Зачем сочинять историю, в которой абсолютно не было необходимости? Я подумала, что знаю ответ: вранье было частью натуры Констанцы. Как-то она выдала мне потрясающее вранье, и тогда я поняла: Констанца врет в силу простой причины – вранье доставляет ей наслаждение, она ликует, позволяя себе сочинять. «Что есть ложь? – было одно из ее любимых изречений. – Таковой не существует. Это всего лишь зеркальное отражение правды».
Раздумывая над этим, я стояла у дома на Парк-авеню. Было половина десятого, под мышкой я держала заблаговременно купленную коробку с цветами: пустив в ход американский акцент, я должна буду представиться посыльной от Доминика. Яркая коробка, на которой крупными зелеными буквами было выведено его имя. Сработает, думала я, ибо пусть даже и таким образом, но мне нужно найти Констанцу.
Наконец я ее выследила. Вот, значит, где она скрывается. Я осмотрела здание. Скорее всего Констанца сняла квартиру у приятелей, но в любом случае выбор выглядел более чем странно.
Констанца была предельно придирчива: одно место ее полностью устраивало, а другое, в силу непонятных причин, нет, и, когда заходила речь о Парк-авеню, она решительно отвергала даже мысль о ней. Мрачное, унылое, размеренное обиталище буржуазии. «Парк-авеню, – случалось, говорила она, – даже непредставимо». Это не означало, что Констанца представляла свое существование только на Пятой авеню, но я понимала, что она имела в виду. Как бы там ни было, если Парк-авеню был респектабельным унылым районом, то здание, которое она выбрала, оказалось самым унылым во всем квартале. Двенадцать этажей красноватого известняка; помпезные двери, напоминающие клуб «Никер-бокер».
Я нервничала. Еще несколько минут – и я буду говорить лично с Констанцей. Как она встретит меня? Выставит с порога? Я подошла к стойке портье:
– Я от Доминика с цветами для мисс Шоукросс. Кажется, я пришла чуть раньше. Будьте любезны осведомиться, могу ли я подняться?
Я никуда не гожусь, когда приходится притворяться. Я была готова к тому, что меня вот-вот уличат в обмане. Я искренне удивилась, когда швейцар, положив трубку, сказал: «Пятьсот первая. Поднимайтесь прямо наверх».
Стоя у дверей квартиры, я сосчитала до пятидесяти. Мои руки дрожали.
Дверь открыла не Констанца, я увидела перед собой горничную. И что хуже всего, ею оказалась та сварливая лилипутка, которая встретила меня день назад. Я ждала, что это миниатюрное создание взорвется вспышкой ярости и захлопнет передо мной дверь. После стольких стараний потерпеть неудачу этого я уже не могла вынести. Я переступила порог.
Чтобы не ошибиться, я посмотрела вниз. И увидела нечто удивительное. Меня встречали без тени враждебности, горничная улыбалась.
– Виктория, да? – Она тоненько хихикнула. – Время, да – очень хорошо. Вы входить. Вот сюда – быстро.
Взяв коробку с цветами, она на мгновение исчезла с ними, семеня по узкому коридору. Широким жестом открыв дверь, она отступила в сторону, чтобы пропустить меня.
Комната была пуста. Никакой Констанцы в ней не было. Я удивленно повернулась к горничной, но тут в холле зазвонил телефон.
– Вы подождать. Минутка. Пожалуйста, извинить.
Горничная исчезла. В смущении я направилась в другую комнату. И тут никого не было. Обе комнаты удивили меня. Я не могла представить, что Констанца, даже вынужденно, может поселиться здесь. Констанца была декоратором – все ее таланты были отданы созданию соответствующей обстановки в помещении. Все в ее комнате, пусть это был даже гостиничный номер, полностью соответствовало ее вкусам. Констанца не могла долго оставаться в комнате, которую считала неприятной по обстановке, подобно тому, как концертирующий пианист не может слышать, как любитель терзает Моцарта.
Констанце нравились броско обставленные комнаты, она любила смелые сочетания цветов: попугаячий желтый, подчеркнутый зеленый, берлинская лазурь или гранатовый, цвет сырого мяса, который она называла, хотя и неточно, этрусским. Она любила яркие краски, потому что они расширяли замкнутое пространство. Она заполняла комнаты редкими и удивительными предметами: сплетением цветов, созданиями рук человеческих, подбором мебели, место и время изготовления которой невозможно было определить. Констанца создавала гармонию: японские ширмы – она действительно любила их; изящные ширмы всех видов и размеров; всегда обилие цветов; китайский фарфор, очаровательные безделушки – скажем, птичья клетка в виде пагоды, чаша, заполненная раковинами, старая деревянная игрушка, мебель с росписью; и повсюду зеркала, вплоть до старых, в пятнах, с поблекшей амальгамой.
Могла ли Констанца существовать здесь? Нет, ни в коем случае.
Комната была выкрашена в бледноватые цвета – симфония кремового и бежевого, словно гимн временам коктейлей, 1925–1930 годы, период, к которому Констанца всегда относилась с презрением. Стиль тех лет был прямолинеен, строг и сух. Констанцы не могло быть здесь, решила я. Я явилась не туда. Когда я двинулась к дверям, в них снова появилась горничная, и я поняла свою ошибку.
Констанца присутствовала в этой комнате. И я должна была предвидеть, что она собирается отколоть очередной номер.
– Прошу. – Горничная показала через комнату, где стоял стол мореного дуба. И снова тихонько хихикнула. – Мисс Шоукросс… по телефону. Рейс на самолет. Очень спешно. Оставила подарок для вас. Вы взять его с собой, да? – Она снова показала в сторону стола.
Я пересекла комнату. И бросила взгляд. Похоже, это был довольно любопытный подарок. На столе лежала пачка блокнотов – примерно штук двадцать или двадцать пять, как я прикинула; все были в одинаковых черных обложках. Они походили на старые школьные тетради. На обложке верхнего не было никаких обозначений или надписей; остальные, как я позже выяснила, были столь же загадочными. Аккуратно и заботливо сложенные, они были перевязаны шнурком.
На тот случай, если бы возникли какие-то сомнения в предназначении «подарка», к нему была пришпилена записка с моим именем. Плотная белая бумага, знакомый почерк, четкие строки, черные чернила, послание краткое.
«Свистни, себя не заставлю я ждать, – написала Констанца. – Ты искала меня, самая моя дорогая Виктория. Ну вот и я».
* * *
Я вернулась в Англию, в Винтеркомб. Я взяла «подарок» Констанцы с собой, но блокнотов так и не открывала. Я поняла, что нет смысла дальше преследовать Констанцу, нет смысла обзванивать ее друзей, отели и авиакомпании. Вместо этого у меня были блокноты: «Вот и я».
И все же я не испытывала желания иметь с ними дело. Мне было как-то не по себе от манеры и обстоятельств, при которых они попали мне в руки. Меня также раздражала приложенная записка: «Свистни, себя не заставлю я ждать».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231
Раздумывая над этим, я стояла у дома на Парк-авеню. Было половина десятого, под мышкой я держала заблаговременно купленную коробку с цветами: пустив в ход американский акцент, я должна буду представиться посыльной от Доминика. Яркая коробка, на которой крупными зелеными буквами было выведено его имя. Сработает, думала я, ибо пусть даже и таким образом, но мне нужно найти Констанцу.
Наконец я ее выследила. Вот, значит, где она скрывается. Я осмотрела здание. Скорее всего Констанца сняла квартиру у приятелей, но в любом случае выбор выглядел более чем странно.
Констанца была предельно придирчива: одно место ее полностью устраивало, а другое, в силу непонятных причин, нет, и, когда заходила речь о Парк-авеню, она решительно отвергала даже мысль о ней. Мрачное, унылое, размеренное обиталище буржуазии. «Парк-авеню, – случалось, говорила она, – даже непредставимо». Это не означало, что Констанца представляла свое существование только на Пятой авеню, но я понимала, что она имела в виду. Как бы там ни было, если Парк-авеню был респектабельным унылым районом, то здание, которое она выбрала, оказалось самым унылым во всем квартале. Двенадцать этажей красноватого известняка; помпезные двери, напоминающие клуб «Никер-бокер».
Я нервничала. Еще несколько минут – и я буду говорить лично с Констанцей. Как она встретит меня? Выставит с порога? Я подошла к стойке портье:
– Я от Доминика с цветами для мисс Шоукросс. Кажется, я пришла чуть раньше. Будьте любезны осведомиться, могу ли я подняться?
Я никуда не гожусь, когда приходится притворяться. Я была готова к тому, что меня вот-вот уличат в обмане. Я искренне удивилась, когда швейцар, положив трубку, сказал: «Пятьсот первая. Поднимайтесь прямо наверх».
Стоя у дверей квартиры, я сосчитала до пятидесяти. Мои руки дрожали.
Дверь открыла не Констанца, я увидела перед собой горничную. И что хуже всего, ею оказалась та сварливая лилипутка, которая встретила меня день назад. Я ждала, что это миниатюрное создание взорвется вспышкой ярости и захлопнет передо мной дверь. После стольких стараний потерпеть неудачу этого я уже не могла вынести. Я переступила порог.
Чтобы не ошибиться, я посмотрела вниз. И увидела нечто удивительное. Меня встречали без тени враждебности, горничная улыбалась.
– Виктория, да? – Она тоненько хихикнула. – Время, да – очень хорошо. Вы входить. Вот сюда – быстро.
Взяв коробку с цветами, она на мгновение исчезла с ними, семеня по узкому коридору. Широким жестом открыв дверь, она отступила в сторону, чтобы пропустить меня.
Комната была пуста. Никакой Констанцы в ней не было. Я удивленно повернулась к горничной, но тут в холле зазвонил телефон.
– Вы подождать. Минутка. Пожалуйста, извинить.
Горничная исчезла. В смущении я направилась в другую комнату. И тут никого не было. Обе комнаты удивили меня. Я не могла представить, что Констанца, даже вынужденно, может поселиться здесь. Констанца была декоратором – все ее таланты были отданы созданию соответствующей обстановки в помещении. Все в ее комнате, пусть это был даже гостиничный номер, полностью соответствовало ее вкусам. Констанца не могла долго оставаться в комнате, которую считала неприятной по обстановке, подобно тому, как концертирующий пианист не может слышать, как любитель терзает Моцарта.
Констанце нравились броско обставленные комнаты, она любила смелые сочетания цветов: попугаячий желтый, подчеркнутый зеленый, берлинская лазурь или гранатовый, цвет сырого мяса, который она называла, хотя и неточно, этрусским. Она любила яркие краски, потому что они расширяли замкнутое пространство. Она заполняла комнаты редкими и удивительными предметами: сплетением цветов, созданиями рук человеческих, подбором мебели, место и время изготовления которой невозможно было определить. Констанца создавала гармонию: японские ширмы – она действительно любила их; изящные ширмы всех видов и размеров; всегда обилие цветов; китайский фарфор, очаровательные безделушки – скажем, птичья клетка в виде пагоды, чаша, заполненная раковинами, старая деревянная игрушка, мебель с росписью; и повсюду зеркала, вплоть до старых, в пятнах, с поблекшей амальгамой.
Могла ли Констанца существовать здесь? Нет, ни в коем случае.
Комната была выкрашена в бледноватые цвета – симфония кремового и бежевого, словно гимн временам коктейлей, 1925–1930 годы, период, к которому Констанца всегда относилась с презрением. Стиль тех лет был прямолинеен, строг и сух. Констанцы не могло быть здесь, решила я. Я явилась не туда. Когда я двинулась к дверям, в них снова появилась горничная, и я поняла свою ошибку.
Констанца присутствовала в этой комнате. И я должна была предвидеть, что она собирается отколоть очередной номер.
– Прошу. – Горничная показала через комнату, где стоял стол мореного дуба. И снова тихонько хихикнула. – Мисс Шоукросс… по телефону. Рейс на самолет. Очень спешно. Оставила подарок для вас. Вы взять его с собой, да? – Она снова показала в сторону стола.
Я пересекла комнату. И бросила взгляд. Похоже, это был довольно любопытный подарок. На столе лежала пачка блокнотов – примерно штук двадцать или двадцать пять, как я прикинула; все были в одинаковых черных обложках. Они походили на старые школьные тетради. На обложке верхнего не было никаких обозначений или надписей; остальные, как я позже выяснила, были столь же загадочными. Аккуратно и заботливо сложенные, они были перевязаны шнурком.
На тот случай, если бы возникли какие-то сомнения в предназначении «подарка», к нему была пришпилена записка с моим именем. Плотная белая бумага, знакомый почерк, четкие строки, черные чернила, послание краткое.
«Свистни, себя не заставлю я ждать, – написала Констанца. – Ты искала меня, самая моя дорогая Виктория. Ну вот и я».
* * *
Я вернулась в Англию, в Винтеркомб. Я взяла «подарок» Констанцы с собой, но блокнотов так и не открывала. Я поняла, что нет смысла дальше преследовать Констанцу, нет смысла обзванивать ее друзей, отели и авиакомпании. Вместо этого у меня были блокноты: «Вот и я».
И все же я не испытывала желания иметь с ними дело. Мне было как-то не по себе от манеры и обстоятельств, при которых они попали мне в руки. Меня также раздражала приложенная записка: «Свистни, себя не заставлю я ждать».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231