но вниз прьь гал, точно дикий зверь. Точно дикий зверь — это сказала Тийя, и Аннес был доволен, что о нем так говорят. Если бы не мешал бидон, Аннес очутился бы внизу одним прыжком. Нагнулся бы всем телом вперед, уперся руками в стенки узкой лестницы и бросился бы вниз. Он всегда приземлялся благополучно. Когда-то давно он упал с лестницы и после этого начал заикаться, но
сам Аннес этого случая не помнил. Иногда, если волно-вался, он заикался и сейчас, но все реже. Никто из пацанов не отваживался повторить его рискованный номер, не говоря уж о Тийе. Не будь этой проклятой посудины, Аннес и сейчас пролетел бы по воздуху, хотя внизу площадка была покрыта льдом. Мешал бидон.
Во дворе жена маляра выколачивала болтавшийся на веревке полосатый коврик. Другие жильцы так не выбивали половики, просто трясли вдвоем, только она колотила выбивалкой, словно на веревке висел какой-нибудь персидский ковер. Жена маляра была занята, она и не заметила, наверное, ни Аннеса, ни его бидона. Около прачечной Тийя и другие девочки с разбегу скользили по замерзшей луже. Не будь посудины, Аннес тоже попробовал бы — скользко ли. Но сейчас он прошел мимо девчонок как можно тише. Только повертел бидон за ручку вокруг пальца. Если Тийя оглянется, она увидит, что Аннес настроен превосходно и отправляется не дальше, чем за молоком.
Но Тийя не повернула головы, и Аннесу даже стало досадно. У Тийи был удивительный взгляд, не такой, как у других девочек. Иногда от ее взгляда Аннесу делалось весело. Он решил, когда вернется, зайги к Тийе и посмотреть, справилась ли она с математикой. Аннес часто бывал у Кольвов, хотя мама теперь это не очень-то одобряла. Не из-за Тийи, к Тийе мама относилась терпимо, а из-за ее старшей сестры, которая стала шлюхой. Хотя Аннес отлично понимал, что такое шлюха и что значит, когда ею делаются, он не презирал старшую сестру Тийи. Вильма в его глазах была ничуть не хуже и не лучше других девушек, прошедших конфирмацию; если она и спит с мужчинами — что с того. И даже будь Вильма хуже других, Тийя-то остается прежней. Тийя — такая девчонка, что в гулящие не пойдет. Единственное, чего Аннес боялся у Кольвов,— это ссор между стариками. В таких случаях дед Кольв начинал гнусно ругаться и кидался на жену с кулаками. Та в долгу не оставалась, отвечала громкой бранью и, если потасовка разгоралась, швыряла в старика чем попало. Это было противно слышать, еще противнее —• видеть. Тийя, которую ничто не могло смутить, которая умела дать по носу любой девчонке или парню, вздумай они ее задеть, страшно стыдилась этих драк. Если бы Тийя так не выходила из себя, Аннесу тоже было бы ни холодно ни жарко от стычек между стариками Кольвами.
Прежде чем выйти на улицу, Аннес бросил быстрый взгляд налево — не стоит ли на углу хозяин лавки, помещавшейся в их доме. Когда покупателей не было, бакалейщик от скуки прохаживался взад-вперед перед лавкой. Иногда топал на угол и там покуривал, засунув руки в карманы, в своем фаргуке, измазанном селедочным рассолом и керосином. В таких случаях Аннесу приходилось ждать. Если бы лавочник увидел, что он уходит с бидоном в руке, подумал бы бог знает что, например, что Аннес идет в другую лавку. А такая мысль может разозлить лавочника. Вдруг он перестанет давать им в долг, тогда — хоть зубы клади на полку. Сейчас еще дает, ко, отвешивая товар, все дольше пялит глаза на Аннеса, о чем-то раздумывая.
Аннес знал, что у лавочника есть тетрадь, в которую тот записывает, что их семья берет у него в долг. Покупают они немного — хлеб, соль, селедку, керосин, иногда полфунта жира, муки для подливки и больше ничего. Булки, масла и колбасы — ни грамма. Даже маргарина не берут. Летом покупают, а зимой — нет. И такой тяжелой зимы, как нынешняя, давно не бывало. Хорошо, что хоть картошка есть, купили осенью несколько мешков — пять или больше четвериков. Мама говорит: это просто счастье, иначе что бы они делали. В лавке картошка не продается, а на рынке никто не дает в долг.
Аннес знает, что они всегда зимой покупают в долг и расплачиваются летом, когда отец зарабатывает больше. Так рано, как в эту зиму, они никогда еще не начинали забирать «на тетрадку». Аннес все это знает, но не беспокоится. Он привык, ему кажется, что в таком житье нет ничего необычного. Собственно говоря, он об этом и не думает. Кроме того, он убежден, что из тех, кто ест хлеб с салакой и сдабривает вареную картошку рассолом, получаются самые сильные люди. Его отец сильный, очень сильный. А когда он мог зимой наедаться мясом до отвала? Рихи — самый крепкий мальчишка во всей округе; теперь он уже и не мальчишка, а рабочий человек, сейчас, правда, безработный, но все же рабочий. А что он ест? Такую же пищу. Аннес тоже хотел бы стать сильным, но ему, к сожалению, салака и картошка не помогают. Он вовсе не хлипкий, сноровки и упорства не занимать, кулаки пустить в ход умеет, только вот ростом не вышел. В классе только двое ребят ниже его. С мальчишками такого же роста или чуть повыше он справляется, но долговязые оболтусы быстро сбивают его с ног. Аннес никому не поддался бы, но что поделаешь, если в свои двенадцать лет ты все еще коротышка.
Сегодня повезло. Лавочник не курил на углу. Аннес быстро свернул направо и пустился почти бегом. Бидон он держал перед собой: если даже лавочник появится на углу, он не увидит, что у Аннеса в руке болтается посудина. В одну минуту Аннес миновал другую продуктовую лавку и замедлил шаг. Пусть теперь лавочник из их дома смотрит ему вслед, пусть даже увидит бидон — он все равно ничего не подумает плохого, не заподозрит, что Аннеса послали в другую лавку. У него не будет причин ворчать: вот, мол, когда деньги есть, покупают в другом месте, а когда прикрутит — ко мне идут. На углу Малой Американской Аннес оглянулся и вздохнул: приземистой фигуры лавочника и сейчас не было видно.
Дальше шла наиболее легкая часть пути, примерно с полкилометра. Никто, будь он даже сыщик вроде Шерлока Холмса, не мог бы сказать, куда направляется Аннес. Возможно, Шерлок Холмс все же догадался бы, но такого шпика никогда на свете не бывало! Книги— это вообще один обман, так же как и газеты, газеты, пожалуй, еще больше, чем книги.
Аннес, хотя и повернул на Малую Американскую, шел по этой улице недолго. Сделав с десяток шагов, юркнул в переулок, выходивший на Большую Американскую. Проходя мимо длинного оштукатуренного дома, где помещались мясная лавка и принадлежащий потребительскому обществу колониальный магазин, он с любопытством разглядывал дверь, замки, окна и ставни магазина. Аннес был разочарован, не обнаружив ничего особенного. А ведь говорили, будто ночью здесь побывали воры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
сам Аннес этого случая не помнил. Иногда, если волно-вался, он заикался и сейчас, но все реже. Никто из пацанов не отваживался повторить его рискованный номер, не говоря уж о Тийе. Не будь этой проклятой посудины, Аннес и сейчас пролетел бы по воздуху, хотя внизу площадка была покрыта льдом. Мешал бидон.
Во дворе жена маляра выколачивала болтавшийся на веревке полосатый коврик. Другие жильцы так не выбивали половики, просто трясли вдвоем, только она колотила выбивалкой, словно на веревке висел какой-нибудь персидский ковер. Жена маляра была занята, она и не заметила, наверное, ни Аннеса, ни его бидона. Около прачечной Тийя и другие девочки с разбегу скользили по замерзшей луже. Не будь посудины, Аннес тоже попробовал бы — скользко ли. Но сейчас он прошел мимо девчонок как можно тише. Только повертел бидон за ручку вокруг пальца. Если Тийя оглянется, она увидит, что Аннес настроен превосходно и отправляется не дальше, чем за молоком.
Но Тийя не повернула головы, и Аннесу даже стало досадно. У Тийи был удивительный взгляд, не такой, как у других девочек. Иногда от ее взгляда Аннесу делалось весело. Он решил, когда вернется, зайги к Тийе и посмотреть, справилась ли она с математикой. Аннес часто бывал у Кольвов, хотя мама теперь это не очень-то одобряла. Не из-за Тийи, к Тийе мама относилась терпимо, а из-за ее старшей сестры, которая стала шлюхой. Хотя Аннес отлично понимал, что такое шлюха и что значит, когда ею делаются, он не презирал старшую сестру Тийи. Вильма в его глазах была ничуть не хуже и не лучше других девушек, прошедших конфирмацию; если она и спит с мужчинами — что с того. И даже будь Вильма хуже других, Тийя-то остается прежней. Тийя — такая девчонка, что в гулящие не пойдет. Единственное, чего Аннес боялся у Кольвов,— это ссор между стариками. В таких случаях дед Кольв начинал гнусно ругаться и кидался на жену с кулаками. Та в долгу не оставалась, отвечала громкой бранью и, если потасовка разгоралась, швыряла в старика чем попало. Это было противно слышать, еще противнее —• видеть. Тийя, которую ничто не могло смутить, которая умела дать по носу любой девчонке или парню, вздумай они ее задеть, страшно стыдилась этих драк. Если бы Тийя так не выходила из себя, Аннесу тоже было бы ни холодно ни жарко от стычек между стариками Кольвами.
Прежде чем выйти на улицу, Аннес бросил быстрый взгляд налево — не стоит ли на углу хозяин лавки, помещавшейся в их доме. Когда покупателей не было, бакалейщик от скуки прохаживался взад-вперед перед лавкой. Иногда топал на угол и там покуривал, засунув руки в карманы, в своем фаргуке, измазанном селедочным рассолом и керосином. В таких случаях Аннесу приходилось ждать. Если бы лавочник увидел, что он уходит с бидоном в руке, подумал бы бог знает что, например, что Аннес идет в другую лавку. А такая мысль может разозлить лавочника. Вдруг он перестанет давать им в долг, тогда — хоть зубы клади на полку. Сейчас еще дает, ко, отвешивая товар, все дольше пялит глаза на Аннеса, о чем-то раздумывая.
Аннес знал, что у лавочника есть тетрадь, в которую тот записывает, что их семья берет у него в долг. Покупают они немного — хлеб, соль, селедку, керосин, иногда полфунта жира, муки для подливки и больше ничего. Булки, масла и колбасы — ни грамма. Даже маргарина не берут. Летом покупают, а зимой — нет. И такой тяжелой зимы, как нынешняя, давно не бывало. Хорошо, что хоть картошка есть, купили осенью несколько мешков — пять или больше четвериков. Мама говорит: это просто счастье, иначе что бы они делали. В лавке картошка не продается, а на рынке никто не дает в долг.
Аннес знает, что они всегда зимой покупают в долг и расплачиваются летом, когда отец зарабатывает больше. Так рано, как в эту зиму, они никогда еще не начинали забирать «на тетрадку». Аннес все это знает, но не беспокоится. Он привык, ему кажется, что в таком житье нет ничего необычного. Собственно говоря, он об этом и не думает. Кроме того, он убежден, что из тех, кто ест хлеб с салакой и сдабривает вареную картошку рассолом, получаются самые сильные люди. Его отец сильный, очень сильный. А когда он мог зимой наедаться мясом до отвала? Рихи — самый крепкий мальчишка во всей округе; теперь он уже и не мальчишка, а рабочий человек, сейчас, правда, безработный, но все же рабочий. А что он ест? Такую же пищу. Аннес тоже хотел бы стать сильным, но ему, к сожалению, салака и картошка не помогают. Он вовсе не хлипкий, сноровки и упорства не занимать, кулаки пустить в ход умеет, только вот ростом не вышел. В классе только двое ребят ниже его. С мальчишками такого же роста или чуть повыше он справляется, но долговязые оболтусы быстро сбивают его с ног. Аннес никому не поддался бы, но что поделаешь, если в свои двенадцать лет ты все еще коротышка.
Сегодня повезло. Лавочник не курил на углу. Аннес быстро свернул направо и пустился почти бегом. Бидон он держал перед собой: если даже лавочник появится на углу, он не увидит, что у Аннеса в руке болтается посудина. В одну минуту Аннес миновал другую продуктовую лавку и замедлил шаг. Пусть теперь лавочник из их дома смотрит ему вслед, пусть даже увидит бидон — он все равно ничего не подумает плохого, не заподозрит, что Аннеса послали в другую лавку. У него не будет причин ворчать: вот, мол, когда деньги есть, покупают в другом месте, а когда прикрутит — ко мне идут. На углу Малой Американской Аннес оглянулся и вздохнул: приземистой фигуры лавочника и сейчас не было видно.
Дальше шла наиболее легкая часть пути, примерно с полкилометра. Никто, будь он даже сыщик вроде Шерлока Холмса, не мог бы сказать, куда направляется Аннес. Возможно, Шерлок Холмс все же догадался бы, но такого шпика никогда на свете не бывало! Книги— это вообще один обман, так же как и газеты, газеты, пожалуй, еще больше, чем книги.
Аннес, хотя и повернул на Малую Американскую, шел по этой улице недолго. Сделав с десяток шагов, юркнул в переулок, выходивший на Большую Американскую. Проходя мимо длинного оштукатуренного дома, где помещались мясная лавка и принадлежащий потребительскому обществу колониальный магазин, он с любопытством разглядывал дверь, замки, окна и ставни магазина. Аннес был разочарован, не обнаружив ничего особенного. А ведь говорили, будто ночью здесь побывали воры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52