Артур сумел бы, но Артура нет, он вынужден был уехать, иначе уже сидел бы в тюрьме на Батарейной. И сейчас, шагая по Виру, Рихи вдруг подумал — может, и правда воззвание писал Артур, может, он вернулся и работает в подполье? Рихи всей душой хотел бы этого. Но он сразу отогнал эту мысль. Нет, Артур не вернулся, он и не может так скоро вернуться. Рихи было досадно, что он не в состоянии сам совершить нечто значительное. Но сегодня на собрании он должен сделать многое, и если у него сорвется, значит, он ни к черту не годен. Он уже и сейчас запарился: собрание вот-вот начнется, а он еще мотается по городу, хотя должен был бы давно сидеть в зале, в первом ряду.
Рихи опоздал потому, что не смог больше терпеть и разыскал жену Артура. Он знал, что так поступать нельзя, что за Метой следят, и все же пошел. Он, конечно, не был настолько глуп, чтобы отправиться к ней домой, нет, он дождался, когда она вышла, прошел за ней несколько улиц, раз десять проверил, не увязался ли следом шпик, и только когда убедился, что за ними не следят чужие глаза, подошел к ней. Лучше бы он этого не делал: от Меты ничего решительно не удалось узнать. Она еще и осыпала Рихи упреками, собственно, не его, а всех деятелей с Вокзального бульвара К Дескать, эта компания и погубила жизнь Артура — именно так Мета и сказала, причем еще добавила, что теперь Артур вместо рая попал в пекло. Рихи не понял, что Мета под этим подразумевала; может быть, ничего и не подразумевала, просто так бросалась словами, ведь
1 В Доме рабочих на Вокзальном бульваре в Таллине в 20— 30-х годах был центр левых рабочих организаций, здесь же помещались редакции легальных рабочих изданий. Дом рабочих был связан с находившейся в подполье Коммунистической партией. (Примеч. переводчика.)
нервные женщины болтают всякое. Если и была от этого разговора какая польза, то только одна: Рихи понял, что жена тоже ничего не получает от Артура.
Еще когда Артур уезжал из Таллина, Рихард знал, что каких-либо вестей о друге так скоро ждать не стоит. Пройдет, наверное, несколько месяцев, может быть, полгода, может, год, а то и больше. Посылать письма по почте, пожалуй, действительно нельзя, уже ради него самого, ради Рихарда. Хотя они условились, что Артур напишет не ему, а его старой тетке, подпишется чужой фамилией, и из письма никто ничего не сможет понять, кроме Рихарда. Но, по-видимому, Артур считает более разумным не пользоваться почтой, уж он-то знает, что делает. Рихард верил Артуру как самому себе. Нет, еще больше. Он, Рихард, иногда может из-за своего необузданного нрава бог знает чего натворить; когда вспылит, способен на все. Бывало, Артур не раз заставлял его сдерживаться, и хотя Рихи обычно пытался оправдываться, позже, поостынув, признавал, что прав был Друг.
Да, теперь Рихард убедился, что Артур предпочитает не пользоваться почтой. Но почему он каким-нибудь другим путем не сообщит о себе, Рихард не понимал Вернее, иногда ему казалось, что понимает, иногда —- нет. В такие часы приходили в голову дурные мысли. Например, что о нем попросту забыли. Или что Артур стал сверх меры осторожен и вообще не решается ничего предпринимать.
Рихард Хурт терпеть не мог осторожных людей. Не то что терпеть не мог — он их просто презирал. Ему иногда казалось, что даже в Доме рабочих люди стали чересчур смирные. От осторожности один шаг до трусости, а трус ни на что не способен. Раньше Артур не осторожничал, в свое время он рисковал многим; за то, что Артур действовал так смело, Рихард его и полюбил.
После весенних арестов этого года немало прежних, а трус ни на что не способен. Раньше Артур не Хурту советовали так поступить, но он не слушал подобных советчиков. Напротив, жажда деятельности в нем все возрастала. Но вот беда — он чувствовал себя словно связанным по рукам и ногам, казался себе похожим на курицу, которая топчется в пакле. И не потому, что закон и полиция ставили рогатки ему подобным. Нет, не потому. Артур умел при любых условиях что-то предпринять, а вот он, Рихард, не умеет. Разумеется, он гораздо моложе Артура, его в будущем году только заберут в солдаты, а Артуру через год или два исполнится тридцать лет. Но причина не только в возрасте. Рихард сам это понимал. Он брался за дело с жаром, полиции не боялся. Но что толку в твоем рвении, если ты чертовски мало знаешь и умеешь. А лишнее рвение иногда может даже принести вред. Ему несколько раз давали понять — пусть он так часто не попадается на глаза полиции и шпикам, тогда его можно будет больше использовать. Рихард всякий раз взрывался и начинал бурно возражать. «Подпольная работа ни гроша не стоит,— говорил он,— если она укрыта так глубоко, что ее никто и не видит». Конечно, потом Рихард понял, что и здесь тоже правы были товарищи, а не он. И все же ему по-прежнему казалось, будто и в подполье дело ведется слишком уж осмотрительно и осторожно.
За день до своего отъезда в Нарву — он уезжал ночным поездом — Артур говорил в шутку, что, мол, теперь Рихард должен взять на свои плечи часть той работы, которую вел он, Артур. Рихард сделал бы это с радостью, но он сразу понял, что заменить Артура не сможет. Он не умел даже складно произнести речь, не говоря уж о том, чтобы написать статью или воззвание. Он пробовал, он несколько раз пытался, то по настоянию Артура, то по собственному почину, уже после перехода Артуром границы. Но ничего не получалось.
Теперь Рихи жалел, что мальчишкой не очень-то уважал школьные учебники. Он пытался наверстать то, что в свое время упустил. Каждую свободную минуту он отдавал книгам. Такое ученье требовало тяжелого труда, у него не было способности все схватывать на лету, но он безжалостно себя подгонял. Штудировал учебники для средней школы, однако алгебру и тригонометрию, так же как физику и химию, трудно было осилить самостоятельно. Еще труднее было изучать иностранные языки, но он и тут не давал себе пощады, зазубривал ежедневно по двадцать русских и немецких слов; не беда, что ночи оказывались короткими.
Проходя мимо кино, Рихи толкнул локтем даму, одетую в меха, и ее муж что-то крикнул ему вдогонку. В другое время Рихи остановился бы и ответил как можно язвительнее; обычно он даже искал случая дать .господам по носу, а такая расфранченная мадам и вылощенный тип были в его глазах буржуями-выскочками или и того хуже. Иногда Рихи так и подмывало затеять стычку, он просто не мог иначе. Что-то непреодолимое заставляло его заносить кулак, хотя это было глупо, бессмысленно, унижало его как рабочего.
Сейчас Рихи, сжав зубы, прошел мимо. На углу улицы Мюйривахе стояли трое хлыщей, одного из них Рихи знал. Этот тип, всегда франтовски одетый, плечистый, широколицый, скуластый, мог жестоко, до бесчувствия избить какого-нибудь парня из чужой компании.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
Рихи опоздал потому, что не смог больше терпеть и разыскал жену Артура. Он знал, что так поступать нельзя, что за Метой следят, и все же пошел. Он, конечно, не был настолько глуп, чтобы отправиться к ней домой, нет, он дождался, когда она вышла, прошел за ней несколько улиц, раз десять проверил, не увязался ли следом шпик, и только когда убедился, что за ними не следят чужие глаза, подошел к ней. Лучше бы он этого не делал: от Меты ничего решительно не удалось узнать. Она еще и осыпала Рихи упреками, собственно, не его, а всех деятелей с Вокзального бульвара К Дескать, эта компания и погубила жизнь Артура — именно так Мета и сказала, причем еще добавила, что теперь Артур вместо рая попал в пекло. Рихи не понял, что Мета под этим подразумевала; может быть, ничего и не подразумевала, просто так бросалась словами, ведь
1 В Доме рабочих на Вокзальном бульваре в Таллине в 20— 30-х годах был центр левых рабочих организаций, здесь же помещались редакции легальных рабочих изданий. Дом рабочих был связан с находившейся в подполье Коммунистической партией. (Примеч. переводчика.)
нервные женщины болтают всякое. Если и была от этого разговора какая польза, то только одна: Рихи понял, что жена тоже ничего не получает от Артура.
Еще когда Артур уезжал из Таллина, Рихард знал, что каких-либо вестей о друге так скоро ждать не стоит. Пройдет, наверное, несколько месяцев, может быть, полгода, может, год, а то и больше. Посылать письма по почте, пожалуй, действительно нельзя, уже ради него самого, ради Рихарда. Хотя они условились, что Артур напишет не ему, а его старой тетке, подпишется чужой фамилией, и из письма никто ничего не сможет понять, кроме Рихарда. Но, по-видимому, Артур считает более разумным не пользоваться почтой, уж он-то знает, что делает. Рихард верил Артуру как самому себе. Нет, еще больше. Он, Рихард, иногда может из-за своего необузданного нрава бог знает чего натворить; когда вспылит, способен на все. Бывало, Артур не раз заставлял его сдерживаться, и хотя Рихи обычно пытался оправдываться, позже, поостынув, признавал, что прав был Друг.
Да, теперь Рихард убедился, что Артур предпочитает не пользоваться почтой. Но почему он каким-нибудь другим путем не сообщит о себе, Рихард не понимал Вернее, иногда ему казалось, что понимает, иногда —- нет. В такие часы приходили в голову дурные мысли. Например, что о нем попросту забыли. Или что Артур стал сверх меры осторожен и вообще не решается ничего предпринимать.
Рихард Хурт терпеть не мог осторожных людей. Не то что терпеть не мог — он их просто презирал. Ему иногда казалось, что даже в Доме рабочих люди стали чересчур смирные. От осторожности один шаг до трусости, а трус ни на что не способен. Раньше Артур не осторожничал, в свое время он рисковал многим; за то, что Артур действовал так смело, Рихард его и полюбил.
После весенних арестов этого года немало прежних, а трус ни на что не способен. Раньше Артур не Хурту советовали так поступить, но он не слушал подобных советчиков. Напротив, жажда деятельности в нем все возрастала. Но вот беда — он чувствовал себя словно связанным по рукам и ногам, казался себе похожим на курицу, которая топчется в пакле. И не потому, что закон и полиция ставили рогатки ему подобным. Нет, не потому. Артур умел при любых условиях что-то предпринять, а вот он, Рихард, не умеет. Разумеется, он гораздо моложе Артура, его в будущем году только заберут в солдаты, а Артуру через год или два исполнится тридцать лет. Но причина не только в возрасте. Рихард сам это понимал. Он брался за дело с жаром, полиции не боялся. Но что толку в твоем рвении, если ты чертовски мало знаешь и умеешь. А лишнее рвение иногда может даже принести вред. Ему несколько раз давали понять — пусть он так часто не попадается на глаза полиции и шпикам, тогда его можно будет больше использовать. Рихард всякий раз взрывался и начинал бурно возражать. «Подпольная работа ни гроша не стоит,— говорил он,— если она укрыта так глубоко, что ее никто и не видит». Конечно, потом Рихард понял, что и здесь тоже правы были товарищи, а не он. И все же ему по-прежнему казалось, будто и в подполье дело ведется слишком уж осмотрительно и осторожно.
За день до своего отъезда в Нарву — он уезжал ночным поездом — Артур говорил в шутку, что, мол, теперь Рихард должен взять на свои плечи часть той работы, которую вел он, Артур. Рихард сделал бы это с радостью, но он сразу понял, что заменить Артура не сможет. Он не умел даже складно произнести речь, не говоря уж о том, чтобы написать статью или воззвание. Он пробовал, он несколько раз пытался, то по настоянию Артура, то по собственному почину, уже после перехода Артуром границы. Но ничего не получалось.
Теперь Рихи жалел, что мальчишкой не очень-то уважал школьные учебники. Он пытался наверстать то, что в свое время упустил. Каждую свободную минуту он отдавал книгам. Такое ученье требовало тяжелого труда, у него не было способности все схватывать на лету, но он безжалостно себя подгонял. Штудировал учебники для средней школы, однако алгебру и тригонометрию, так же как физику и химию, трудно было осилить самостоятельно. Еще труднее было изучать иностранные языки, но он и тут не давал себе пощады, зазубривал ежедневно по двадцать русских и немецких слов; не беда, что ночи оказывались короткими.
Проходя мимо кино, Рихи толкнул локтем даму, одетую в меха, и ее муж что-то крикнул ему вдогонку. В другое время Рихи остановился бы и ответил как можно язвительнее; обычно он даже искал случая дать .господам по носу, а такая расфранченная мадам и вылощенный тип были в его глазах буржуями-выскочками или и того хуже. Иногда Рихи так и подмывало затеять стычку, он просто не мог иначе. Что-то непреодолимое заставляло его заносить кулак, хотя это было глупо, бессмысленно, унижало его как рабочего.
Сейчас Рихи, сжав зубы, прошел мимо. На углу улицы Мюйривахе стояли трое хлыщей, одного из них Рихи знал. Этот тип, всегда франтовски одетый, плечистый, широколицый, скуластый, мог жестоко, до бесчувствия избить какого-нибудь парня из чужой компании.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52