Это придало мне решимости.
— Я должна принести вам еще замечательного пудинга Марсии, — крикнула я ей в ухо и поползла к столу. Мимо меня прошла Марсия.
— Бедная мамочка, — воскликнула она. — Я как раз шла тебе на помощь.
Я съела немного кеджери прямо с блюда. Оно было вполне сносным. Задумчиво облизала ложку и взяла еще. Один из регбистов стянул козлиное вымя и под громкие крики вышвырнул его в окно. Тут Пендл вдруг оглянулся и поймал мой взгляд. Он отошел от блондинки и направился ко мне.
— «Я стоял среди них, но я не из их числа», — пропела я, — «Окутанный мыслями, которых они не знали».
— Вы угодили в ловушку, — заметил он.
— Мне пришлось пройтись по куче магазинов. Я совсем выбилась из сил.
Он даже не улыбнулся. Я облизнула ложку, взяла еще кеджери и сунула его в рот. Поняв, что должна выглядеть преотвратно, я покраснела и отложила ложку. Сиреневые свечи, под цвет маргариткам, предусмотрительно привезенным мамочкой из деревни, почти совсем догорели.
— Шла Саша по шоссе и ей было скучно, — сказала я, ковыряя расплавленный воск. Никакой реакции. Честное слово, мне было не по себе от его взгляда. — Вы весьма жароустойчивы, — огрызнулась я. — Почему вы не уходите, если вам здесь неинтересно?
Он минуту оценивающе смотрел на меня, а потом вдруг выпалил:
— Я уйду, если вы пойдете со мной.
Я так удивилась, что чуть не выронила блюдечко.
— Меня не остановят и конные гвардейцы, — ответила я.
И через две секунды я уже, как собака, рылась в твидовых и верблюжьих пальто в поисках своей сумки и панически боялась, что он передумает.
На улице стояла ранняя осень, сырая и туманная, с легким запахом от угасавших костров в садах Челси. Рваная оболочка и ватное содержимое вымени рассыпались по мостовой.
У него оказалась дорогая на вид машина, светло-серая, конечно. Я помню, что в отделении для перчаток лежала половинка шоколадки. Мне бы тогда насторожиться. Люди, которые не заглатывают шоколадку в один присест, слишком хорошо владеют собой.
— Почему вас зовут Пендл? — поинтересовалась я, втискиваясь на переднее сиденье.
— В честь горы, рядом с нашим домом.
— Держу пари, что на нее невозможно забраться и что круглый год на ней не тает снег, — сказала я, любуясь его греческим профилем. На меня напала икота. — Вечеринка не удалась.
— Я не люблю холодные дома и горячие напитки, — отозвался Пендл, — но мне есть, чем себя утешить. Вы где живете?
— На нервах и на краю Баттерси парка. Моя соседка работает в издательстве. Она очень милая.
— Все девушки говорят, что их соседки очень милые.
— Она действительно такая. У нее роман с женатым мужчиной, поэтому вместо ланча она приходит домой поспать и все такое.
— А вы как? — спросил он.
— Играю в массовке, — ответила я.
И это было правдой. У меня в то время было множество приятелей, но ни одного из них я не любила по-настоящему. Я готовилась к решительному прыжку.
В небе преобладал унылый серый цвет, а луна пробиралась сквозь облака как безумная хозяйка. Легкий ветерок кружил листья по мостовым и водостокам. Мы уже ехали вдоль набережной, и луна романтично мерцала на воде. Я была в такой эйфории, что обратила внимание на дорогу, только когда мы остановились перед большим домом.
— Ou sommes-nous maintenant? — Спросила я.
— Mon appartement , — ответил Пендл.
— Oh la, la. А где это?
— Вестминстер. Очень удобно добираться в палату в Темпл.
— Ума палата, — пробормотала я. — Там-то, наверное, вы и размышляете над своими дьявольскими замыслами, чтобы поразить потом бедную жертву.
Пендл перегнулся через сиденье и открыл мне дверцу.
— Я обычно не захожу домой к мужчинам в первый же вечер после знакомства, — заметила я.
— Уверен, что это действительно так, — спокойно согласился он. — И надеюсь, что обычно вы не ходите и на вечеринки вроде этой.
— Ну ладно, — сказала я, пока он запирал машину. — Только выпьем чего-нибудь и домой. Какой этаж? — спросила я, забираясь в лифт.
— Тринадцатый. Вы не суеверны?
— Нет, всего лишь суетна, — я нажала кнопку наугад, потому что Пендл обнял меня. От этого, первого, поцелуя я настолько потеряла голову, что только когда Пендл остановился, чтобы вздохнуть, я осознала, что лифт тоже стоит. Понимая, что при ярком свете я выгляжу не лучшим образом со смазанной помадой, я стала трясти дверцы лифта и почувствовала себя совсем глупо, когда обнаружила, что мы все еще на первом этаже.
Пендл засмеялся: — Вы нажали не на ту кнопку.
Когда мы наконец добрались до его квартиры, я сразу кинулась в ванную, чтобы освежиться. Щеки у меня горели, макияж смазался. Если бы и после вечеринок я выглядела так же хорошо, как в их начале! В довершение всего я обнаружила, что оставила свои манатки у Марсии и увезла с собой чужую сумку. В ней я нашла бумажник с тремя пятерками, водительскими правами, несколькими кредитками и фотографиями Лабрадора и женщины в твидовом костюме и с широко расставленными ногами. Там был даже ежедневник с карандашиком — и на дворе сейчас стоял сентябрь. Очевидно, весьма аккуратная особа. К несчастью, единственным косметическим средством, которое там нашлось, была отвратительная вишневая помада, которой явно было недостаточно для того, чтобы привести меня в должный вид. Я заглянула в аптечку Пендла в надежде обнаружить там какую-нибудь косметику, оставленную нынешней или прежней любовницей, но там был только дорогой мужской одеколон, тальк и, что было уже интереснее, початые упаковки транквилизаторов и снотворных. Возможно, он был в большем напряге, чем это можно было сказать по его виду, по этому холодному фасаду.
«Ну ладно, — подумала я, припудрившись тальком и побрызгавшись одеколоном. — Мне придется рассчитывать только на личное обаяние».
Он был в холле. Еще минуту стоял он там, глядя на меня, словно фотографируя на память.
— Невероятно.
— Сойдет? — спросила я, держась за ручку двери.
— Тысяча кораблей, — сказал он.
— Что-что?
— Ну, может быть, 950. Пурист бы мог придраться к веснушкам или заявить, что у вас слишком широко расставленные глаза.
Я растерялась.
— Прошу прощения, — сказал он. — Я специально учился быть безумно загадочным. Мы с братом Джеком играли когда-то в такую игру. Если помните, ради красоты Елены на воду была спущена тысяча кораблей; вот мы и оценивали женщин в кораблях: от тысячи и ниже.
— А как насчет Марсии?
— Она стоит только жалкого буксира и пары джонок.
Я хихикнула.
— Ей бы это не понравилось. Я утащила с собой чужую сумку.
— Как жаль, что в столь нежном возрасте вы уже вступили на преступный путь, — сказал Пендл.
— Вы будете меня защищать?
— Господи, подзащитная была не в своем уме, когда произошло преступление.
— Вы можете это повторить. Не лучше ли мне вернуть ее?
— Но не сегодня же.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
— Я должна принести вам еще замечательного пудинга Марсии, — крикнула я ей в ухо и поползла к столу. Мимо меня прошла Марсия.
— Бедная мамочка, — воскликнула она. — Я как раз шла тебе на помощь.
Я съела немного кеджери прямо с блюда. Оно было вполне сносным. Задумчиво облизала ложку и взяла еще. Один из регбистов стянул козлиное вымя и под громкие крики вышвырнул его в окно. Тут Пендл вдруг оглянулся и поймал мой взгляд. Он отошел от блондинки и направился ко мне.
— «Я стоял среди них, но я не из их числа», — пропела я, — «Окутанный мыслями, которых они не знали».
— Вы угодили в ловушку, — заметил он.
— Мне пришлось пройтись по куче магазинов. Я совсем выбилась из сил.
Он даже не улыбнулся. Я облизнула ложку, взяла еще кеджери и сунула его в рот. Поняв, что должна выглядеть преотвратно, я покраснела и отложила ложку. Сиреневые свечи, под цвет маргариткам, предусмотрительно привезенным мамочкой из деревни, почти совсем догорели.
— Шла Саша по шоссе и ей было скучно, — сказала я, ковыряя расплавленный воск. Никакой реакции. Честное слово, мне было не по себе от его взгляда. — Вы весьма жароустойчивы, — огрызнулась я. — Почему вы не уходите, если вам здесь неинтересно?
Он минуту оценивающе смотрел на меня, а потом вдруг выпалил:
— Я уйду, если вы пойдете со мной.
Я так удивилась, что чуть не выронила блюдечко.
— Меня не остановят и конные гвардейцы, — ответила я.
И через две секунды я уже, как собака, рылась в твидовых и верблюжьих пальто в поисках своей сумки и панически боялась, что он передумает.
На улице стояла ранняя осень, сырая и туманная, с легким запахом от угасавших костров в садах Челси. Рваная оболочка и ватное содержимое вымени рассыпались по мостовой.
У него оказалась дорогая на вид машина, светло-серая, конечно. Я помню, что в отделении для перчаток лежала половинка шоколадки. Мне бы тогда насторожиться. Люди, которые не заглатывают шоколадку в один присест, слишком хорошо владеют собой.
— Почему вас зовут Пендл? — поинтересовалась я, втискиваясь на переднее сиденье.
— В честь горы, рядом с нашим домом.
— Держу пари, что на нее невозможно забраться и что круглый год на ней не тает снег, — сказала я, любуясь его греческим профилем. На меня напала икота. — Вечеринка не удалась.
— Я не люблю холодные дома и горячие напитки, — отозвался Пендл, — но мне есть, чем себя утешить. Вы где живете?
— На нервах и на краю Баттерси парка. Моя соседка работает в издательстве. Она очень милая.
— Все девушки говорят, что их соседки очень милые.
— Она действительно такая. У нее роман с женатым мужчиной, поэтому вместо ланча она приходит домой поспать и все такое.
— А вы как? — спросил он.
— Играю в массовке, — ответила я.
И это было правдой. У меня в то время было множество приятелей, но ни одного из них я не любила по-настоящему. Я готовилась к решительному прыжку.
В небе преобладал унылый серый цвет, а луна пробиралась сквозь облака как безумная хозяйка. Легкий ветерок кружил листья по мостовым и водостокам. Мы уже ехали вдоль набережной, и луна романтично мерцала на воде. Я была в такой эйфории, что обратила внимание на дорогу, только когда мы остановились перед большим домом.
— Ou sommes-nous maintenant? — Спросила я.
— Mon appartement , — ответил Пендл.
— Oh la, la. А где это?
— Вестминстер. Очень удобно добираться в палату в Темпл.
— Ума палата, — пробормотала я. — Там-то, наверное, вы и размышляете над своими дьявольскими замыслами, чтобы поразить потом бедную жертву.
Пендл перегнулся через сиденье и открыл мне дверцу.
— Я обычно не захожу домой к мужчинам в первый же вечер после знакомства, — заметила я.
— Уверен, что это действительно так, — спокойно согласился он. — И надеюсь, что обычно вы не ходите и на вечеринки вроде этой.
— Ну ладно, — сказала я, пока он запирал машину. — Только выпьем чего-нибудь и домой. Какой этаж? — спросила я, забираясь в лифт.
— Тринадцатый. Вы не суеверны?
— Нет, всего лишь суетна, — я нажала кнопку наугад, потому что Пендл обнял меня. От этого, первого, поцелуя я настолько потеряла голову, что только когда Пендл остановился, чтобы вздохнуть, я осознала, что лифт тоже стоит. Понимая, что при ярком свете я выгляжу не лучшим образом со смазанной помадой, я стала трясти дверцы лифта и почувствовала себя совсем глупо, когда обнаружила, что мы все еще на первом этаже.
Пендл засмеялся: — Вы нажали не на ту кнопку.
Когда мы наконец добрались до его квартиры, я сразу кинулась в ванную, чтобы освежиться. Щеки у меня горели, макияж смазался. Если бы и после вечеринок я выглядела так же хорошо, как в их начале! В довершение всего я обнаружила, что оставила свои манатки у Марсии и увезла с собой чужую сумку. В ней я нашла бумажник с тремя пятерками, водительскими правами, несколькими кредитками и фотографиями Лабрадора и женщины в твидовом костюме и с широко расставленными ногами. Там был даже ежедневник с карандашиком — и на дворе сейчас стоял сентябрь. Очевидно, весьма аккуратная особа. К несчастью, единственным косметическим средством, которое там нашлось, была отвратительная вишневая помада, которой явно было недостаточно для того, чтобы привести меня в должный вид. Я заглянула в аптечку Пендла в надежде обнаружить там какую-нибудь косметику, оставленную нынешней или прежней любовницей, но там был только дорогой мужской одеколон, тальк и, что было уже интереснее, початые упаковки транквилизаторов и снотворных. Возможно, он был в большем напряге, чем это можно было сказать по его виду, по этому холодному фасаду.
«Ну ладно, — подумала я, припудрившись тальком и побрызгавшись одеколоном. — Мне придется рассчитывать только на личное обаяние».
Он был в холле. Еще минуту стоял он там, глядя на меня, словно фотографируя на память.
— Невероятно.
— Сойдет? — спросила я, держась за ручку двери.
— Тысяча кораблей, — сказал он.
— Что-что?
— Ну, может быть, 950. Пурист бы мог придраться к веснушкам или заявить, что у вас слишком широко расставленные глаза.
Я растерялась.
— Прошу прощения, — сказал он. — Я специально учился быть безумно загадочным. Мы с братом Джеком играли когда-то в такую игру. Если помните, ради красоты Елены на воду была спущена тысяча кораблей; вот мы и оценивали женщин в кораблях: от тысячи и ниже.
— А как насчет Марсии?
— Она стоит только жалкого буксира и пары джонок.
Я хихикнула.
— Ей бы это не понравилось. Я утащила с собой чужую сумку.
— Как жаль, что в столь нежном возрасте вы уже вступили на преступный путь, — сказал Пендл.
— Вы будете меня защищать?
— Господи, подзащитная была не в своем уме, когда произошло преступление.
— Вы можете это повторить. Не лучше ли мне вернуть ее?
— Но не сегодня же.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56