Кица и Костюк закуривают. Колбаса морщится, но ничего не говорит - его дружки Укол и Гуня тоже лезут за сигаретами.
Я курить на зарядке не люблю, натощак вообще не в кайф. К тому же - воздух такой… Солнце, птицы, озеро рядом.
Бойцам не до романтики.
- Упор лежа принять! Тридцать раз отжались!
Мой знакомец Кувшин отжимается неплохо, быстро сгибает-разгибает руки, резко и негромко выдыхая воздух. Гудков и Славин на третьем десятке сбавляют темп, за что получают от Кицы сапогом по ногам.
Осенники лишь поглядывают молча и курят.
- Кувшин! Тебе лично еще двадцать, в честь Москвы-матушки! - говорю я.
- И за Винницу ще столько же! - подхватывает Кица.
- Ливны город маленький, но двадцатку за них сделаешь тоже! - смеется Паша Секс. - Мы тебя родину любить научим, не ссы. Армия - крепкая семья народов. Правильно я говорю?
- Так точно… Товарищ… Черпак… - сипло говорит Кувшинкин, вставляя слова между отжиманий.
Самый долхлый из молодняка - Надеждин. Не добив и двадцатки, упирается коленями в землю.
Вот это не дело.
- Э, воин! - присаживаюсь перед ним на корточки. - Ты не охуел, часом?
Надеждин молчит.
- Я не понял, боец. Тебя твой старый спрашивает, а ты молчишь. Ты в хуй не ставишь старых своих, что ли?
Надеждин пытается еще несколько раз отжаться. Опять же молча, лишь кряхтит в ответ.
Колбаса демонстративно отворачивается.
- Встал! - командую бойцу.
Поднимаются все четверо.
- А вы какого хуя? - ржет Паша Секс. - Упор лежа принять!
Бойцы падают на землю.
- Встать!- командует Паша. - Че не резко? Будем тренироваться, если так. Упор лежа принять! Отставить! Встать! Лечь! Встать! Лечь! Лечь. Какого хуя встали - команды не было. Тормоза, бля… Вспышка с тылу! Вот так лучше будет. Упор лежа принять! Делай раз! Ниже, суки, ниже! Жопу опусти, как тебя, Славин! Делай два. Раз! Два! Полтора! Полтора, я сказал, Гудок, не тормози, блядь! Два-а! Полтора! Полтора держим!
Передо мной стоит Надеждин. Тощая шея, острые ключицы, при этом - какой-то рыхлый, выдающийся вперед живот. Обритая налысо голова, острый подбородок, низкий лоб и густые, мохнатые брови. Под ними часто моргают испуганные серые глаза, которые он скашивает на замерших в позиции "полтора" товарищей.
- На меня смотри, воин, - тыкаю Надеждина кулаком в живот. - Не дергайся, стой нормально.
Бойцы в упоре лежа кряхтят. Над их спинами суетятся радостно-встревоженные комары. Вспоминаю свою вечно искусанную лысину прошлым летом.
- Так охуел или как? - спрашиваю снова Надеждина.
- Нет, - выдавливает боец.
- Что нет?
Один из духов, Гудков, не выдерживает и опускает колени на землю.
- Давай, говори яснее. Видишь, товарищи страдают! - киваю на Гудка.
- Я не охуел.
- Тогда упор лежа принял резче, сука! - замахиваюсь на бойца. - Гудок, коленки-то подними, форму нехуя пачкать. Взвод охраны - лицо части. Чуханов у нас не держат. Надя, упор лежа, я сказал!
Надеждин кидается вниз.
- Я не Надя…- не поднимая головы, вдруг говорит он.
Тихо так говорит.
Но все слышат.
- О, хлопчик, да ты, я вижу, бурый у нас? - радостно поднимает брови Кица. - Уже есть один Бурый, второго на хуй не надо…
Надеждина спасает сержант.
Колбаса отходит от своих и нависает над духами:
- Хорош, все. Подъем.
Бойцы с облегчением поднимаются, но не тут-то было.
Колбаса заставляет их делать "слоников" - садиться на корточки и выпрыгивать высоко вверх, хлопая над головой в ладоши. Дыхалка сбивается быстро, и как только они начинают хрипеть, сержант командует "бегом марш!" Бежим к озеру через лес. В просвете видна заброшенная спортплощадка.
- Сворачиваем туда! - командует Колбаса.
На площадке видим сидящих на бетонных плитах шнурков и Васю Свища.
- Э, бойцы, не рано расселись, а? - оттопыпив губу, цедит Уколов. - Съебали на брусья!
Шнурки с явной неохотой поднимаются. Понимаю их прекрасно - им даже хуже, чем духам сейчас. Тем нечего терять, кроме здоровья, и нечего ловить, кроме пиздюлей. Шнурки, как никак, заслужили право на большее.
Укол сознательно унижает их, свидетелей вчерашнего позора старых. Отыгрывается, как всегда, на безответных.
Впрочем, тот же Арсен таким не кажется. Вижу, как он едва сдерживается, подходя к ржавой перекладине.
Помочь Арсену я ничем не могу - им командует старший по званию и призыву Колбаса.
Достаю из кармана отобранные вчера у бойцов сигареты, усаживаюсь на перекладину для пресса и закуриваю. Ебись он, этот свежий воздух.
Первая затяжка слегка кружит голову, по пальцем пробегает приятное покалывание. Нет, курить в армии бросать смысла нет никакого.
Арсен командует духами и своим призывом. Укол пытается загнать на турник и его самого, но вмешивается сержант. Все же Колбаса не такой мудак, каким вчера был, многое сечет правильно. До Бороды ему как до Луны, конечно, но Арсена лишний раз напрягать он не хочет.
Задрав голову, выпускаю дым. Слежу за летящим облачком и вспоминаю прошедшую зиму… …Совсем недавно ведь было. Неужели?.. …Февраль. Сизые холодные сумерки. Захожу с черного входа на пищеблок. Обещал начальнику столовой принести что-нибудь почитать. Гордый, что раскопал в библиотеке прозу Есенина.
Гуливер недоверчиво листает книгу:
- Быть такого не может!.. Он же поэт! А тут - гляди-ка - рассказы!.. Хотя… - мосластой ногой в блестящем сапоге Гуливер пинает зазевавшегося бойца из наряда. Боец, хватаясь за задницу, скрывается на мойке. - Вот Пастернак, бля, тот стихи и романы ведь писал. Но Есенин чтобы… - прапорщик качает головой и, на ходу листая книгу, отправляется на склад.
Справа от двери замечаю несколько поставленных друг на друга коробок.
Нижняя слегка порвалась и просела. Сквозь прореху призывно блестят масляными боками банки тушенки.
Вокруг никого нет.
Блядь, ну не позволяет душа взять и украсть. Гуливер не друг мне, конечно. Но все же доверяет…
Закуриваю и выхожу, от греха, наружу.
Нос к носу сталкиваюсь с идущим на обед Пашей Сексом. Паша неделю уже не вылезает с наряда по КПП. От постоянно болтающегося при нем штык-ножа пола его шинели приобрела заметную рыжую вытертость.
- Курить есть? - здоровается со мной Паша.
Сую ему свою сигарету, и пока он докуривает, ненароком роняю:
- Там у Гуливера коробки какие-то у двери стоят…
Паша ныряет в пищеблок.
Через пару минут вываливается, весь раздувшийся и бугристый. На лице - смесь настороженности и счастья.
- Съебываем! - не оборачиваясь, говорит Паша и колобком-мутантом скатывается по тропинке в сторону клуба.
Консервы - дюжину банок, мы сдаем на хранение клубнику Витьке, парню с чудинкой, религиозному слегка.
Тот долго артачится, не желая связываться с ворованным, но в конце концов сдается.
Смешно - всего неделю назад я поспорил как раз с Витьком насчет правила "не укради". Утверждал, что легко можно прожить, не нарушая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55