Правда, никто ему этого не давал понять, ни словом, ни делом, но почему бы им так не думать? Он ведь тоже многим чужой. В лицо его уже знали хорошо, но шапочное знакомство мало что значит, когда дело оборачивается так серьезно. Конечно, его все больше и больше считали своим человеком, это доказывалось и тем, что его позвали с собой. Ну да, в тот раз позвали, а в следующий доверят ли? Когда всех знают уже давно, подозрение, естественно, падает на того, кто менее известен.
Аннес спросил Натана, случались ли такие вепщ раньше. Натан ответил, что в рабочем движении всегда действовали и провокаторы, это вечная беда эстонской революции, и корни ее, видимо, лежат очень глубоко. Эстонский крепостной крестьянин мог посытнее прокорм миться только двумя путями: тяжким, непосильным трудом и огромным упорством или же заискиванием^ угодничеством и наушничаньем перед помещиками иг городскими ратманами. Но из семей помещичьих над^ смотрщиков, кладовщиков и старост вышли многие выдающиеся люди нашего народа, и, наверное, они вместе с молоком матери впитали дух низкопоклонства и робости перед сильными мира сего, дух двоедушия. Из-за куска хлеба человек способен на всякое свинство. Или чтобы спасти свою шкуру. Власти понимают это отлично, ведь и министры нынешнего правительства, начиная с Пятса, пускались на всякие уловки, чтобы взобраться на облучок. А разве в свое время вожаки соперничавших буржуазных группировок не чернили друг друга всячески перед губернаторами! Мало ли посылалось доносов из Эстляндии царю в Петербург! А сейчас Выш-город имеет свои глаза и уши в каждой рабочей организации, которая кажется ему подозрительной. Чем краснее союз, тем больше провокаторов и шпиков там орудует и шпионит. В подполье распространяются длинные списки людей, которых надо остерегаться, как чумы. Иной раз от этого всего голова так закружится что начинаешь подозревать себя самого. При этом Натан странно улыбнулся и добавил, что шпики засылаются и в буржуазные общества. Порядочное правительство и его секретная служба должны абсолютно везде иметь своих надежных информаторов.
Разговор с Натаном оставил в душе Аннеса какой-то неприятный осадок. Почему — этого он не мог себе уяснить. Натан был одним из немногих руководящих лиц, с которым у Аннеса сложились приятельские отно« шения. Несмотря на то, что Рихи отзывался о Натане очень плохо. Натан, правда, принадлежал к оппозиционному крылу социал-демократической партии, но в глазах Рихи это немногого стоило. Аннесу казалось, что Рихи по отошению к-Натану несправедлив и слишком нетерпим. Он попытался объяснить Рихи, что на занятиях учебного кружка Натан выступает как большевик но Рихи в ответ на это снова вскипел: «Лицемер! Испугался трудностей подлинной революционной работы, боится пролетарской дисциплины, как черт креста. Я плюю на таких австромарксистов». Аннес не стал чуждаться Натана, а прошлой зимой занятия кружка еще больше их сблизили. Аннес, редко бравший слово в кружке, дважды вступил с Натаном в спор, в котором использовал мысли и взгляды Рихи. После спора Натан, как показалось Аннесу, стал его больше ценить. Натан был грамотным человеком, мог бы служить где-нибудь в конторе, в банке или учреждении, но перебивался случайными заработками. Говорили, будто он пишет под псевдонимами в газеты, время от времени что-то переводит. Иногда Натан заходил и в гимнастический зал, баскетболист он был неважный, но на параллельных брусьях и со штангой проделывал всякие фокусы. Его тощее тело было невероятно крепким, во время упражнений его глубоко сидящие в орбитах глаза еще больше блестели. Вообще он был человек своеобразный.
О провокаторах и шпиках Натан говорил в своей обычной манере — тихо и спокойно. Как он вообще мог говорить таким равнодушным и бесстрастным тоном? Аннес, сильно взволнованный случившимся, не мог себе объяснить спокойствие Натана. Натан рассуждал о предательстве так, как будто происшедший провал нисколько его не касался. Аннесу вспомнилось, что говорил о Натане Рихи. И тут Натан вдруг показался Аннесу подозрительным. Но он сейчас же попытался укротить свои взбаламученные мысли, сказав себе, что без фактов никого нельзя обвинять. Аннесу стало стыдно: он, словно поддавшись панике, готов был сразу же осудить товарища! И все-таки неприятный осадок, Возникший во время разговора, не исчезал.
Предстоящий допрос на улице Пагари теперь уже не казался Аннесу пустым, может быть, даже романтически увлекательным приключением. Вызов в охранную полицию не встревожил Аннеса. А если и встревожил, то совсем немного. Страха не было. Скорее стало даже интересно — что они хотят у него выведать? Тут было и любопытство и, может быть, чуть-чуть тщеславия: он уже не какой-нибудь ничтожный мальчишка, его уже держат на прицеле. Разумеется, перед родителями Аннес не стал важничать. Сказал словно между прочим, что там, в охранке, видно, совсем с ума сошли, и пожал плечами. Толковали об этом недолго. Отец заметил, что в полиции чем меньше ты говоришь, тем лучше, Нет — и все, этого достаточно. Мама сказала — и что там Аннес может знать, просто так бегает следом за етаршими, взрослыми парнями; это даже задело Аннеса. Во-первых, он уже не мальчишка, а во-вторых, и его башка кое-что соображает. Но, в конце концов, что он в самом деле знает? Никаких секретных сведений. Участвовал в учебных кружках и играл в баскетбол в Рабочем спортивном клубе. Занятия в кружках, посещение собраний4 и игра в баскетбол — это же вполне законные и дозволенные действия. Только в стенной газете, которую они выпускали вместе с Натаном, возможно, было кое-что противоречащее некоторым статьям закона. Перед от« крытыми собраниями Натан всегда убирал стенную газету подальше, чтобы она не попалась на глаза фараонам. На собраниях, о которых объявлялось официально, всегда сидели полицейские, чаще всего констебли, Аннес не стал бы прятать стенную газету — зачем тогда ломать себе голову и стараться, если люди не смогут ее прочесть? Да и какую антигосударственную агитацию они вели в стенной газете? Натан с одобрением писал о пятилетке в Советской России, а он, Аннес, вырезал из цветной бумаги красного гиганта, который разбивает вдребезги колоссальную коричневую свастику. А еще Натан писал о необходимости единства в борьбе рабочего класса против фашизма, этим дело и ограничивалось. Гораздо более серьезной была история с Тапа, но ее расследование давно закончено. Натана и еще трех-четырех человек осудили на несколько недель ареста. Сунув повестку в карман, Аннес уверенным шагом направился к центру города. Он никогда раньше не имел дела с политической полицией. С постовыми на улицах — случалось, да и то когда бегал еще в коротких штанишках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
Аннес спросил Натана, случались ли такие вепщ раньше. Натан ответил, что в рабочем движении всегда действовали и провокаторы, это вечная беда эстонской революции, и корни ее, видимо, лежат очень глубоко. Эстонский крепостной крестьянин мог посытнее прокорм миться только двумя путями: тяжким, непосильным трудом и огромным упорством или же заискиванием^ угодничеством и наушничаньем перед помещиками иг городскими ратманами. Но из семей помещичьих над^ смотрщиков, кладовщиков и старост вышли многие выдающиеся люди нашего народа, и, наверное, они вместе с молоком матери впитали дух низкопоклонства и робости перед сильными мира сего, дух двоедушия. Из-за куска хлеба человек способен на всякое свинство. Или чтобы спасти свою шкуру. Власти понимают это отлично, ведь и министры нынешнего правительства, начиная с Пятса, пускались на всякие уловки, чтобы взобраться на облучок. А разве в свое время вожаки соперничавших буржуазных группировок не чернили друг друга всячески перед губернаторами! Мало ли посылалось доносов из Эстляндии царю в Петербург! А сейчас Выш-город имеет свои глаза и уши в каждой рабочей организации, которая кажется ему подозрительной. Чем краснее союз, тем больше провокаторов и шпиков там орудует и шпионит. В подполье распространяются длинные списки людей, которых надо остерегаться, как чумы. Иной раз от этого всего голова так закружится что начинаешь подозревать себя самого. При этом Натан странно улыбнулся и добавил, что шпики засылаются и в буржуазные общества. Порядочное правительство и его секретная служба должны абсолютно везде иметь своих надежных информаторов.
Разговор с Натаном оставил в душе Аннеса какой-то неприятный осадок. Почему — этого он не мог себе уяснить. Натан был одним из немногих руководящих лиц, с которым у Аннеса сложились приятельские отно« шения. Несмотря на то, что Рихи отзывался о Натане очень плохо. Натан, правда, принадлежал к оппозиционному крылу социал-демократической партии, но в глазах Рихи это немногого стоило. Аннесу казалось, что Рихи по отошению к-Натану несправедлив и слишком нетерпим. Он попытался объяснить Рихи, что на занятиях учебного кружка Натан выступает как большевик но Рихи в ответ на это снова вскипел: «Лицемер! Испугался трудностей подлинной революционной работы, боится пролетарской дисциплины, как черт креста. Я плюю на таких австромарксистов». Аннес не стал чуждаться Натана, а прошлой зимой занятия кружка еще больше их сблизили. Аннес, редко бравший слово в кружке, дважды вступил с Натаном в спор, в котором использовал мысли и взгляды Рихи. После спора Натан, как показалось Аннесу, стал его больше ценить. Натан был грамотным человеком, мог бы служить где-нибудь в конторе, в банке или учреждении, но перебивался случайными заработками. Говорили, будто он пишет под псевдонимами в газеты, время от времени что-то переводит. Иногда Натан заходил и в гимнастический зал, баскетболист он был неважный, но на параллельных брусьях и со штангой проделывал всякие фокусы. Его тощее тело было невероятно крепким, во время упражнений его глубоко сидящие в орбитах глаза еще больше блестели. Вообще он был человек своеобразный.
О провокаторах и шпиках Натан говорил в своей обычной манере — тихо и спокойно. Как он вообще мог говорить таким равнодушным и бесстрастным тоном? Аннес, сильно взволнованный случившимся, не мог себе объяснить спокойствие Натана. Натан рассуждал о предательстве так, как будто происшедший провал нисколько его не касался. Аннесу вспомнилось, что говорил о Натане Рихи. И тут Натан вдруг показался Аннесу подозрительным. Но он сейчас же попытался укротить свои взбаламученные мысли, сказав себе, что без фактов никого нельзя обвинять. Аннесу стало стыдно: он, словно поддавшись панике, готов был сразу же осудить товарища! И все-таки неприятный осадок, Возникший во время разговора, не исчезал.
Предстоящий допрос на улице Пагари теперь уже не казался Аннесу пустым, может быть, даже романтически увлекательным приключением. Вызов в охранную полицию не встревожил Аннеса. А если и встревожил, то совсем немного. Страха не было. Скорее стало даже интересно — что они хотят у него выведать? Тут было и любопытство и, может быть, чуть-чуть тщеславия: он уже не какой-нибудь ничтожный мальчишка, его уже держат на прицеле. Разумеется, перед родителями Аннес не стал важничать. Сказал словно между прочим, что там, в охранке, видно, совсем с ума сошли, и пожал плечами. Толковали об этом недолго. Отец заметил, что в полиции чем меньше ты говоришь, тем лучше, Нет — и все, этого достаточно. Мама сказала — и что там Аннес может знать, просто так бегает следом за етаршими, взрослыми парнями; это даже задело Аннеса. Во-первых, он уже не мальчишка, а во-вторых, и его башка кое-что соображает. Но, в конце концов, что он в самом деле знает? Никаких секретных сведений. Участвовал в учебных кружках и играл в баскетбол в Рабочем спортивном клубе. Занятия в кружках, посещение собраний4 и игра в баскетбол — это же вполне законные и дозволенные действия. Только в стенной газете, которую они выпускали вместе с Натаном, возможно, было кое-что противоречащее некоторым статьям закона. Перед от« крытыми собраниями Натан всегда убирал стенную газету подальше, чтобы она не попалась на глаза фараонам. На собраниях, о которых объявлялось официально, всегда сидели полицейские, чаще всего констебли, Аннес не стал бы прятать стенную газету — зачем тогда ломать себе голову и стараться, если люди не смогут ее прочесть? Да и какую антигосударственную агитацию они вели в стенной газете? Натан с одобрением писал о пятилетке в Советской России, а он, Аннес, вырезал из цветной бумаги красного гиганта, который разбивает вдребезги колоссальную коричневую свастику. А еще Натан писал о необходимости единства в борьбе рабочего класса против фашизма, этим дело и ограничивалось. Гораздо более серьезной была история с Тапа, но ее расследование давно закончено. Натана и еще трех-четырех человек осудили на несколько недель ареста. Сунув повестку в карман, Аннес уверенным шагом направился к центру города. Он никогда раньше не имел дела с политической полицией. С постовыми на улицах — случалось, да и то когда бегал еще в коротких штанишках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52