Одна из стен столовой украшена фотообоями с изображением горы. Череп утверждает, что это Фудзияма.
Так это, или не так, я не знаю. Меня в этой горе привлекает другое.
У самого ее подножия неизвестным художником пририсовано грустное привидение в пилотке и сапогах. Весь склон горы утыкан флажками с цифрами от 1 до 12.
У флажка под номером "6" стоит, обливаясь потом, маленький человечек и в вытянутых перед собой ручках держит длинные шнурки. Глаза человечек скосил вниз, на свои сапоги, и вся его рожица выражает недоумение - на кой хер ему сдались эти шнурки.
На заснеженной вершине, у двенадцатого флажка, машет рукой человечек, опираясь на длинную ручку кухонного черпака. С другой стороны горы посередине склона сидит длиннобородый старичок и то ли рисует, то ли пишет что-то в лежащем на его коленях альбоме.
И наконец, в самом низу горы виден радостно сбегающий с нее молодец-удалец в парадной форме с аксельбантами. Чуть поодаль, явно другой рукой пририсован пассажирский вагон с надписью "ДМБ" и торчащей из окна по пояс голой девкой. Девка радостно улыбается и тянет к удальцу руки, в одной из которых огромная бутылка водки.
Каждый из нас, поедая пайку, ищет взглядом свое место на горе, оценивая уже пройденный и еще оставшийся путь.
Когда в столовой появляются вилки и чайные ложки, а на обед давали котлеты, это верная примета - в часть пожаловала инспекция.
Особенно любит инспектировать нашу службу генерал Чичеватов.
Невысокий, кривоногий, с седым ежиком волос под фуражкой, больше всего он походит на печально известного наркома Ежова. Злобные глазки его придирчиво буравят пространство.
"Чичевато последствиями" - бубнят под нос офицеры и стараются не попадаться ему на пути.
Чичеватов обожает заглядывать в сортиры, рыться в солдатских тумбочках и, подзывая какого-нибудь зазевавшегося бедолагу, проверять свежесть и толщину подшивы.
Если что-то кажется не так, лично отрывает подшиву и пересчитывает количество слоев. Если больше двух - дает трое суток губы, гауптвахты.
Если подшива оказывается в порядке, генерал не ленится пересчитывать стежки. Сверху их полагается иметь двенадцать, снизу - шесть и по бокам два.
За неправильные стежки, правда, не сажает, а лишь раздает наряды вне очереди.
Генерал, твою мать.
В столовой шарится с белым платком по углам.
Гуливер, начальник столовой, которому Чичеватов не достает и до груди, мрачно взирает на него из под полуприкрытых глаз и довольно внятно матерится.
После очередного разноса, когда генерал наконец отбывает, Гуливер произносит что-нибудь вроде:
- Покатились глаза собачьи, золотыми звездами в снег: Сука, бля:
Достает из шкафчика банку "шила".
Патруль приводится в готовность. С детской площадки военгородка мамаши расхватывают детей.
- А-А-А-А-А-А-А-А!!! - страшно кричит через полчаса прапорщик, стоя в расстегнутом кителе посреди городка. - Какая-то тля в лампасах! Меня! А-а-а-а-а-а-а-а!
Патруль с опаской наблюдает за ним из-за деревьев.
Надвигаются очередные "есенинские чтения", "губа" приводится в готовность…
С куревом беда полная.
В стране ввели талоны. В чипок не привозят даже "Приму".
Какое-то время стреляли у офицеров, но и у тех скоро все вышло.
Кто-то додумался выломать доски из пола казармы. Там, под ними, оказались залежи закатившихся в щели бычков. Налетели на них, как голодающие Поволжья на хлеб.
Пробуем курить чай, сухие листья дуба.
Если где разживешься целой сигаретой, выкурить ее в одиночку не получится. Табачный дым чуют за километр, бегут на запах табунами.
"Оставишь!" - тянется десяток рук к тлеющему белому столбику.
Блядь, что такое со страной? Ни жратвы, ни даже курева:
Как комендантский взвод, нас иногда привлекают помогать вновь прибывшим офицерам с переездом.
Разгружаем контейнеры с вещами и таскаем в общежитие. Обычно на последний, пятый этаж.
По пути, конечно, вскрываем коробки, шарим по мешкам. Наворованное, продукты в основном, прячем под лестницей. Потом проносим в часть под бушлатами.
Никогда не знаешь ведь, отблагодарят тебя, или так, на халяву используют.
Иногда офицеры сами одаривают нас консервами, чаем или сигаретами. В такие минуты я всегда испытываю угрызения совести и хочу вернуть украденное. Но никогда не возвращаю Некоторые наливают, грамм по сто, прижав палец к губам. Таких мы уважаем особенно.
Однажды тащили мебель, в том числе и пианино для дочки, новому зампотылу, подполковнику Банину. На пианино мы чуть не сдохли. Разделись до исподнего. Переносных ремней к нему нет. Поясницы с руками хрустят и трещат.
- Блядь, ну почему, как Свищ нужен, он всегда в наряде! - ною я на перекуре между первым и вторым этажом.
- Ребята, отблагодарю! - заговорщески подмигивает нам подполковник. - Я ж все понимаю! В долгу не останусь. Будет сюрприз вам! Только между нами!
И так он подмигивает, что мы с Костюком решаем - не меньше пузыря нам обломится.
- Литруху, литруху нам он должен! Два пузыря, меньше не возьму! - хрипит скрывшийся почти за торцом проклятого инструмента Паша Секс.
Как лошади, чующие водопой, обретаем силы и втаскиваем все-таки его бандуру на четвертый этаж. Слава богу, ему выделили квартиру здесь. На пятом селят обычно лейтех с капитанами.
- Садитесь, орлы! - Банин скидывает шинель, китель, снимает галстук. - Я сейчас!
Скрывается в комнате.
Мы сидим на узлах, переглядываемся и потираем руки. Если еще и закусь хорошую организует, вообще мировой мужик, значит…
Выходит Банин.
На груди у него висит новенький баян.
Банин усаживается на стул перед нами. Растягивает меха.
- За то, что вы мне так помогли, ребята, давайте, я вам на баяне сыграю! У нас вся семья музыкальная! И жена, и дочка, и я вот увлекаюсь.
И минут сорок наяривает перед нами на баяне.
Потом пожимает руки и отправляет в казарму.
Паша Секс начинает материться еще в подъезде, и до казармы ни разу не повторяется.
А на следующий день мы ложку только двумя руками можем держать.
Шаэпешь.
Это слово надо произносить с эстонским акцентом, делая ударение на "а" и растягивая слоги - "шааээпешшь".
Автор слова - эстонец Регнер.
Вернее, полунемец-полуэстонец. Каким чудом он попал к нам в часть - неизвестно. Вся подобная братия давно отказалась служить "у русских". Этот же - служил.
Правда, недолго, всего полгода. Потом не выдержал и убежал на родину. Родина его обратно не выдала.
Пример Регнера оказался заразителен. Через полгода после него из части побежали молдаване. А еще через полгода - хохлы-западэнцы.
Поначалу поднимали всех по тревоге, офицеры рыскали по трассе и райцентру.
Кого удавалось отловить - самим или с помощью питерских патрулей, - возвращали в часть, на губу. Но до дембеля их там не продержишь, гауптвахта переполнялась и бегунков становилось все больше и больше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55