Я все думаю: а что, если?..
Констанца, заметил он, теперь наблюдала за ним: рассеянности во взгляде у нее больше не было. На лице ее читалось напряжение и собранность. Когда Стини повернулся и сел, Констанца подошла к нему. Она взяла его за руку.
– Стини, – с запинкой начала она, – расскажи мне. Все эти твои «а что, если». Ты помнишь, что Мальчик рассказывал тебе о смерти моего отца?
– Думаю, что да. – Стини, не отрываясь, смотрел на свои руки. – Понимаешь, я знаю, что он не хотел этого делать – все, о чем он рассказывал. Я понимал, что он был не в себе, когда говорил об этом. Но он был так уверен. Он все говорил и говорил своим жутким уверенным голосом, как взял ружье, как все обговорил с Оклендом. И поэтому я думаю иногда… ну, что-то должно было ведь случиться. Почему ему нужно было все это выдумывать? Чего ради ему пришли в голову эти мысли?
– Я понимаю. Он был очень четок и в записке ко мне.
Наступила пауза. Констанца была готова сказать Стини нечто исключительно важное. Стини потом объяснял Векстону, что ее слова дали ему не только облегчение, но и чувство освобождения.
– Стини, – усталым голосом начала она, – по сути, мне не хотелось бы говорить о той ночи, тем не менее есть кое-что, о чем я должна тебе рассказать, что положит конец твоим сомнениям… Если бы ты был уверен, что в признании Мальчика сказывается влияние войны, это помогло бы тебе?
– Да. Понимаешь… – Стини помолчал. – Я в самом деле любил Мальчика. Я мог бы в конце концов понять, что у него контузия. Но я не соглашусь воспринимать Мальчика как убийцу.
– Он не был убийцей, Стини. Если ты вспомнишь Мальчика и как следует представишь его себе, ты в любом случае придешь к этому выводу. Дело в том, что он никак не мог иметь отношения к смерти моего отца. Это было совершенно невозможно, и он должен был бы помнить, что я это знаю.
– Каким образом? Я не понимаю…
– Ох, Стини. – Констанца стиснула его руку. – Да потому, что в ту ночь, в ночь кометы, я была с Мальчиком. Я провела с ним всю ночь.
* * *
Родители Стини не пришли на прием, но их отсутствие даже не было замечено в суматохе светского общения. К половине восьмого галерея была так забита, что кое-кому приходилось ждать на тротуаре. Стини, который с Констанцей и Конрадом Виккерсом составлял список гостей, беспокоился, что кто-то может почувствовать себя обиженным. «Контингент леди Кьюнард», как называл его Виккерс, толпился в одной стороне галереи, а более молодые и бедные, артистическая богема – в другой. К большой радости Стини и к его растущему удовольствию, обилие алкоголя позволило сломать сословные перегородки. Был, правда, краткий период, когда обе группы подозрительно принюхивались друг к другу, конечно, не в буквальном смысле слова – «Как собаки! Только чуть сдержаннее!» – потом кричал Стини, – а затем настороженность стала исчезать.
Виккерс и Стини сновали от компании к компании, от группы к группе, и если Стини уделял больше внимания потенциальным покровителям, чем непризнанным поэтам, то его друг Виккерс сглаживал все шероховатости, порхая от одного к другому и щедро рассыпая свои «до'огой», никого не обделяя вниманием. На рамах появлялось все больше и больше красных наклеек; все большее и большее количество посетителей давали понять, что отнюдь не считают эти работы сахаром и розовой водичкой.
Монтегю Штерн, который подчеркнуто держался в стороне, стал, как потом утверждал Стини, тем, кто положил начало ажиотажу. Явившись точно в срок, он тут же оставил за собой три картины; вслед за Штерном последовали и другие.
Констанца, которая примерно через полчаса вытащила из толпы своего мужа, наградила его поцелуем.
– Как это мило с твоей стороны, Монтегю. Я-то знаю, что они не в твоем вкусе.
– Мне нравится Стини. Может, его картины еще принесут мне состояние.
– Сомневаюсь.
– Похоже, это его все равно обрадует. – Штерн смотрел, как Стини кинулся навстречу новым гостям. – Он выглядит сейчас куда счастливее, чем в предыдущие недели.
– Ну да, – Констанца искоса бросила на мужа взгляд. – В какой-то мере это и моя работа. Как ты знаешь, он переживает из-за Мальчика. Наконец он мне все объяснил, а я смогла рассказать ему нечто, после чего он несколько успокоился. – Она помолчала. – Я и тебе расскажу об этом, но позже, когда мы удерем отсюда. Когда все кончится, можем ли мы, вернувшись домой, посидеть рядом и поговорить, как старая добрая супружеская пара?
– Не могу себе представить ничего более заманчивого, моя дорогая. Но в данный момент тебе придется вращаться в свете. Может, имело бы смысл спасти леди Кьюнард от этого неумеренного радикала?
Констанца не испытывала желания сталкиваться с этим человеком, известным скульптором: в последний раз, когда они встречались, он прочел ей сначала лекцию о Марксе, а потом о свободной любви – Констанца увидела противоречие в этом словосочетании. Тем не менее он уже был громогласен и пьянел на глазах. Леди Кьюнард чувствовала себя как в ловушке, подавленная его аргументами и его массой. Констанца поспешила к ней на помощь.
Леди Кьюнард мгновенно исчезла; скульптор только растерянно огляделся.
– Констанца! – Он наградил ее щетинистым поцелуем. – Муза моя! Где ты скрываешься? Как прошел медовый месяц?
Констанца ответила резко и не раздумывая. Прежде чем она успела остановить себя, вырвалась та же самая фраза, которую довелось услышать Стини.
– О, – сказала она, – мой медовый месяц… Он начался со смерти.
5
Тот медовый месяц. Штерн и Констанца наконец днем прибыли в охотничий домик Дентона после долгого и утомительного путешествия; ближайший город со станцией находился примерно в восьмидесяти милях отсюда. «Охотничий домик» было неправильным выражением: дом, в котором ей со Штерном предстояло начать семейную жизнь, представлял собой огромное каменное сооружение, имитацию баронского замка, экстравагантное архитектурное создание, возведенное еще отцом Дентона. Дорога к нему, извиваясь, вела между окрестных холмов, затем тропа уходила по каменистому обрывистому склону, поросшему вереском, к побережью и невидимому отсюда морю. Сам дом, приютившийся в расщелине, был построен из кроваво-красного известняка.
Как только они миновали перевал, то сразу же увидели его. Штерн попросил водителя остановиться, он вышел из машины и постоял несколько минут, подставляя лицо ветру. Констанца отказалась присоединиться, ее сотрясала дрожь, она куталась в дорожные пледы. Садилось солнце, и в его последних лучах пламенела громада дома; облака были озарены багровыми отсветами. Констанца отвела глаза. Она бывала тут и раньше, но только в летние месяцы. Мрачное величие здания в окружении зимы вызывало у нее страх. Такого ли величия она хотела?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231
Констанца, заметил он, теперь наблюдала за ним: рассеянности во взгляде у нее больше не было. На лице ее читалось напряжение и собранность. Когда Стини повернулся и сел, Констанца подошла к нему. Она взяла его за руку.
– Стини, – с запинкой начала она, – расскажи мне. Все эти твои «а что, если». Ты помнишь, что Мальчик рассказывал тебе о смерти моего отца?
– Думаю, что да. – Стини, не отрываясь, смотрел на свои руки. – Понимаешь, я знаю, что он не хотел этого делать – все, о чем он рассказывал. Я понимал, что он был не в себе, когда говорил об этом. Но он был так уверен. Он все говорил и говорил своим жутким уверенным голосом, как взял ружье, как все обговорил с Оклендом. И поэтому я думаю иногда… ну, что-то должно было ведь случиться. Почему ему нужно было все это выдумывать? Чего ради ему пришли в голову эти мысли?
– Я понимаю. Он был очень четок и в записке ко мне.
Наступила пауза. Констанца была готова сказать Стини нечто исключительно важное. Стини потом объяснял Векстону, что ее слова дали ему не только облегчение, но и чувство освобождения.
– Стини, – усталым голосом начала она, – по сути, мне не хотелось бы говорить о той ночи, тем не менее есть кое-что, о чем я должна тебе рассказать, что положит конец твоим сомнениям… Если бы ты был уверен, что в признании Мальчика сказывается влияние войны, это помогло бы тебе?
– Да. Понимаешь… – Стини помолчал. – Я в самом деле любил Мальчика. Я мог бы в конце концов понять, что у него контузия. Но я не соглашусь воспринимать Мальчика как убийцу.
– Он не был убийцей, Стини. Если ты вспомнишь Мальчика и как следует представишь его себе, ты в любом случае придешь к этому выводу. Дело в том, что он никак не мог иметь отношения к смерти моего отца. Это было совершенно невозможно, и он должен был бы помнить, что я это знаю.
– Каким образом? Я не понимаю…
– Ох, Стини. – Констанца стиснула его руку. – Да потому, что в ту ночь, в ночь кометы, я была с Мальчиком. Я провела с ним всю ночь.
* * *
Родители Стини не пришли на прием, но их отсутствие даже не было замечено в суматохе светского общения. К половине восьмого галерея была так забита, что кое-кому приходилось ждать на тротуаре. Стини, который с Констанцей и Конрадом Виккерсом составлял список гостей, беспокоился, что кто-то может почувствовать себя обиженным. «Контингент леди Кьюнард», как называл его Виккерс, толпился в одной стороне галереи, а более молодые и бедные, артистическая богема – в другой. К большой радости Стини и к его растущему удовольствию, обилие алкоголя позволило сломать сословные перегородки. Был, правда, краткий период, когда обе группы подозрительно принюхивались друг к другу, конечно, не в буквальном смысле слова – «Как собаки! Только чуть сдержаннее!» – потом кричал Стини, – а затем настороженность стала исчезать.
Виккерс и Стини сновали от компании к компании, от группы к группе, и если Стини уделял больше внимания потенциальным покровителям, чем непризнанным поэтам, то его друг Виккерс сглаживал все шероховатости, порхая от одного к другому и щедро рассыпая свои «до'огой», никого не обделяя вниманием. На рамах появлялось все больше и больше красных наклеек; все большее и большее количество посетителей давали понять, что отнюдь не считают эти работы сахаром и розовой водичкой.
Монтегю Штерн, который подчеркнуто держался в стороне, стал, как потом утверждал Стини, тем, кто положил начало ажиотажу. Явившись точно в срок, он тут же оставил за собой три картины; вслед за Штерном последовали и другие.
Констанца, которая примерно через полчаса вытащила из толпы своего мужа, наградила его поцелуем.
– Как это мило с твоей стороны, Монтегю. Я-то знаю, что они не в твоем вкусе.
– Мне нравится Стини. Может, его картины еще принесут мне состояние.
– Сомневаюсь.
– Похоже, это его все равно обрадует. – Штерн смотрел, как Стини кинулся навстречу новым гостям. – Он выглядит сейчас куда счастливее, чем в предыдущие недели.
– Ну да, – Констанца искоса бросила на мужа взгляд. – В какой-то мере это и моя работа. Как ты знаешь, он переживает из-за Мальчика. Наконец он мне все объяснил, а я смогла рассказать ему нечто, после чего он несколько успокоился. – Она помолчала. – Я и тебе расскажу об этом, но позже, когда мы удерем отсюда. Когда все кончится, можем ли мы, вернувшись домой, посидеть рядом и поговорить, как старая добрая супружеская пара?
– Не могу себе представить ничего более заманчивого, моя дорогая. Но в данный момент тебе придется вращаться в свете. Может, имело бы смысл спасти леди Кьюнард от этого неумеренного радикала?
Констанца не испытывала желания сталкиваться с этим человеком, известным скульптором: в последний раз, когда они встречались, он прочел ей сначала лекцию о Марксе, а потом о свободной любви – Констанца увидела противоречие в этом словосочетании. Тем не менее он уже был громогласен и пьянел на глазах. Леди Кьюнард чувствовала себя как в ловушке, подавленная его аргументами и его массой. Констанца поспешила к ней на помощь.
Леди Кьюнард мгновенно исчезла; скульптор только растерянно огляделся.
– Констанца! – Он наградил ее щетинистым поцелуем. – Муза моя! Где ты скрываешься? Как прошел медовый месяц?
Констанца ответила резко и не раздумывая. Прежде чем она успела остановить себя, вырвалась та же самая фраза, которую довелось услышать Стини.
– О, – сказала она, – мой медовый месяц… Он начался со смерти.
5
Тот медовый месяц. Штерн и Констанца наконец днем прибыли в охотничий домик Дентона после долгого и утомительного путешествия; ближайший город со станцией находился примерно в восьмидесяти милях отсюда. «Охотничий домик» было неправильным выражением: дом, в котором ей со Штерном предстояло начать семейную жизнь, представлял собой огромное каменное сооружение, имитацию баронского замка, экстравагантное архитектурное создание, возведенное еще отцом Дентона. Дорога к нему, извиваясь, вела между окрестных холмов, затем тропа уходила по каменистому обрывистому склону, поросшему вереском, к побережью и невидимому отсюда морю. Сам дом, приютившийся в расщелине, был построен из кроваво-красного известняка.
Как только они миновали перевал, то сразу же увидели его. Штерн попросил водителя остановиться, он вышел из машины и постоял несколько минут, подставляя лицо ветру. Констанца отказалась присоединиться, ее сотрясала дрожь, она куталась в дорожные пледы. Садилось солнце, и в его последних лучах пламенела громада дома; облака были озарены багровыми отсветами. Констанца отвела глаза. Она бывала тут и раньше, но только в летние месяцы. Мрачное величие здания в окружении зимы вызывало у нее страх. Такого ли величия она хотела?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231