центральная площадь, окружённая белыми домами, представляла собой выгон, где паслись овцы, вот, собственно, и все, что удалось здесь усмотреть. Герцог Беррийский с присущей ему нервозностью сновал взад-вперёд вдоль колонны, но на сегодня он отбросил «стиль Маленького Капрала» и ни с кем не заговаривал запросто. Белые плащи гвардейцев конвоя напоминали ему пернских овец. В конце концов отец заразил его беспокойством, от которого до сих пор он каким-то чудом умел себя оградить, хотя в войсках почти все чувствовали ненадёжность своего положения. А то ли ещё было бы, если бы кто-нибудь подслушал разговоры, которые вёл граф Артуа с Арманом де Полиньяк и Франсуа Экаром в своей зеленой колымаге, украшенной королевским гербом!
Расстояние в шесть миль, отделяющее Сен-Поль от Лиллера, проделали всего за два с половиной часа, после этого можно позволить себе длительный привал. Лиллер расположен в равнине, усеянной большими купами деревьев, какие окружают, например, усадьбу Шермонов. и построен вокруг двух площадей, вытянутых в длину и соединённых между собой тесной и короткой улочкой.
На первой площади-базарной-имеется довольно приличный с виду трактир, где Мармон и предложил отдохнуть графу Артуа.
Но не знаю, от кого граф услышал, что в дальнем конце второй площади находится часовня с образом божьей матери «Утоли моя печали», который слывёт чудотворным, а посему граф оставил свою карету под присмотром солдат лёгкой кавалерии и выразил желание зайти туда помолиться, как и подобает в страстную пятницу. От снедавшей его тревоги в нем проснулись религиозные чувства. После того как госпожа де Поластро умерла в Англии, граф вообще выказывал сугубое благочестие. От мыслей же о кавалерии Эксельманса его утренняя тяга к молитве ещё возросла.
«Ладно, — решил Мармон, — хочет молиться, пускай молится», — а сам вошёл в трактир и спросил яичницу-глазунью с ветчиной.
— Это в день-то Страстей господних? — ужаснулась служанка.
Маршал объяснил, что папа разрешает военных от поста в походе, и улыбнулся рослой ядрёной девке-как раз в его вкусе.
Его высочество герцог Беррийский проводил отца до часовни.
Но внутрь не вошёл, заинтересовавшись домом как раз напротив, прелюбопытным домом из белого камня и кирпича; во всю ширину фасада была начертана дата: 1631 год, причём каждую цифру окружало что-то вроде венка. Помимо этого, в нижнем этаже помещался кабачок. Резной деревянный шипец над его крыльцом приходился на самый угол улицы, и герцогу вдруг ужасно захотелось пива. Что-то здесь напомнило ему лондонские public houses', где он частенько околачивался в юные годы, когда престол был для него чем-то весьма отдалённым и химерическим.
— Пойти выпить, что ли? — обратился он к Лаферроне; тот огорчился такой вульгарностью, но промолчал, раз навсегда взяв себе за правило перечить его высочеству только в крайних случаях. Нельзя же, в самом деле, препятствовать принцу общаться с простым народом!
Церковь во имя божьей матери «Утоли моя печали» очень велика, но украшена со всею пышностью, присущей последнему веку королевской власти. Когда граф Артуа вошёл, его поглотил сумрак притвора; от ^освещённой части храма, где на коленях молилось человек десять-мужчин и женщин, — притвор отделялся толстой деревянной решёткой, у которой толпились старухи и нищие. Графу вдруг показалось, что он не имеет права пройти за эту ограду: ведь он не исповедался, а значит, недостаточно очистился душой, чтобы переступить грань, отделяющую мрак от света небесного. Когда он в этом году приобщится святых тайн?
И где? Он втиснулся в толпу нищих и, ухватившись руками за деревянные перекладины, прижался к ним горячим лбом. По ту сторону решётки священник, преклонив колена перед алтарём, бормотал невнятные слова, и верующие отвечали ему. Это не была месса. В страстную пятницу мессу служат днём. Граф не слышал слов молитвы. Он плохо различал живопись на боковых стенах: слева как будто изображено снятие со креста, но какое-то совсем необычное, или уж у него окончательно ослабело зрение.
И он стал рыться в памяти, стараясь собрать все сохранившееся из того, что в давние времена учил об этом дне страданий и смерти спасителя нашего Иисуса Христа. Он вспомнил, что при этом читали кого-то из малых пророков, кого бишь? Кажется, Осию, там ещё говорится: «Как сделаю тебе, Ефрем? Что сделаю тебе. Иуда? Благочестие ваше, как утренний туман и как роса, скоро исчезающая. Посему я поражал через пророков и бил их словами уст моих…» Он застонал. И ещё крепче прильнул лбом к деревянной решётке, не замечая, что бедняки отодвигаются от него и жмутся по углам притвора, как будто им не дозволено быть вблизи этого вельможи, хотя они и не знают, что он брат французского короля. Впрочем, этот королевский брат теперь попросту беглец. И он снова застонал. «Господи, господи, прости нам, если вера наша была недолговечней утренней росы… но разве не восстановили мы твои алтари, не вернули статуи святых в опустевшие ниши на перекрёстках и в заброшенные придорожные часовни? А ты попускаешь нечестивца взять над нами верх.
Ты призываешь в мстители того, кто посмел свергнуть первосвященника в Риме… и нынче, в день своего распятия, неужто не видишь ты, как распинают нас? Прости мне, господи, я тут укоряю тебя, а между тем уже воздвигают крест и слышно, как молоток вколачивает гвозди…» И он вполголоса повторил начальные строки страстей господних по Иоанну: «Сказав сие, Иисус вышел с учениками Своими за поток Кедрон, где был сад, в который вошёл Сам и ученики Его; знал же это место и Иуда, предатель Его…» И он, холодея от ужаса, представил себе кавалеристов Эксельманса. Знают ли и они это место? Где же Кедрон и где выйдут за него сыны французского королевского дома? Господи, господи, прости мне, что я сравниваю несравнимое, то, что даже сравнивать-кощунство…
Чёрные мушкетёры и гвардейцы конвоя со своими конями расположились на обеих площадях огромным лагерем, раскинувшимся куда шире, чем происходившие здесь ярмарки. Они поили своих лошадей, что совсем не сложно в Лиллере, где повсюду бьют ключи и почти при каждом доме есть колодец. Местные жители гордились этим и с презрением говорили, что в Бетюне для питья употребляют воду из цистерн… Один из каждого десятка кавалеристов стерёг напоённых коней, а остальные девять шли в трактир, в кабач-си, в частные дома, куда зазывали их обитатели, предлагая подкрепиться. Да, здешние жители питали явную слабость к королевской гвардии, сохранив недобрую память о тех временах, когда город был фактически оккупирован императорскими солдатами, посланными искоренять мятежный дух, господствовавший среди местной молодёжи. Таким образом, кабачок напротив церкви божьей матери «Утоли моя печали» был полон гвардейцев конвоя и мушкетёров, когда туда явился его высочество герцог Беррийский со своими двумя провожатыми.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199
Расстояние в шесть миль, отделяющее Сен-Поль от Лиллера, проделали всего за два с половиной часа, после этого можно позволить себе длительный привал. Лиллер расположен в равнине, усеянной большими купами деревьев, какие окружают, например, усадьбу Шермонов. и построен вокруг двух площадей, вытянутых в длину и соединённых между собой тесной и короткой улочкой.
На первой площади-базарной-имеется довольно приличный с виду трактир, где Мармон и предложил отдохнуть графу Артуа.
Но не знаю, от кого граф услышал, что в дальнем конце второй площади находится часовня с образом божьей матери «Утоли моя печали», который слывёт чудотворным, а посему граф оставил свою карету под присмотром солдат лёгкой кавалерии и выразил желание зайти туда помолиться, как и подобает в страстную пятницу. От снедавшей его тревоги в нем проснулись религиозные чувства. После того как госпожа де Поластро умерла в Англии, граф вообще выказывал сугубое благочестие. От мыслей же о кавалерии Эксельманса его утренняя тяга к молитве ещё возросла.
«Ладно, — решил Мармон, — хочет молиться, пускай молится», — а сам вошёл в трактир и спросил яичницу-глазунью с ветчиной.
— Это в день-то Страстей господних? — ужаснулась служанка.
Маршал объяснил, что папа разрешает военных от поста в походе, и улыбнулся рослой ядрёной девке-как раз в его вкусе.
Его высочество герцог Беррийский проводил отца до часовни.
Но внутрь не вошёл, заинтересовавшись домом как раз напротив, прелюбопытным домом из белого камня и кирпича; во всю ширину фасада была начертана дата: 1631 год, причём каждую цифру окружало что-то вроде венка. Помимо этого, в нижнем этаже помещался кабачок. Резной деревянный шипец над его крыльцом приходился на самый угол улицы, и герцогу вдруг ужасно захотелось пива. Что-то здесь напомнило ему лондонские public houses', где он частенько околачивался в юные годы, когда престол был для него чем-то весьма отдалённым и химерическим.
— Пойти выпить, что ли? — обратился он к Лаферроне; тот огорчился такой вульгарностью, но промолчал, раз навсегда взяв себе за правило перечить его высочеству только в крайних случаях. Нельзя же, в самом деле, препятствовать принцу общаться с простым народом!
Церковь во имя божьей матери «Утоли моя печали» очень велика, но украшена со всею пышностью, присущей последнему веку королевской власти. Когда граф Артуа вошёл, его поглотил сумрак притвора; от ^освещённой части храма, где на коленях молилось человек десять-мужчин и женщин, — притвор отделялся толстой деревянной решёткой, у которой толпились старухи и нищие. Графу вдруг показалось, что он не имеет права пройти за эту ограду: ведь он не исповедался, а значит, недостаточно очистился душой, чтобы переступить грань, отделяющую мрак от света небесного. Когда он в этом году приобщится святых тайн?
И где? Он втиснулся в толпу нищих и, ухватившись руками за деревянные перекладины, прижался к ним горячим лбом. По ту сторону решётки священник, преклонив колена перед алтарём, бормотал невнятные слова, и верующие отвечали ему. Это не была месса. В страстную пятницу мессу служат днём. Граф не слышал слов молитвы. Он плохо различал живопись на боковых стенах: слева как будто изображено снятие со креста, но какое-то совсем необычное, или уж у него окончательно ослабело зрение.
И он стал рыться в памяти, стараясь собрать все сохранившееся из того, что в давние времена учил об этом дне страданий и смерти спасителя нашего Иисуса Христа. Он вспомнил, что при этом читали кого-то из малых пророков, кого бишь? Кажется, Осию, там ещё говорится: «Как сделаю тебе, Ефрем? Что сделаю тебе. Иуда? Благочестие ваше, как утренний туман и как роса, скоро исчезающая. Посему я поражал через пророков и бил их словами уст моих…» Он застонал. И ещё крепче прильнул лбом к деревянной решётке, не замечая, что бедняки отодвигаются от него и жмутся по углам притвора, как будто им не дозволено быть вблизи этого вельможи, хотя они и не знают, что он брат французского короля. Впрочем, этот королевский брат теперь попросту беглец. И он снова застонал. «Господи, господи, прости нам, если вера наша была недолговечней утренней росы… но разве не восстановили мы твои алтари, не вернули статуи святых в опустевшие ниши на перекрёстках и в заброшенные придорожные часовни? А ты попускаешь нечестивца взять над нами верх.
Ты призываешь в мстители того, кто посмел свергнуть первосвященника в Риме… и нынче, в день своего распятия, неужто не видишь ты, как распинают нас? Прости мне, господи, я тут укоряю тебя, а между тем уже воздвигают крест и слышно, как молоток вколачивает гвозди…» И он вполголоса повторил начальные строки страстей господних по Иоанну: «Сказав сие, Иисус вышел с учениками Своими за поток Кедрон, где был сад, в который вошёл Сам и ученики Его; знал же это место и Иуда, предатель Его…» И он, холодея от ужаса, представил себе кавалеристов Эксельманса. Знают ли и они это место? Где же Кедрон и где выйдут за него сыны французского королевского дома? Господи, господи, прости мне, что я сравниваю несравнимое, то, что даже сравнивать-кощунство…
Чёрные мушкетёры и гвардейцы конвоя со своими конями расположились на обеих площадях огромным лагерем, раскинувшимся куда шире, чем происходившие здесь ярмарки. Они поили своих лошадей, что совсем не сложно в Лиллере, где повсюду бьют ключи и почти при каждом доме есть колодец. Местные жители гордились этим и с презрением говорили, что в Бетюне для питья употребляют воду из цистерн… Один из каждого десятка кавалеристов стерёг напоённых коней, а остальные девять шли в трактир, в кабач-си, в частные дома, куда зазывали их обитатели, предлагая подкрепиться. Да, здешние жители питали явную слабость к королевской гвардии, сохранив недобрую память о тех временах, когда город был фактически оккупирован императорскими солдатами, посланными искоренять мятежный дух, господствовавший среди местной молодёжи. Таким образом, кабачок напротив церкви божьей матери «Утоли моя печали» был полон гвардейцев конвоя и мушкетёров, когда туда явился его высочество герцог Беррийский со своими двумя провожатыми.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199