Мысль о небывалом позоре пробудила во мне зверя, мозг захлестнули кровожадные инстинкты, силы удвоились. В следующую минуту я отвесил этому типу такого тумака, который уложил бы на месте любого — неважно, дикий он или ручной, да в придачу, размахнувшись хорошенько, от души лягнул противника в живот, да еще боднул несколько раз в нюх, после чего он ослабил объятия и часто-часто задышал. Не теряя времени, я нащупал на его голове, то, что больше всего походило на ухо, запихнул в рот и упоенно принялся перемалывать челюстями.
И вот, не выдержав моего последнего аргумента, дикарь издал рычание, в котором не было ничего человеческого, отпрянул от меня и, разбитый наголову, ринулся к выходу, должно быть, зализывать раны на солнышке.
Я поднялся и, спотыкаясь на каждом шагу, побрел следом. Снаружи донесся единодушный вопль, но выстрела не последовало. Впереди замаячил просвет, и скоро я показался в расселине пещеры — в крови, с головы до ног, вместо одежды одни лохмотья.
— Где он? — хрипло выкрикнул я. — Неужели упустили?
— Кого? — спрашивает Глэнтон, выходя из-за валуна, пока дядюшка Джейкоб и ван Брок спускались с дерева, росшего чуть поодаль.
— Дикаря, конечно, черт бы его… — прорычал я.
— Никакого дикаря мы не видели, — заявляет Глэнтон.
— Да? А кого же я тогда выгнал из пещеры?
— Мы только гризли и видели, — говорит Глэнтон.
— Ага, — осклабился дядя Джейкоб. — Это и был дикарь ван Брока. А сейчас, Брекенридж, если ты уже наигрался с медведем мы…
— Нет-нет! — испуганно завопил ван Брок, подпрыгивая от возбуждения. — Без сомнения, это был человек, я имею в виду то, что ударило меня по голове и скрылось в норе. Это не медведь! Он все еще там, если только из пещеры нет другого выхода.
Дядюшка Джейкоб заглянул в пасть пещеры и говорит:
— Да нету там никого. Даже дикарь не посмел бы забраться в логово гризли, а если бы и посмел, то остался бы там нав… У-а-у-у-у!
Из мрака пещеры со свистом вылетел камень и ударил дядюшку Джейкоба в живот. Дядюшка Джейкоб переломился надвое и ткнулся головой в землю.
И тут я вспомнил.
— Ага! — воскликнул я. — Все ясно! — Потом взял у Глэнтона шестизарядник, взвел курок и говорю им: — В пещере есть развилка. Я выбрал не тот ход. Стойте здесь, только освободите перед дырой чуток места. На сей раз он от меня не уйдет!
С этими словами я ринулся в пещеру и, не обращая внимания на рой камней в воздухе, углубился в узкий ход. Было темно, как в запечатанной консервной банке, но, похоже, я не ошибся в расчетах — впереди слышался топот босых ног по каменному полу. Я наддал ходу и тут заметил слабый свет. В следующий момент я завернул за угол и очутился в небольшом гроте. Из узкой бреши в стене на высоте нескольких ярдов от пола падал солнечный луч. В неверном свете я увидел фантастическое существо, которое делало отчаянные попытки удержаться на крохотном выступе перед брешью.
— А ну слазь! — загремел по гроту мой голос.
Он словно не слышал. Тогда я подпрыгнул, одной рукой ухватился за край выступа, подтянулся и мертвой хваткой вцепился ему в ногу. Ощутив на своей лодыжке железные пальцы, существо дико взвыло и опустило мне на голову дубину. Удар был настолько силен, что под рукой обломился кусок скалы, и поскольку я не захотел расстаться с его лодыжкой, то со стены слетели мы оба. К счастью, я упал на камни головой и отделался шишкой, в то время как наиболее важные части скелета — ребра, например, — вообще не пострадали.
Моему напарнику повезло меньше: он заехал макушкой мне в челюсть и потерял сознание.
Я тут же поднялся, ухватил пленника под мышки и потащил на божий свет, где нас дожидались остальные. Я свалил его перед ними на землю, и все вылупились на трофей, словно не веря своим глазам. Дикарь был великолепен: мужчина огромного роста со спутанными волосами и усами длиною в фут. Чресла дикаря прикрывала шкура кугуара.
— Белый человек! — От научной удачи ван Брок совсем ошалел. — Натуральный кавказец! Это величайшее открытие наших дней! Доисторический дикарь доиндейской эпохи! Потрясающий вклад в антропологию! Дикарь! Самый настоящий дикарь!
— Дикарь?! Черта с два! — встрял в излияния профессора дядюшка Джейкоб. — Это ж старина Джошуа Брэкстон, который всю прошлую зиму волочился за престарелой девицей, учительшей из Жеваного Уха, да так и не уговорил ее выйти замуж.
— Это я-то ее уговаривал?! — взвился старина Джошуа, к которому вдруг вернулся дар речи. — Все хорошо, что хорошо кончается. Я боролся за свою свободу, как иные не борются за свою жизнь! Это она со своей родней пыталась женить меня на себе и превратила мою жизнь в кромешный ад. Я все терпел, пока они не замыслили меня похитить и женить насильно. Тут у меня сдали нервы, и я удрал подальше ото всех. А чтобы отпугнуть людей, время от времени шатаюсь по горам в шкуре и с дубиной на плече. Единственное, чего я жажду, — это покоя, тишины и чтобы ни одной женщины поблизости, гори они все ясным пламенем!
Поняв, что надежды на дикаря рухнули, ван Брок не выдержал и разрыдался.
А дядюшка Джейкоб снова завел свою песню:
— Поскольку идиотская выдумка насчет дикаря благополучно разрешилась, не пора ли нам заняться более важными делами? Джошуа, ты эти горы знаешь даже лучше меня. Помоги найти Затерянную россыпь, и я возьму тебя в долю.
А старина Джошуа и отвечает:
— Этой россыпи нет вовсе. Она просто привиделась полоумному золотоискателю, когда тот бродил по пустыне.
— Но у меня есть карта, купленная у мексиканца в Белой Кляче! — загорячился дядюшка Джейкоб.
— Дай-ка взглянуть, — говорит Глэнтон, — Черт возьми! Так и есть! Тебя надули. Сам видел, как мексиканец рисовал эту карту, а еще он сказал, что собирается продать ее одному старому ослу за бутылку виски.
Дядюшка Джейкоб уселся на обломок скалы и принялся накручивать усы.
— Все пропало, — еле слышно прошелестел он. — Конец мечте! Надо возвращаться домой к супруге.
— Как видно, ты в отчаянном положении, если дело дошло до такого, — сочувственным тоном проговорил старина Джошуа. — Оставайся-ка лучше здесь. Правда, здесь нет золота, так зато нет и женщин.
— Бабы — это сплошь силки да капканы, — согласился Глэнтон. — Пусть ван Брока проводит кто-нибудь другой, а я останусь с Джошуа.
— Вам всем должно быть стыдно за такие слова о дамах, — я решил как-то приободрить этих разочарованных жизнью, — Я настрадался от дамского непостоянства даже больше, чем вы, змееловы несчастные, однако не держу зла на всю их породу. И что же еще, — продолжал я, все больше распаляясь в ораторском раже, — что еще в нашем паршивом неспокойном мире, нашпигованном кольтами, ножами, тарантулами и медведями, что еще, спрашиваю вас, джентльмены, может сравниться с женской лаской, красотой, с женской нежностью, которая…
— Вот он, негодяй-и-и!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78