. Им показалось, что она не оказала уважения крестному ходу.
Даже не перечислишь всех фактов ужасного насилия, которые окружали маленького Федю. С полным правом он может сказать о себе - "жизнь моя сложна и опасна". Опасна не только в смысле физической гибели, от которой он не раз был на волоске, но и в смысле гибели нравственной в этой атмосфере одичания и жестокости.
Но были и другие силы в селе... Ибо не из одного мрака состоял этот мир, в нем открывались и свои светлые стороны. Была радость и поэзия сельского труда. Сколько прекрасных страниц в этой книге посвящены и пахоте, и жатве, и обмолоту...
"Плясовой перестук цепов, взлеты молотил над головами, желтая пыль над снопами и этот сухой и жгучий морозец веселили душу: хотелось схватить цеп и вместе со всеми взрослыми бить по снопам изо всех сил. ...все были так захвачены работой, ладным ритмом молотьбы, что лица у всех были прикованы к снопам. Эта согласная работа связывала каждого друг с другом и со всеми вместе, и_ порвать эту живую цепь было невозможно..."
Перед нами в этот момент предстают другие, преображенные, люди, сбросившие с себя оковы тупости, жестокости, зверства...
И как существенно для общего замысла книги, что в этой же сцене Гладков обращает наше внимание на мать Феди. Она "красиво взмахивала цепом... у ней разгорелось лицо и в глазах играла радость. Мне казалось, что она вся пела, и ей уже не страшны ни дед, ни отец".
Раскрылась перед маленьким Федей красота и поэзия других, истинно народных, обычаев, старинных сельских праздников: масленицы, пасхи, троицына дня... Эти праздники выступали перед ним не столько в церковном, сколько в их глубоко народном обличье "Троицын день был девичьим праздником. Девки наряжались в яркие сарафаны, белые, красные, зеленые, повязывали алые и желтые полушалки. Вся деревня цвела хороводами, и они похожи были на радостные вихри. В знойном воздухе с разных сторон волнами плескались песни".
Мир, окружавший Федю, был опасен, но он был и сложен, т е. многогранен, в нем порой обнаруживались светлые, прекрасные стороны, и писатель с большой силой изобразил эту многомерность ушедшего мира. Было в этом мире немало того, что внушало надежду на перемены к лучшему. И не так уж несокрушимо прочны оказывались силы угнетения и всяческого подавления в человеке человеческого.
Даже в удушающем гнете дедовой избы был свой "светлый луч" - Настя. Это, пожалуй, не только лучший женский образ в книге (а там немало ярких женских характеров), но и во всем творчестве Гладкова. Уже с первых страниц она входит в наше сердце- "Маленькая, быстрая, расторопная, жадная в работе, мать носилась по избе во время приборки, и все сторонились, давая ей дорогу. Она легко, бегущими ша!ами. неслась за водой к колодцу под гору, и ведра на коромысле повизгивали, позванивали в такт ее шагам". Дед и дядья с самого ее появления возненавидели ее за чистоту! Сначала вот эту за беспощадную уборку грязной избы А затем и_за другую: нравственную чистоту. За то. что в отдающую мертвечиной домостроевскую атмосферу она внесла жизнь, свежесть и непосредственность человеческих чувств. Ее били, унижали, оскорбляли, гнули в дугу, а она каждый раз распрямлялась и вновь стояла перед сыном живым и прекрасным примером человеческой стойкости, духовной силы, веры в лучшее.
Это был истинно русский характер, который не ломался и не сникал перед самыми тяжкими испытаниями, характер, в котором жили и развивались лучшие черты самого народа.
Маленький Федя делал одно открытие за другим, находя в родной Чернавке людей, которые, как и мать, не поддались гнету насилия, не погрязли в тупости и невежестве, а возвышали свой голос против- унижения человека. Они, эти люди, еще были в меньшинстве, их распинали, бросали в острог, но в них-то и была истинно народная сила, в них-то и было будущее. Это и смелый Микитушка, так безбоязненно в молельной обличавший лиходея Стоднева и бесстрашно выступивший против произвола сельских властей, этот старый слепой Луконя, стремившийся делать добро; это бабушка Наталья, хранившая в своей памяти святые легенды о народных заступниках...
Справедливо писательница Лидия Сейфуллина писала в своей рецензии на только что вышедшую "Повесть о детстве": "В этой обездоленной деревне живут люди большой совести и беспокойной мысли, искатели правды, мечтатели, протестанты, бунтари. Это РУССКИЕ люди, не согнувшиеся под гнетом насилия".
Перед читателем книга, которая помогает лучше понять и прошлое и настоящее, ибо открывает ему корни прошлого в настоящем. И это произведение доставляет наслаждение подлинно художественной прозой, которую хорошо назвали кристаллической.
ПОВЕСТЬ О ДЕТСТВЕ
Посвящается моим внукам
ВСТУПЛЕНИЕ
Осенью 1930 года пришлось мне прожить несколько дней в гостях у А. М. Горького в Сорренто. Его вилла, с невзрачным фасадом со стороны узенькой улицы, казалась настоящим дворцом среди обширного сада. Неподалеку, за деревьями, открывался необъятный лазурный простор: глубоко внизу небесно синел Неаполитанский залив, направо, очень далеко над заливом, огромным конусом вздымался Везувий со своей седой пинией над кратером. Крутой спуск к заливу был бархатный от густых зарослей олив и других субтропических деревьев. Стояли чудесные дни, ослепительно яркие, знойные, безветренные благостные дни. Каждый день мы спускались по извилистой дорожке вниз, к морю, и этот час прогулки пролетал незаметно, в разговорах о нашей стране, о литературе и литераторах, об Италии.
Как-то Алексей Максимович сказал, обводя палкой вокруг:
- Любуйтесь, запоминайте: тут природа - карнавал.
Здесь все играет и поет - и море, и горы, и скалы...
В этот момент где-то наверху заревел осел.
- Слышите, даже ослы поют канцоны.
Мы посмеялись.
- Но нет, трудно нам привыкать к этому празднику природы: она превращена здесь в бутафорию, в театральные декорации. Она - как и все здесь - эксплуатируется в целях наживы. А народ влачит самое жалкое существование. Золото и лохмотья. Наша страна сурова в своей красоте, но и люди - самоотверженные труженики. История нашего народа - это история великого труда и великой борьбы. Изумительный народ! Нигде труд так не возвышается до героизма, до творчества и поэзии, как в нашей стране. Наш народ прошел через страдания, через муки и неволю, через тьму дикой жизни и деспотизма, через непрерывную борьбу, чтобы стать впереди всего человечества.
И нигде нет такой литературы, как у нас, у русских. А народные песни? Они широки, как эпопея, и глубоки, как раздумье. Такие песни могли родиться только у народа великой души - в мятеже, в тоске по правде и справедливости.
У каждого нашего человека есть большая биография.
В гору он шел быстро, опираясь на палку, и я едва поспевал за ним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127
Даже не перечислишь всех фактов ужасного насилия, которые окружали маленького Федю. С полным правом он может сказать о себе - "жизнь моя сложна и опасна". Опасна не только в смысле физической гибели, от которой он не раз был на волоске, но и в смысле гибели нравственной в этой атмосфере одичания и жестокости.
Но были и другие силы в селе... Ибо не из одного мрака состоял этот мир, в нем открывались и свои светлые стороны. Была радость и поэзия сельского труда. Сколько прекрасных страниц в этой книге посвящены и пахоте, и жатве, и обмолоту...
"Плясовой перестук цепов, взлеты молотил над головами, желтая пыль над снопами и этот сухой и жгучий морозец веселили душу: хотелось схватить цеп и вместе со всеми взрослыми бить по снопам изо всех сил. ...все были так захвачены работой, ладным ритмом молотьбы, что лица у всех были прикованы к снопам. Эта согласная работа связывала каждого друг с другом и со всеми вместе, и_ порвать эту живую цепь было невозможно..."
Перед нами в этот момент предстают другие, преображенные, люди, сбросившие с себя оковы тупости, жестокости, зверства...
И как существенно для общего замысла книги, что в этой же сцене Гладков обращает наше внимание на мать Феди. Она "красиво взмахивала цепом... у ней разгорелось лицо и в глазах играла радость. Мне казалось, что она вся пела, и ей уже не страшны ни дед, ни отец".
Раскрылась перед маленьким Федей красота и поэзия других, истинно народных, обычаев, старинных сельских праздников: масленицы, пасхи, троицына дня... Эти праздники выступали перед ним не столько в церковном, сколько в их глубоко народном обличье "Троицын день был девичьим праздником. Девки наряжались в яркие сарафаны, белые, красные, зеленые, повязывали алые и желтые полушалки. Вся деревня цвела хороводами, и они похожи были на радостные вихри. В знойном воздухе с разных сторон волнами плескались песни".
Мир, окружавший Федю, был опасен, но он был и сложен, т е. многогранен, в нем порой обнаруживались светлые, прекрасные стороны, и писатель с большой силой изобразил эту многомерность ушедшего мира. Было в этом мире немало того, что внушало надежду на перемены к лучшему. И не так уж несокрушимо прочны оказывались силы угнетения и всяческого подавления в человеке человеческого.
Даже в удушающем гнете дедовой избы был свой "светлый луч" - Настя. Это, пожалуй, не только лучший женский образ в книге (а там немало ярких женских характеров), но и во всем творчестве Гладкова. Уже с первых страниц она входит в наше сердце- "Маленькая, быстрая, расторопная, жадная в работе, мать носилась по избе во время приборки, и все сторонились, давая ей дорогу. Она легко, бегущими ша!ами. неслась за водой к колодцу под гору, и ведра на коромысле повизгивали, позванивали в такт ее шагам". Дед и дядья с самого ее появления возненавидели ее за чистоту! Сначала вот эту за беспощадную уборку грязной избы А затем и_за другую: нравственную чистоту. За то. что в отдающую мертвечиной домостроевскую атмосферу она внесла жизнь, свежесть и непосредственность человеческих чувств. Ее били, унижали, оскорбляли, гнули в дугу, а она каждый раз распрямлялась и вновь стояла перед сыном живым и прекрасным примером человеческой стойкости, духовной силы, веры в лучшее.
Это был истинно русский характер, который не ломался и не сникал перед самыми тяжкими испытаниями, характер, в котором жили и развивались лучшие черты самого народа.
Маленький Федя делал одно открытие за другим, находя в родной Чернавке людей, которые, как и мать, не поддались гнету насилия, не погрязли в тупости и невежестве, а возвышали свой голос против- унижения человека. Они, эти люди, еще были в меньшинстве, их распинали, бросали в острог, но в них-то и была истинно народная сила, в них-то и было будущее. Это и смелый Микитушка, так безбоязненно в молельной обличавший лиходея Стоднева и бесстрашно выступивший против произвола сельских властей, этот старый слепой Луконя, стремившийся делать добро; это бабушка Наталья, хранившая в своей памяти святые легенды о народных заступниках...
Справедливо писательница Лидия Сейфуллина писала в своей рецензии на только что вышедшую "Повесть о детстве": "В этой обездоленной деревне живут люди большой совести и беспокойной мысли, искатели правды, мечтатели, протестанты, бунтари. Это РУССКИЕ люди, не согнувшиеся под гнетом насилия".
Перед читателем книга, которая помогает лучше понять и прошлое и настоящее, ибо открывает ему корни прошлого в настоящем. И это произведение доставляет наслаждение подлинно художественной прозой, которую хорошо назвали кристаллической.
ПОВЕСТЬ О ДЕТСТВЕ
Посвящается моим внукам
ВСТУПЛЕНИЕ
Осенью 1930 года пришлось мне прожить несколько дней в гостях у А. М. Горького в Сорренто. Его вилла, с невзрачным фасадом со стороны узенькой улицы, казалась настоящим дворцом среди обширного сада. Неподалеку, за деревьями, открывался необъятный лазурный простор: глубоко внизу небесно синел Неаполитанский залив, направо, очень далеко над заливом, огромным конусом вздымался Везувий со своей седой пинией над кратером. Крутой спуск к заливу был бархатный от густых зарослей олив и других субтропических деревьев. Стояли чудесные дни, ослепительно яркие, знойные, безветренные благостные дни. Каждый день мы спускались по извилистой дорожке вниз, к морю, и этот час прогулки пролетал незаметно, в разговорах о нашей стране, о литературе и литераторах, об Италии.
Как-то Алексей Максимович сказал, обводя палкой вокруг:
- Любуйтесь, запоминайте: тут природа - карнавал.
Здесь все играет и поет - и море, и горы, и скалы...
В этот момент где-то наверху заревел осел.
- Слышите, даже ослы поют канцоны.
Мы посмеялись.
- Но нет, трудно нам привыкать к этому празднику природы: она превращена здесь в бутафорию, в театральные декорации. Она - как и все здесь - эксплуатируется в целях наживы. А народ влачит самое жалкое существование. Золото и лохмотья. Наша страна сурова в своей красоте, но и люди - самоотверженные труженики. История нашего народа - это история великого труда и великой борьбы. Изумительный народ! Нигде труд так не возвышается до героизма, до творчества и поэзии, как в нашей стране. Наш народ прошел через страдания, через муки и неволю, через тьму дикой жизни и деспотизма, через непрерывную борьбу, чтобы стать впереди всего человечества.
И нигде нет такой литературы, как у нас, у русских. А народные песни? Они широки, как эпопея, и глубоки, как раздумье. Такие песни могли родиться только у народа великой души - в мятеже, в тоске по правде и справедливости.
У каждого нашего человека есть большая биография.
В гору он шел быстро, опираясь на палку, и я едва поспевал за ним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127