– Я говорю, что ощущаю эти запахи. – Он посмотрел на меня своими широко раскрытыми глазами. – Я их чувствую.
Он развел руки, и я тупо уставилась на него.
– Кровь? Ты хочешь сказать, что чувствуешь запах крови?
– Нет. Нет. Ты глупая маленькая английская девочка, и ты ничего не понимаешь. – Он отвернулся от меня. – Ich konnte den Krieg riechen.
На этот раз я поняла. Я поняла, что он считает меня глупой англичанкой, и на глаза у меня навернулись слезы. Я была обижена и, поскольку мне нанесли обиду, вышла из себя. Я топнула ногой.
– Я-то поняла. Еще как! И вовсе не я глупая, а ты. Ты себе все навоображал. Ты не можешь чувствовать, как пахнет война. Откуда ты в лесу мог почувствовать ее запах?
Я выкрикнула свой вопрос и еще раз с вызовом произнесла его. Франц Якоб повернулся ко мне спиной. Он двинулся уходить, и, даже когда я побежала за ним и, схватив за рукав, в третий раз задала вопрос, Франц Якоб ничего не ответил.
* * *
Этим вечером у нас собрались гости. Вечеринка оказалась импровизированной, организованной тетей Мод, которая жаловалась, что весь день сидит одна. Тетя Мод по-своему тоже видела призраки, но в ее глазах они представали видениями былой славы Винтеркомба, печальными воспоминаниями о приемах, которые здесь давались.
– Всегда было полно людей, – грустно сказала она за обедом, окидывая взглядом длинный стол. – И посмотрите, в кого мы превратились. Жмемся друг к другу, как четыре горошины в стручке. Всего четверо, а я помню, когда за этим столом рассаживались человек сорок. Были танцы, играли в бридж, мужчины – в бильярд, звучала музыка, и лилось шампанское! За спиной у каждого гостя стояло по официанту!.. А что сейчас? У нас остался только Вильям, ботинки которого скрипят на каждом шагу. Фредди, ты должен поговорить с ним.
Вильям, который стоял в трех футах от тети Мод, когда она произносила эти слова, продолжал смотреть прямо перед собой, поскольку он хорошо относился к тете Мод, привык к ее манере высказываться, да и вообще, как вымуштрованный дворецкий, предпочитал быть глухим и немым.
Дядя Фредди побагровел и, чтобы избавиться от неловкости, взял вторую порцию пудинга с почками. Возможно, именно дядя Фредди предложил после обеда потанцевать. Тетя Мод заметно оживилась и проявила недюжинную энергию. Нет, объявила она, гостиная, где придется скатывать ковер, для танцев не годится; только в бальном зале, и больше нигде. Насколько мне было известно, зал для танцев никогда не использовался. Он располагался в дальнем конце здания, в пристройке, возведенной дедушкой, и представлял собой огромное, как пещера, помещение, выкрашенное светлой бронзовой краской.
Дядя Фредди и Франц Якоб занялись делом. С помощью стремянки, доставленной Вильямом, они ввинтили лампочки, принесли граммофон моей матери. Когда загорелись канделябры, зал ожил. Мы с Францем Якобом заглянули в помещение для оркестра. Оно находилось ниже уровня пола, как в театре, и ограждавшие его перильца были украшены блестящими херувимами.
– До чего прекрасный вечер! – Тетя Мод, вероятно, вспомнила такой же или другие вечера из отдаленного прошлого. Она открыла створки высоких окон и распахнула их. В зал хлынул свежий теплый воздух, и, привлеченные светом, закружились несколько мотыльков.
– Когда в последний раз использовался этот зал, Фредди? – спросила тетя Мод, и со своего насеста в оркестре я увидела, что дядя Фредди помедлил с ответом.
– Я не очень помню… – начал он, и тетя Мод бросила на него презрительный взгляд.
– Ты прекрасно помнишь, Фредди, как и я, бал Констанцы. Ее первый выход в свет. На ней было ужасно вульгарное платье. Фредди, заведи граммофон.
В собрании пластинок моей матери дяде Фредди удалось обнаружить две приличные пластинки с танцевальной музыкой, на обеих были записи венских вальсов.
Под звуки «Голубого Дуная» на середину зала вышли тетя Мод и дядя Фредди; тетя Мод держалась прямо, с королевской надменностью, а у дяди Фредди тут же сбилось дыхание.
Затем настал черед тети Мод и Франца Якоба. Как и все, что он делал, танцевал Франц Якоб торжественно и серьезно. Подойдя к моей тете, он склонил голову в поклоне, а потом приобнял ее за талию. Тетя Мод была высокой, а Франц Якоб не отличался большим ростом для своего возраста. Макушка его была на уровне затянутого в корсет бюста тети Мод. Франц Якоб вежливо отвел голову, и они начали кружиться по залу. Мой друг надел свой лучший костюм коричневого цвета, штаны, застегивавшиеся на пуговички под коленками. На ногах у него были, как обычно, прочные, хорошо вычищенные ботинки, которые подходили скорее для прогулок по сельским дорогам, а не для танцев. Они представляли собой странную пару – тетя Мод, полная эдвардианской чопорности, и подтянутый, юркий, как марионетка, Франц Якоб. Мы с дядей Фредди наблюдали за ними, после чего я вытащила дядю Фредди, который признался, что предпочел бы чарльстон, а вальс вообще не его стихия. Затем настала очередь мне танцевать с Францем Якобом.
Тетя Мод, расположившись на маленьком золоченом стульчике, стала давать мне указания: «Откидывайся, Викки, от талии! Изящнее! Господи, до чего неуклюжи сегодняшние дети!» Дядя Фредди возился с граммофоном, а мы с Францем Якобом продолжали кружить по залу.
У меня было лишь смутное представление, как следует двигаться, но Франц Якоб уверенно вел меня, и, когда музыка стала сходить на нет, я уже практически не спотыкалась. Мелодия была нежная и спокойная, и мы столь же легко и непринужденно танцевали. У меня слегка кружилась голова, и я мечтала о другом мире: о сиреневых вечерах и фиолетовых рассветах, о задумчивых городах и молодых девушках с белоснежными плечами в длинных белых перчатках, об аромате экзотических духов, о далеких звуках романсов. Мечты о Вене в английском доме.
Граммофон снова завел мелодию, и, лишь когда мы с Францем Якобом стали снова танцевать, я посмотрела на него. Я увидела, какое у него напряженное выражение, словно он думал лишь о последовательности движений, чтобы избежать других, более неприятных, мыслей. Я вспомнила, как он вел себя днем, его выражение, когда он из-за спины вглядывался в лес, и подумала, что он, может быть, продолжает видеть свои призраки, потому что у него были все такие же грустные глаза.
– Ты очень хорошо танцуешь, Франц Якоб. Ты знаешь все па.
– Моя сестра Ханна научила меня, – ответил он и остановился. – Es ist genug!.. Больше не будем. – Он отпустил меня и сделал шаг назад. В эту секунду я поняла, что он к чему-то прислушивается. Затем сквозь смолкающие звуки вальса я тоже услышала эти звуки, приглушенные длиной коридоров, но все же различимые: в другой части дома звонил телефон.
Я не уверена, развивались ли последующие события медленно или стремительно:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231