наконец-то, приказ, и через неделю старых начали увольнять.
Первыми, в "нулевке", у нас ушли сержанты - Костя и Старый.
Получили в штабе документы, прослушали инструктаж, попрощались со всеми, посидели на КПП и укатили в Токсово на рейсовом автобусе.
На прощание Костя пожал нам всем руки:
- Давайте, бойцы! Если что не так - без обид! Служите, старейте! И у вас дембель будет! Пока!
Оказывается, Костя умеет говорить. И даже по-русски. А не только "мэнэ нэ ебэ".
Минут через десять к КПП подъезжает такси с ленинградскими номерами.
Из машины выходит миловидная девушка в коротком платье и разглядывает нас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55