-- Да, ну так вот я тебе сейчас и скажу. Стандарт? Шаблон? А жизнь --
не стандарт, не шаблон? А рыба, которая из икры лезет миллионом, не
стандарт? А комары, жуки, мошки и все прочее необозримое копошение жизни --
не стандарт? А люди -- я уж не буду брать клопов и вшей, собак или кошек,
лошадей или коров, -- а люди, думаешь, так уж здорово отличаются друг от
друга? Ты думаешь, все эти миллионы или миллиарды людей, живущих и живших в
прошлом людей, так уж действительно есть большое разнообразие? Ничего
подобного. Едва заметные отличия! Совершенно несущественные отличия! Жизнь
тоже вырабатывает штампованный продукт, мало чем отличающийся от стандарта в
машинном производстве. Самое большое отличие тут только то, что в этом
производстве жизни девяносто девять процентов брака; товарец-то слабенький,
паршивенький, вредительский. В этом производстве столько же однообразия и
трафаретности, сколько в машинном производстве. Да нет! Гораздо больше!
Конечно, гораздо больше! Там ведь трафаретность законна и естественна. А
ведь тут-то она -- слабоумие, недомыслие, потуги на производство и бессилие
для него. Жизнь хочет забить количеством. Но ведь это же бездарность! Мы в
своем производстве боремся не только за количество, но и за качество. А
жизнь думает, что если она создала весной миллионы мошек, то это и есть что
надо. А ведь миллиарды мошек ничего же не прибавляют принципиально к одной
мошке. Это -- только бездарная погоня за количеством, зависть к подлинному
творчеству, беспрестанное выпрашивание отсрочки мораториев. Жизнь -- это
сплошное вымогательство отсрочек, бездарное затягивание того, что нужно
сделать сразу, насилие над тем, что и является источником собственного
существования. Человек бьется-бьется целую жизнь, мучится-мучится,
работает-работает, убивается-убивается. А жизнь только путается у него в
ногах, только, видите ли, органичности требует. А ведь все это -- только
пока есть человек самый. Сожрала человека, загубила человека, и -- сама тут
же подохла, как огонь живет только горючим материалом: нет материала, и --
огонь потух, а есть материал, так огонь только и делает, что его пожирает.
-- Постой, постой...--взмолился я, ошарашенный Юркиным
словоизвержением. -- Постой, постой... Что ты тут наговорил? ...Я даже не
сразу разберусь... Что ты говоришь? А? Ты про жизнь говоришь? Или--как?
Что-то я... того...
Я действительно был ошарашен. Мысли, высказанные Юркой, впились в меня
иголкой. Я чувствовал, что у меня бьется сердце, как в жарко натопленной
бане. Я не мог свести концы с концами; и--не знал, что говорить. Смесь
сочувствия и несочувствия, восторга и возмущения от этого словесного потока
волновали меня до глубины; и я чувствовал, как начинали у меня прыгать
мускулы на лице.
-- Я тебе просто говорю, -- барабанил Юрка, отчеканивая, по-видимому,
давно продуманные мысли. -- Я тебе просто говорю: жизнь -- это слабоумие.
Я ухватился хотя бы за эту одну мысль и начал возражать, не без труда
собирая свои мысли.
-- Постой, постой, -- залепетал я. -- Слабоумие? Это -- тигр-то,
лев-то, слон-то -- слабоумие? Это роза, тюльпан, фиалка -- слабоумие? Это
Софокл, Гете, Пушкин -- слабоумие?
-- Да я не об этом... -- раздраженно перебил меня Юрка. -- При чем тут
Пушкин? Ну пусть один Пушкин. Но ведь мошек-то миллиарды. Людишек-то тоже
небось миллиарды? А разница-то между ними только, что у одного зуб со
свистом, а у другого -- на носу шишка? При чем тут Пушкин?
Я стал собираться с духом, и полезли некоторые более складные
аргументы.
-- Знаешь, Юра, что я тебе скажу? -- заговорил я по возможности
рассудительным тоном. -- Ты ошибаешься... Организм совершеннее механизма...
Ведь механизм -- что такое? Это -- как на счетах. Раз, два, и -- все тут. А
организм... совсем не то. Ведь вот сердце нельзя вынуть. Почему? Легкие
нельзя вынуть, не убивши организма. Почему? А вот, золотко, потому, что в
сердце, значит, весь организм сидит. В легких, значит, не часть организма, а
весь организм сидит. Кабы здесь только часть была, часть бы организма и
погибла, а не весь организм. Значит, в сердце -- весь организм, в легких --
весь организм. Вынул сердце, и -- весь организм насмарку.
Да сколько же у тебя организмов? -- отвечал тот. -- В сердце (
организм, в легких -- организм. А в голове небось тоже организм? А в желудке
тоже небось весь организм?
-- А вот то-то и оно, -- настаивал я. -- Организм -- один, а везде
сидит, весь целиком. Это тебе не гайка какая-нибудь, не винтик, который
взял, да отвернул, да другим заменил. Тут, брат, не смей отвинчивать: вся
машина погибнет.
-- Ну и чего ж тут хорошего?
-- А то хорошего, что все внутреннее здесь -- вот оно, на ладони.
Внутреннее, оно и есть тут все внешнее. Идея, форма, сущность, смысл, все
это--хоть пальцем щупай. Вот оно, роднехонькое... Думаещь, внешнее. А оно
тебе не тут-то было. Кабы внешнее, так взял бы, да и заменил. А вот,
оказывается, вовсе не внешнее. Телесное, физическое, пальцами щупать можно,
а--не внешнее. Сама сущность пальцем тычется, носом нюхается, глазом
видится. Ну куда ж твой механизм?
-- А я тебе скажу вот что, -- продолжал Юрка. -- Пусть так. Это
неважно. А вот ты что скажи. Волынка жизнь или не волынка? Сплошное
мямление, барахтание, переминание с ноги на ногу, косноязычие и бесконечный
ряд запинок, задержек, ссылок на постепенность или это сила, могущество,
идея, свет и обладание?
-- Ну что ж такого? Жизнь меняется, вот и все.
-- Да не меняется жизнь, а просто она слабоумие. Ну, если ученик не
скажет сразу, что пятью пять двадцать пять, а начнет думать, тереть себе
лоб, потеть, чесать в затылке, требовать органичности и постепенности,
косноязычно молотить всякий дряблый вздор и, наконец, после целого часа
усилий, догадок, воспоминаний, даст тебе ответ "двадцать четыре", то что ты
скажешь о таком ученике? Или он просто глуп и невежа, или, если он учился,
то это -- слабоумие. Ведь так? А почему же ты жизнь не называешь слабоумием,
если она создает миллион мошек и людишек и только после этого миллиона вдруг
случайно захлестнет, и -- появляется Пушкин, с тем чтобы потом опять прошли
десятилетия и столетия миллионов и миллиардов мошек-людишек, все это
бездарное марево -- черт знает чего, какой-то бесконечной рыбьей икры,
которая тут же и гибнет, не успевши как следует на свет-то появиться?
-- Да, конечно, -- отвечал я. -- Это -- другая сторона вопроса...
-- Это не другая сторона вопроса, -- перебил меня Юрка, -- а это и есть
только одно, что тут важно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30