Затем шапка надевается на специально изготовленный из фанеры куб и долго, тщательно отпаривается утюгом. Приобретает квадратную форму.
Носится с шиком, на затылке.
Правда, по морозу в такой шапке разве что от казармы до столовой ходить.
А им больше никуда и не надо.
Клеймим спичкой, обмоченной в хлорном растворе, подкладку шинелей и рукавицы.
- Шинель - это великое изобретение человечества! - говорит нам Колбаса.
Колбаса недавно получил лычки младшего, и теперь командует взводом на пару с Бородой. Больше он у него на побегушках не служит.
- Чем же великое? - спрашивает Череп.
- В гармонии с природой - летом в ней жарко, зимой - холодно!
Старые поддевают под пэша вшивники - вязаные безрукавки или свитера.
Нам они еще не положены.
- Хуйня! - говорит Череп. - Полгода прошли, и еще полгода пройдут. Там и возьмем свое.
Я и не сомневаюсь. Уж Череп свое возьмет.
В начале ноября привезли первую партию пополнения. Человек тридцать с Украины и Подмосковья.
Поселили их в той же казарме, где проходили карантин мы. Только командовали ими другие - Рыцк и Зуб ушли на дембель.
А вот офицеры были те же - Щеглов и Цейс.
Выглядели духи испуганно. Неужели и мы так же, полгода назад?
Когда их вели в столовую, из курилок и окон им орали:
- Ду-у-у-ухи-и-и! Вешайте-е-есь!
Особенно усердствовали вчерашние шнурки. Свежие черпаки. Самый злой народ - до хуя прослужили, до хуя еще осталось.
Нам орать не положено. Но слушали крики мы с удовольствием.
Только так и выживешь - сознавая, что кто-то бесправней тебя.
Выпал первый снег.
Дни совсем короткие стали. Все вокруг серо-белое, неживое словно. Солнца недели две не видать уже.
Первый снег не растаял, как ожидалось, а плотно укрыл все вокруг.
Теперь забот прибавилось - утром расчистка территории, потом, в наряде - почти сутки скоблишь снеговой лопатой плац.
Падаешь в короткий сон-забытье на пару часов и даже там, во сне, перед глазами бесконечные дорожки и плац, и все чистишь и чистишь, и скребешь лопатой по заснеженному асфальту…
- Россия - богатейшая страна в мире! И снег - наше основное богатство! - любит говорить Воронцов. - А ну, съебали собирать Родине в закрома!
Раз, в наряде по штабу, под утро почти, закончил расчистку плаца.
Снег шел весь вечер и всю ночь. Не шел даже, а хуячил. Валился с неба с каким-то остервенением. Только закончишь чистить подъездную дорогу - бежишь разгребать плац. Закончишь с плацем - а дорогу словно и не чистил. Снег тяжелый, мокрый. Сраная, сырая оттепель. Уж лучше мороз - снег как пудра тогда.
И вот рассветает. Небо расчищается.
Перекур.
Вдруг со стороны складов - собачий лай.
Ближе и ближе.
Несколько собак - у столовой их всегда целая свора ошивается - гонят прямо на меня зайца.
Никакой он не ушастый и совсем не зимне-белый - раньше я зайца видел только по телику и на картинках - а просто грязная и серая зверюшка с нелепо длинными задними лапами. Но заяц есть заяц. Дичь. Мясо.
Хватаю лопату и приготавливаюсь.
Заяц видит меня, замершего у него на пути, и, взметая снег, разворачивается.
А бежать некуда.
С одной стороны - собаки, с другой - я. Оба хуже, как говорится.
А по бокам высоченные сугробы трапецивидной формы - "гробики". Мною возведенные.
Заяц вновь поворачивается ко мне. Почему-то прыгать через "гробики" не решается.
Смотрит на меня несколько секунд. Отчетливо видна его морда.
Отхожу на три шага.
- Беги! - вдруг ору ему.
Пробежал от меня в полуметре.
Собак, за ним бросившихся, я шуганул лопатой.
По субботам, вместо "Смерти Ивана Ильича" или "Судьбы человека" начали вдруг показывать цветные фильмы. Иногда даже зарубежные.
Крутили однажды американскую пляжную комедию. Девки холеные, почти голые. Пальмы. Океан.
В зале свист и гогот стоит.
Меня с сеанса вызывают в пищеносы. Одного. Я единственный из молодых не в наряде.
Затаскиваю термосы на столовскую гору, и останавливаюсь перевести дух.
Закуриваю "приму". Оглядываюсь.
Луна. Мороз. Ели в снегу.
Какие тебе пальмы и море. Вон, царство льда кругом.
"Неужели где-то есть другой мир? Америка, например… Какая она? Как в кино? Вряд ли… Увижу ли я когда-нибудь это другое?" - я еще раз оглядываюсь, и убеждаюсь в дикости самого предположения.
Ничего нет. Только вот это. Снег, шинель, и термоса с кашей.
Ровно через три года я буду стоять на берегу замерзшего озера Мендоза, штат Висконсин, и курить безфильтровый "кэмэл". Прихлебывать из спрятанной в пакет бутылки мерзкую водку и грустно думать:
"Ну и хули? Вот ты и увидал… Та же жопа. Тот же холод…"
Но я еще этого не знаю, и высадив "приму" до ожога пальцев, вздыхаю, подхватываю термоса, и, проваливаясь в снегу, бреду дальше.
За неделю до Нового года у духов закончился карантин. Присягу принимали они в ангаре - прятались от непогоды. Ветер с Ладоги дует жуткий - пару раз видели, как через плац, визжа и кувыркаясь, летели собаки.
При ветре не особенно сильном у собак отрывается от земли лишь задняя часть и, ловко руля хвостом-парусом, они стремительно проносятся мимо, быстро, по-беличьи, перебирая передними лапами.
Нам приходится хуже - сдует с тебя шапку - бежишь за ней, пригибаясь, через весь плац, а перед лицом хлопают войлочные полы собственной шинели. Натыкаешься на такого же, как ты, бедолагу, схватившего что-то скачущее по снегу, и жмурясь от колючего крошева, орешь на ветру, что это твоя, на хуй, шапка. Добавляешь про маму.
Получаешь за это руковицей в нос, бьешь в ответ и вырываешь имущество из рук. Бежишь в строй.
Сапоги скользят по наледи, машешь руками для равновесия, но все равно падаешь. На тебя наваливаются, но ты уже успел сбросить рукавицу и тыкаешь ему голым кулаком в то, что до морозов и ветров было лицом, а сейчас просто кусок мяса. Вскакиваешь, добавляешь сапогом и догоняешь едва различимый уже сквозь метель строй.
И только в казарме, стряхивая снег, замечаешь, что шапка-то и впрямь не твоя.
Во взвод к нам пришли семеро бойцов. Дождались мы все-таки. Вот они, родимые.
Видеть новые лица непривычно. Все разглядывают их, как обезьян в зоопарке.
Выстроили бойцов шеренгой в коридоре. Ворон, здорово датый, представил им сержанта Бороду, навел шороху в спальном расположении, вломил в "душу" дневальному и свалил.
Пакеты с едой, что привезли родители на присягу, конечно же, у бойцов отобрали. Нам, шнуркам, пара банок сгущенки тоже перепала.
На душе - нехорошая, и оттого сладкая радость. Вот те, жизнь которых явно похуже твоей. Кто своим появлением изменил твое положение.
Бойцы робко озираются, сутулясь. Не лица - бледные кляксы.
Из туалета, с полотенцем на плече, выходит только что побрившийся Вася Свищ.
Облик его ужасен. Лучшего кандидата на роль в фильме о Советской угрозе не найти. Грудная клетка - с полковой барабан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55