Вот в этом-то и состоит трудность, поэтому-то я и не удовлетворён тем, что рассказываю, — и не только о Бертье, но и обо всех статистах трагикомедии, разыгравшейся на этой страстной неделе; не удовлетворён потому, что мы видим их здесь в рамках только этой недели, не в свете будущей судьбы, не в свете того, как они проявят себя в дальнейшем.
И не только Бертье. Всех. Всех их надо было бы рассматривать также и в свете их будущей судьбы.
Вот взять хотя бы одно имя, упомянутое на этих страницах, взять человека, которого мы не видели, с которым не встретились, — герцога де Ларошфуко-Лианкур, к примеру. Что узнали о нем офицеры 1-го егерского полка, нашедшие во вторник вечером кратковременный приют у него в поместье? И могу ли я судить, кто из них был нрав, — те ли, что почувствовали жалость к детям, работающим за двенадцать су по двенадцати и больше часов в сутки, или те, что почувствовали уважение к герцогу, о котором с таким почтительным восхищением говорил один из его слуг?
Филантроп, не так ли? А что такое филантропия, отлично известно. В наши дни. При нашем полуторавековом опыте. И при том высокомерии, с каким мы судим о патронаже после «Парижских тайн» или «Отверженных», после уважаемой госпожи Бусико и маршала Петэна… Но все же, кто был прав тогда, во время разговора около лианкуровских служб? Старый слуга или молодые кавалеристы, арнавоны и шмальцы, безоговорочно осудившие этого аристократа, как многие судят в наши дни?
Дело не только в том, что герцог Ларошфуко ввёл во Франции дженнеровскую вакцину, и не в том, что он мог бы жить совсем иначе, не заставляя работать детей на хлопкопрядильных станках, — ют бы жить, как жили люди его звания и состояния, его круга, не в комнатке в два метра высотой в здании лианкуровских служб, отдав все, за исключением своей библиотеки, которую он поместил в развалинах замка, на развитие новых мануфактур, на их оборудование, на обучение молодых рабочих… Дело также и в том, что этот хозяин, ибо в конечном счёте он был хозяином. стал во Франции проводником новой формы объединения рабочих, которую он сам создал, первый подал пример, основав Общество взаимопомощи, дабы таким путём обойти закон, запрещавший любые рабочие союзы; дело в том, что этот герцог создал прообраз тех организаций, благодаря которым уже через пятнадцать лет лионские рабочие, первые в мире, могли с оружием в руках встать на защиту интересов своего класса. И это истинная правда, ибо герцог де Ларошфуко-Лианкур, депутат в парламенте Людовика XVIII от департамента Уазы, причём один из депутатов центра, не либерал, а республиканец, вскоре оказался вынужденным удалиться в свои владения, и в день его похорон народ, который знал герцога, шёл за его гробом так же, как позднее парижское население шло за гробом Беранже; королевские жандармы разогнали толпу выстрелами, и рабочие, нёсшие гроб герцога, уронили его на землю.
В некоторых случаях не надо даже таких очевидных фактовдостаточно узнать ближайшее будущее человека, и он предстанет перед нами в ином облике, не тем, каким мы смогли его увидеть во время остановки в Лилле королевской свиты. Если уж мы заговорили о герцогах, возьмём другого герцога-Ришелье. Вот ещё человек, к которому все относятся с подозрением. Ультрароялисты его не любят-он не настоящий эмигрант, он не воевал в армии Конде. Бонапартисты и республиканцы видят в нем того, кем он был. — реакционера и аристократа. Ну да, он аристократ и реакционер, он служил иностранному государю, он противник образования для народа, он все что хотите. Если бы я пожелал встать на защиту этого аристократа и реакционера, может быть, мне достаточно было бы обратиться к его прошлому, поговорить о его роли в Новороссийском крае, где этот француз отстроил только что народившуюся Одессу, которая сохранила память о нем, — там он был носителем прогресса, поборником торговли с Францией, содействовал ввозу товаров из средиземноморских портов, из Марселя в Чёрное море. Но этого было бы недостаточно, это значило бы забыть будущее, забыть, кем стал герцог Ришелье, когда наконец Людовик XVIII, через головы своих министров и фаворитов, призвал его, и как Ришелье, пользуясь завоёванным долгой службой доверием царя Александра, добился вывода иностранных войск с французской территории, несмотря на нежелание англичан, пруссаков и австрийского императора. Да, разговор герцога Ришелье с изменником Мармоном в префектуре города Бовэ, его чрезмерные заботы о собственной персоне. флаконы духов, которые он выливал на себя, и, возможно, даже внушающая некоторое подозрение слишком большая суровость в отношении женщин, да, все — это так… Но как забыть то, что впоследствии думал об этом человеке Жюль Мишле, в ту пору ещё ребёнок? Для него, как и для всех тех, кто вздохнул с облегчением, когда последний улан, последний казак, последний хорват и последний horse-guard покинул Францию, как и для всех, кто принадлежит к веку, когда родилось новое сознание, Ришелье вопреки всему навсегда останется освободителем французской земли, Ришелье, увенчавший на конкурсе выпускников лицеев во Французской Академии Жюля Мишле второй наградой за речь на латинском языке и первой ча речь на французском:
«Вы подъяли меч против отчизны, о римляне! Я не упрекаю вас за то. что вы хотите отомстить за своего императора, я хвалю вашу преданность…» — и так далее.
Насколько я знаю, у нас во Франции существуют только две работы об этом незаурядном человеке-монография конца XIX века и книга того же времени о ею деятельности на конгрессе в Аахене. Никогда ни одному университетскому профессору не пришло в голову сказать своему ученику, пришедшему посоветоваться о теме для диссертации: «Займитесь ЭмманюэлемАрманом де Ришелье. любопытный был старик, а написано о нем у нас очень мало». Может быть, на меня рассердятся, как уже сердятся за то, что я нзял под свою защиту Барреса и Клоделя, рассердятся за то, что я ради смуглого нищего герцога с пьющимися волосами позволил себе столь пространное отступление. Но признаюсь, не напиши я этих строк, я не мог бы спать спокойно.
Впрочем, не бойтесь, я не увлекусь и не стану оправдывать в ваших глазах Мармона, герцога Рагузского. Хотя, может быть, и не совсем справедливо отождествлять понятие измены с его именем. Заслуживает ли он большего презрения, чем Сульт или Кларк, — дело вкуса. Кому нам верить, если говори ть о самих фактах, о «рагюзаде» 1814 года, — Наполеону, который, высадившись в Канне, подтвердил своё жестокое обвинение, или непосредственному свидетелю, полковнику барону Шарлю Фавье, нашему старому знакомцу? Он почёл своим долгом взять перо и защитить своего бывшего начальника, которого он, несомненно, считал непричастным к военной измене, к отступлению генерала Сугама из-под Эссона, но, даже если тут он прав, дело ведь не только в этом… ибо Мармон изменил уже накануне, когда вёл переговоры с австрийцами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199
И не только Бертье. Всех. Всех их надо было бы рассматривать также и в свете их будущей судьбы.
Вот взять хотя бы одно имя, упомянутое на этих страницах, взять человека, которого мы не видели, с которым не встретились, — герцога де Ларошфуко-Лианкур, к примеру. Что узнали о нем офицеры 1-го егерского полка, нашедшие во вторник вечером кратковременный приют у него в поместье? И могу ли я судить, кто из них был нрав, — те ли, что почувствовали жалость к детям, работающим за двенадцать су по двенадцати и больше часов в сутки, или те, что почувствовали уважение к герцогу, о котором с таким почтительным восхищением говорил один из его слуг?
Филантроп, не так ли? А что такое филантропия, отлично известно. В наши дни. При нашем полуторавековом опыте. И при том высокомерии, с каким мы судим о патронаже после «Парижских тайн» или «Отверженных», после уважаемой госпожи Бусико и маршала Петэна… Но все же, кто был прав тогда, во время разговора около лианкуровских служб? Старый слуга или молодые кавалеристы, арнавоны и шмальцы, безоговорочно осудившие этого аристократа, как многие судят в наши дни?
Дело не только в том, что герцог Ларошфуко ввёл во Франции дженнеровскую вакцину, и не в том, что он мог бы жить совсем иначе, не заставляя работать детей на хлопкопрядильных станках, — ют бы жить, как жили люди его звания и состояния, его круга, не в комнатке в два метра высотой в здании лианкуровских служб, отдав все, за исключением своей библиотеки, которую он поместил в развалинах замка, на развитие новых мануфактур, на их оборудование, на обучение молодых рабочих… Дело также и в том, что этот хозяин, ибо в конечном счёте он был хозяином. стал во Франции проводником новой формы объединения рабочих, которую он сам создал, первый подал пример, основав Общество взаимопомощи, дабы таким путём обойти закон, запрещавший любые рабочие союзы; дело в том, что этот герцог создал прообраз тех организаций, благодаря которым уже через пятнадцать лет лионские рабочие, первые в мире, могли с оружием в руках встать на защиту интересов своего класса. И это истинная правда, ибо герцог де Ларошфуко-Лианкур, депутат в парламенте Людовика XVIII от департамента Уазы, причём один из депутатов центра, не либерал, а республиканец, вскоре оказался вынужденным удалиться в свои владения, и в день его похорон народ, который знал герцога, шёл за его гробом так же, как позднее парижское население шло за гробом Беранже; королевские жандармы разогнали толпу выстрелами, и рабочие, нёсшие гроб герцога, уронили его на землю.
В некоторых случаях не надо даже таких очевидных фактовдостаточно узнать ближайшее будущее человека, и он предстанет перед нами в ином облике, не тем, каким мы смогли его увидеть во время остановки в Лилле королевской свиты. Если уж мы заговорили о герцогах, возьмём другого герцога-Ришелье. Вот ещё человек, к которому все относятся с подозрением. Ультрароялисты его не любят-он не настоящий эмигрант, он не воевал в армии Конде. Бонапартисты и республиканцы видят в нем того, кем он был. — реакционера и аристократа. Ну да, он аристократ и реакционер, он служил иностранному государю, он противник образования для народа, он все что хотите. Если бы я пожелал встать на защиту этого аристократа и реакционера, может быть, мне достаточно было бы обратиться к его прошлому, поговорить о его роли в Новороссийском крае, где этот француз отстроил только что народившуюся Одессу, которая сохранила память о нем, — там он был носителем прогресса, поборником торговли с Францией, содействовал ввозу товаров из средиземноморских портов, из Марселя в Чёрное море. Но этого было бы недостаточно, это значило бы забыть будущее, забыть, кем стал герцог Ришелье, когда наконец Людовик XVIII, через головы своих министров и фаворитов, призвал его, и как Ришелье, пользуясь завоёванным долгой службой доверием царя Александра, добился вывода иностранных войск с французской территории, несмотря на нежелание англичан, пруссаков и австрийского императора. Да, разговор герцога Ришелье с изменником Мармоном в префектуре города Бовэ, его чрезмерные заботы о собственной персоне. флаконы духов, которые он выливал на себя, и, возможно, даже внушающая некоторое подозрение слишком большая суровость в отношении женщин, да, все — это так… Но как забыть то, что впоследствии думал об этом человеке Жюль Мишле, в ту пору ещё ребёнок? Для него, как и для всех тех, кто вздохнул с облегчением, когда последний улан, последний казак, последний хорват и последний horse-guard покинул Францию, как и для всех, кто принадлежит к веку, когда родилось новое сознание, Ришелье вопреки всему навсегда останется освободителем французской земли, Ришелье, увенчавший на конкурсе выпускников лицеев во Французской Академии Жюля Мишле второй наградой за речь на латинском языке и первой ча речь на французском:
«Вы подъяли меч против отчизны, о римляне! Я не упрекаю вас за то. что вы хотите отомстить за своего императора, я хвалю вашу преданность…» — и так далее.
Насколько я знаю, у нас во Франции существуют только две работы об этом незаурядном человеке-монография конца XIX века и книга того же времени о ею деятельности на конгрессе в Аахене. Никогда ни одному университетскому профессору не пришло в голову сказать своему ученику, пришедшему посоветоваться о теме для диссертации: «Займитесь ЭмманюэлемАрманом де Ришелье. любопытный был старик, а написано о нем у нас очень мало». Может быть, на меня рассердятся, как уже сердятся за то, что я нзял под свою защиту Барреса и Клоделя, рассердятся за то, что я ради смуглого нищего герцога с пьющимися волосами позволил себе столь пространное отступление. Но признаюсь, не напиши я этих строк, я не мог бы спать спокойно.
Впрочем, не бойтесь, я не увлекусь и не стану оправдывать в ваших глазах Мармона, герцога Рагузского. Хотя, может быть, и не совсем справедливо отождествлять понятие измены с его именем. Заслуживает ли он большего презрения, чем Сульт или Кларк, — дело вкуса. Кому нам верить, если говори ть о самих фактах, о «рагюзаде» 1814 года, — Наполеону, который, высадившись в Канне, подтвердил своё жестокое обвинение, или непосредственному свидетелю, полковнику барону Шарлю Фавье, нашему старому знакомцу? Он почёл своим долгом взять перо и защитить своего бывшего начальника, которого он, несомненно, считал непричастным к военной измене, к отступлению генерала Сугама из-под Эссона, но, даже если тут он прав, дело ведь не только в этом… ибо Мармон изменил уже накануне, когда вёл переговоры с австрийцами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199