Я подняла глаза: – Ты изгоняешь ее, Френк, как и мои родители. Ты это понимаешь?
– Конечно. Когда я пытался решить, как поступать, я вспомнил и об этом, что и придало мне уверенности. Я был прав. Я делаю это ради тебя, как, подозреваю, действовали и они.
– И это условие… – Я помолчала. – Относится ли оно и ко мне тоже? Мне тоже не будет позволено видеться с ней?
– Ты думаешь, я пытаюсь ввести жесткие ограничения? – Он покраснел. – Ты несправедлива ко мне. Ты сама должна решить, хочешь ли ты с ней видеться или нет. Я бы попросил тебя этого не делать.
– Попросил бы? Ах, да, понимаю. Значит, у меня есть какой-то выбор? – Я встала. – Это очень любезно с твоей стороны, Френк, – предоставить мне свободу выбора, когда речь идет о женщине, которую я воспринимаю как свою мать. О женщине, которая воспитала меня…
– Она не твоя мать. И то, как ты ее воспринимаешь, – это часть той самой проблемы. – Он гневно повернулся ко мне и схватил за руку. – И она вела себя по отношению к тебе, как истая мать, не так ли? Какая мать позволит себе прятать письма, которые двое ребятишек пишут друг другу? Какая мать позволит себе подкупить ее будущего мужа? Что еще она должна сделать, прежде чем ты наберешься мужества порвать с ней? Когда ты смотришь на нее, ты слепа, ты хоть понимаешь это?
– Ты ошибаешься. Я не слепа. – Я высвободила руку. – И тут не стоит вопроса о мужестве. Мне не надо читать нотации…
– Читать нотации? Для тебя это нотации?
– Ты притащил меня сюда, как ребенка, усадил за микроскоп и заставил смотреть в него. Говоришь, что женишься на мне, но ставишь условия. Условия – когда речь идет о браке? Я ненавижу это. И презираю.
– Виктория, подожди. Ты не поняла. Слушай…
– Нет. Это ты послушай. Констанца права в одном смысле. Мы действительно разные люди. Мы и не думаем одинаково, и мы не чувствуем одинаково. Для тебя все четко, ясно и понятно, как в твоих делах. Черное и белое. Правые и виноватые. А для меня это все не так. В конечном счете, мне не важно, понимаешь ли ты, плохая или хорошая Констанца. Какая бы она ни была – а она и та, и другая, ей все свойственно, – я люблю ее. Я не могу прекратить ее любить потому, что я ее не оправдываю. Это не срабатывает. И мораль тут ни при чем. Что бы она ни делала, какой бы она ни была, я люблю ее – без всяких условий, как дети любят родителей или родители детей. И я не могу положить этому конец лишь потому, что ты мне это сказал. И я никогда не выйду замуж ни за кого, кто будет меня принуждать к этому.
Я остановилась. У Френка было бледное окаменевшее лицо.
– Ein dummes englishche M?dchen, – уже потише и спокойнее продолжила я. – Ох, Френк, неужели ты не видишь? Когда-то ты мне сказал эти слова, и теперь какая-то часть тебя продолжает так же относиться ко мне. Ты думаешь, я осталась медлительной, глупой, отказываюсь видеть очевидное, но ты ошибаешься. Я знаю, что не умна так, как ты, но порой я понимаю то, что тебе недоступно. Я не всегда бываю слепа. Порой я отлично вижу.
– А я нет? Ты это хочешь сказать?
– Я думаю, что ты склонен все упрощать. Ты пытаешься заставить людей соглашаться со своей точкой зрения. Ты стараешься классифицировать их: этот отвечает твоим идеалам и принципам, а этот – нет.
– Я люблю тебя, – сказал он, и я увидела, что с его лица сошла завеса замкнутости. – Я люблю тебя – без всяких условий. И я думал, что ты это понимаешь.
– Но ты не изменишь свою точку зрения? Относительно Констанцы?
Он продолжал стоять спиной ко мне. Наступило молчание, полное борений и нерешительности. Наконец он сказал:
– Нет. Я хочу, чтобы наш брак оставался нерушимым. И не могу изменить свою точку зрения.
– Ты считаешь, что Констанца угрожает нашему браку?
– Я не сомневаюсь, что она это будет делать.
Наступила последняя пауза. Мы понимали, что оказались в безвыходном положении. Я, хотя и находилась в тупике, осознавала, что, если вот сейчас Френк повернется ко мне или заговорит, или коснется меня, я ослабну и сдамся. Лишь чтобы остаться с ним, я буду готова согласиться с чем угодно. Я не сомневалась, что и он это понимал. И поэтому с неуклонностью, которая также составляла часть его личности, он не повернулся, не заговорил, не прикоснулся ко мне. Решение предстояло принимать мне; и Френк, которой учитывал этику, когда высчитывал тактику любви, позволил мне принять его, как подобает взрослому человеку – он принял мои условия в молчании. Наконец я сказала:
– Очень хорошо. Быть по сему. Я ухожу. Так будет лучше.
– Уходишь? – Он повернулся.
Я не могла взглянуть ему в лицо.
– Уезжаю во Францию завершать тот самый заказ. Какое-то время буду заниматься работой только в Европе. Справлюсь.
– Работой. Я предполагаю, она всегда при тебе. – Он поднял было один из микроскопов и с безнадежным видом поставил его обратно. – Наверно, и я уйду в работу. – Он помолчал. – Я готов отдать почти все, что у меня есть, лишь бы этого не произошло, знаешь ты это?
– Почти все? Только не свои принципы, Френк?
Как только эти слова были произнесены, я пожалела о них. Он отвернулся.
– Да, мои принципы жесткие и негибкие – ты мне это уже говорила. Я не хочу расставаться с тобой в спорах…
– Тогда я ухожу, – сказала я.
Я подождала еще несколько секунд. Я возилась с глупыми, но полезными женскими безделушками: перчатки, сумочка. Френк стоял, глядя в окно. Он не оборачивался. Несколько погодя, когда молчание продолжало длиться и расстояние, разделявшее нас, невозможно стало преодолеть, я направилась к дверям.
Последнее, что он мне сказал, когда я выходила в коридор, было то ли требованием, то ли мольбой.
– Не пиши мне, – сказал он. – Я не хочу больше надеяться. Не пиши.
* * *
Из лаборатории я направилась прямиком в квартиру Констанцы. Думаю, она ждала меня. Я почти физически ощущала, как напряжение этого ожидания потрескивает в воздухе электрическими искрами. Обедала она в одиночестве. Одета она была с изысканной элегантностью, с умело наложенным гримом. Не было и следа ее болезни; ела она, как привыкла, небольшими кусочками – ломтик тоста, дольку сыра, половину бисквита, несколько пурпурных виноградинок. Сегодня должна была состояться наша последняя встреча – я уже решила, – и она была краткой. Я сидела в этой переполненной воспоминаниями, лакированной, как китайская шкатулка, комнате, пока Констанца непринужденно болтала о том и о сем, перескакивая с темы на тему. Я не слышала ни слова из того, что она говорила. Я думала о ней и о Френке, о двух людях, которых я любила больше всех на свете; оба старались разными путями и руководствуясь разными мотивами заставить меня сделать выбор. Не склонившись ни на чью сторону, я не чувствовала, что чего-то добилась, во мне не было уверенности. У меня не было слов и не осталось сил.
– Констанца, – прервала я ее, когда больше не могла выносить ее болтовню.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231
– Конечно. Когда я пытался решить, как поступать, я вспомнил и об этом, что и придало мне уверенности. Я был прав. Я делаю это ради тебя, как, подозреваю, действовали и они.
– И это условие… – Я помолчала. – Относится ли оно и ко мне тоже? Мне тоже не будет позволено видеться с ней?
– Ты думаешь, я пытаюсь ввести жесткие ограничения? – Он покраснел. – Ты несправедлива ко мне. Ты сама должна решить, хочешь ли ты с ней видеться или нет. Я бы попросил тебя этого не делать.
– Попросил бы? Ах, да, понимаю. Значит, у меня есть какой-то выбор? – Я встала. – Это очень любезно с твоей стороны, Френк, – предоставить мне свободу выбора, когда речь идет о женщине, которую я воспринимаю как свою мать. О женщине, которая воспитала меня…
– Она не твоя мать. И то, как ты ее воспринимаешь, – это часть той самой проблемы. – Он гневно повернулся ко мне и схватил за руку. – И она вела себя по отношению к тебе, как истая мать, не так ли? Какая мать позволит себе прятать письма, которые двое ребятишек пишут друг другу? Какая мать позволит себе подкупить ее будущего мужа? Что еще она должна сделать, прежде чем ты наберешься мужества порвать с ней? Когда ты смотришь на нее, ты слепа, ты хоть понимаешь это?
– Ты ошибаешься. Я не слепа. – Я высвободила руку. – И тут не стоит вопроса о мужестве. Мне не надо читать нотации…
– Читать нотации? Для тебя это нотации?
– Ты притащил меня сюда, как ребенка, усадил за микроскоп и заставил смотреть в него. Говоришь, что женишься на мне, но ставишь условия. Условия – когда речь идет о браке? Я ненавижу это. И презираю.
– Виктория, подожди. Ты не поняла. Слушай…
– Нет. Это ты послушай. Констанца права в одном смысле. Мы действительно разные люди. Мы и не думаем одинаково, и мы не чувствуем одинаково. Для тебя все четко, ясно и понятно, как в твоих делах. Черное и белое. Правые и виноватые. А для меня это все не так. В конечном счете, мне не важно, понимаешь ли ты, плохая или хорошая Констанца. Какая бы она ни была – а она и та, и другая, ей все свойственно, – я люблю ее. Я не могу прекратить ее любить потому, что я ее не оправдываю. Это не срабатывает. И мораль тут ни при чем. Что бы она ни делала, какой бы она ни была, я люблю ее – без всяких условий, как дети любят родителей или родители детей. И я не могу положить этому конец лишь потому, что ты мне это сказал. И я никогда не выйду замуж ни за кого, кто будет меня принуждать к этому.
Я остановилась. У Френка было бледное окаменевшее лицо.
– Ein dummes englishche M?dchen, – уже потише и спокойнее продолжила я. – Ох, Френк, неужели ты не видишь? Когда-то ты мне сказал эти слова, и теперь какая-то часть тебя продолжает так же относиться ко мне. Ты думаешь, я осталась медлительной, глупой, отказываюсь видеть очевидное, но ты ошибаешься. Я знаю, что не умна так, как ты, но порой я понимаю то, что тебе недоступно. Я не всегда бываю слепа. Порой я отлично вижу.
– А я нет? Ты это хочешь сказать?
– Я думаю, что ты склонен все упрощать. Ты пытаешься заставить людей соглашаться со своей точкой зрения. Ты стараешься классифицировать их: этот отвечает твоим идеалам и принципам, а этот – нет.
– Я люблю тебя, – сказал он, и я увидела, что с его лица сошла завеса замкнутости. – Я люблю тебя – без всяких условий. И я думал, что ты это понимаешь.
– Но ты не изменишь свою точку зрения? Относительно Констанцы?
Он продолжал стоять спиной ко мне. Наступило молчание, полное борений и нерешительности. Наконец он сказал:
– Нет. Я хочу, чтобы наш брак оставался нерушимым. И не могу изменить свою точку зрения.
– Ты считаешь, что Констанца угрожает нашему браку?
– Я не сомневаюсь, что она это будет делать.
Наступила последняя пауза. Мы понимали, что оказались в безвыходном положении. Я, хотя и находилась в тупике, осознавала, что, если вот сейчас Френк повернется ко мне или заговорит, или коснется меня, я ослабну и сдамся. Лишь чтобы остаться с ним, я буду готова согласиться с чем угодно. Я не сомневалась, что и он это понимал. И поэтому с неуклонностью, которая также составляла часть его личности, он не повернулся, не заговорил, не прикоснулся ко мне. Решение предстояло принимать мне; и Френк, которой учитывал этику, когда высчитывал тактику любви, позволил мне принять его, как подобает взрослому человеку – он принял мои условия в молчании. Наконец я сказала:
– Очень хорошо. Быть по сему. Я ухожу. Так будет лучше.
– Уходишь? – Он повернулся.
Я не могла взглянуть ему в лицо.
– Уезжаю во Францию завершать тот самый заказ. Какое-то время буду заниматься работой только в Европе. Справлюсь.
– Работой. Я предполагаю, она всегда при тебе. – Он поднял было один из микроскопов и с безнадежным видом поставил его обратно. – Наверно, и я уйду в работу. – Он помолчал. – Я готов отдать почти все, что у меня есть, лишь бы этого не произошло, знаешь ты это?
– Почти все? Только не свои принципы, Френк?
Как только эти слова были произнесены, я пожалела о них. Он отвернулся.
– Да, мои принципы жесткие и негибкие – ты мне это уже говорила. Я не хочу расставаться с тобой в спорах…
– Тогда я ухожу, – сказала я.
Я подождала еще несколько секунд. Я возилась с глупыми, но полезными женскими безделушками: перчатки, сумочка. Френк стоял, глядя в окно. Он не оборачивался. Несколько погодя, когда молчание продолжало длиться и расстояние, разделявшее нас, невозможно стало преодолеть, я направилась к дверям.
Последнее, что он мне сказал, когда я выходила в коридор, было то ли требованием, то ли мольбой.
– Не пиши мне, – сказал он. – Я не хочу больше надеяться. Не пиши.
* * *
Из лаборатории я направилась прямиком в квартиру Констанцы. Думаю, она ждала меня. Я почти физически ощущала, как напряжение этого ожидания потрескивает в воздухе электрическими искрами. Обедала она в одиночестве. Одета она была с изысканной элегантностью, с умело наложенным гримом. Не было и следа ее болезни; ела она, как привыкла, небольшими кусочками – ломтик тоста, дольку сыра, половину бисквита, несколько пурпурных виноградинок. Сегодня должна была состояться наша последняя встреча – я уже решила, – и она была краткой. Я сидела в этой переполненной воспоминаниями, лакированной, как китайская шкатулка, комнате, пока Констанца непринужденно болтала о том и о сем, перескакивая с темы на тему. Я не слышала ни слова из того, что она говорила. Я думала о ней и о Френке, о двух людях, которых я любила больше всех на свете; оба старались разными путями и руководствуясь разными мотивами заставить меня сделать выбор. Не склонившись ни на чью сторону, я не чувствовала, что чего-то добилась, во мне не было уверенности. У меня не было слов и не осталось сил.
– Констанца, – прервала я ее, когда больше не могла выносить ее болтовню.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231