Ни один из тех, кого вызвали на допрос, не вернулся. То ли их там основательно взяли в оборот, то ли оставили здесь на ночь, а может, выводят через другие коридоры и лестницы. В этом доме, наверно, много коридоров, переходов и лестниц. А вообще все как-то серо и обыденно, обыкновенные стулья с фанерным сиденьем, с таким же сиденьем и спинкой деревянный диванчик, точь-в-точь, как в клинике Красного Креста. Стены выкрашены масляной краской, потолки побелены.
Аннес был даже разочарован — ничего особенного не бросалось в глаза. Или это полицейские хитрости, и неожиданное начинается, как только войдешь в кабинет следователя? Есть ли в кабинетах следователей окна? Наверное, есть, ведь наверху людей не бьют, бьют в подвалах. Стегают через мокрые тряпки, чтобы следов не оставалось. Коммунистов, наверное, мучают жестоко.
С семи часов Аннес сидел как на иголках. Он не знал точно, есть ли уже семь, второй раз спрашивать было неудобно, а у него самого часов не было. Он давно уже собирался купить наручные часы, но до сих пор ему не удавалось настолько разбогатеть. Если и заработаешь иногда несколько крон, оказывается, что они позарез нужны на что-то другое. Хорошо, что прошлым летом купил костюм, иначе бы и нос из дому не высунуть. Будь у Аннеса часы, он поглядывал бы на них каждые пять минут, так он боялся опоздать. Тийя ждать не будет, она даже не потерпит никаких объяснений. Но, может быть, если упомянуть о полиции, это произведет впечатление? Охранка не станет какого-нибудь молокососа допрашивать. Жаль, что Тийя не интересуется политикой. «Политика не интересует никого из простых смертных, кроме нескольких чудаков. Политика интересует только тех, кто живет политикой» — так ему когда-то сказала Тийя. Аннес понял, что его причислили к разряду чудаков.
Аннеса заставили ждать долго.
Тот самый служащий, который запрещал разговаривать, наконец вызвал Аннеса. Он действовал точно так же, как в прошлый раз. Сначала предупредил: «Прошу не разговаривать». А затем выкрикнул: «Господин Коп-пель!»
Аннес встал.
Шпик прошел с ним по нескольким коридорам и переходам. От шпика пахло табаком и еще чем-то, вероятно, духами или одеколоном. Аннес заметил, что лицо у него желтое, как у больного печенью.
Оказалось, что человек в штатском — никакой не следователь, он, видно, не был и шпиком, просто каким-нибудь служащим для поручений. Аннеса передали другому господину с весьма тусклой наружностью.
Аннес никогда бы не поверил, что такой вылинявший и помятый субъект — агент грозной охранной полиции, Допрос длился несколько часов. Он казался настолько неинтересным, невыразимо будничным, что Анне снова разочаровался.
— Ваше имя и фамилия?
— Ханнес Коппель.
— Год рождения?
— Тысяча девятьсот шестнадцатый.
— Адрес?
— Улица Пилвитузе, 42—9.
И так далее — всякие сведения о его личности. Только после этого последовал вопрос:
— Вы участвовали в тайной сходке в лесу Козе-Люкати?
Аннес сейчас же ответил:
— Не участвовал.
Дознаватель посмотрел на него более внимательно. До этого он сидел, уткнувшись носом в бумаги.
— По имеющимся у нас сведениям, вы находились Первого мая в Козе-Люкати, где состоялась тайная сходка молодых социалистов. Не пытайтесь отрицать, молодой человек.
— В Козе-Люкати я ходил. О сходке мне ничего не известно.
— Кто вас позвал в Люкати?
— Никто не звал.
— Почему же вы туда пошли?
— Я часто хожу в Пирита и Козе.
— Кто был с вами вместе?
— Я ходил один.
— Пошли одни, а очутились на собрании,— удивился допрашивающий.
Аннес промолчал.
— Итак, вы отрицаете, что участвовали в тайной сходке в Люкати.
— Я не участвовал в сходке.
— По проверенным нами данным, вы вместе с другими молодыми социалистами и прочими антигосударственными элементами находились Первого мая в Козе-Люкати. Если будете отрицать, это лишь усугубит вашу вину.
— О собрании я ничего не знаю,
— А что же вы там делали?
— Загорал.
Опять на него был устремлен испытующий взгляд. Аннес подумал, что следователь должен заметить на его лице свежий красный загар.
— Кто выступал с речами?
— Я не слышал ни одной речи.
— Разрешите напомнить: выступал член Государственного собрания Саарман.
Аннес опять промолчал.
— О чем Саарман говорил?
— Я ничего не знаю о речи Саармана.
— Не будете же вы утверждать, что не видели Саармана в Козе-Люкати?
— Не видел.
— Вы знаете Саармана?
Аннес чуть не сказал, что не знает, но вовремя удержался: отрицая он мог запутаться.
— В лицо знаю.
— Зачем вы ходили в Козе-Люкати?
— Загорать.
— Кого вы встретили в Козе-Люкати?
— Натана Кийвера
— Кого еще?
— Эйго и Пехка.
— Только трех человек? Подумайте.
Так это и продолжалось. На время допрашивающий оставил Аннеса одного. Отсутствовал он долго. Аннес решил, что за ним тайком наблюдают, и сидел почти неподвижно. Он понимал, что следователь ему не верит, но что отвечать иначе нельзя. Еще одного он боялся: вдруг тот какой-нибудь хитрой уловкой заставит его проговориться! Он, Аннес, будет последним болваном, если попадется на удочку. В нем даже проснулся азарт, как будто они играли в какую-то игру на сообразительность. О Тийе и о том, что она его ждет, Аннес забыл.
Аынесу задавали еще много вопросов, вертевшихся вокруг одного и того же: кто его позвал в Люкати, кто участвовал в тайной сходке, о чем говорил Саарман. Наконец Аннеса отпустили. Перед этим допрашивавший написал протокол, прочел его вслух и попросил Аннеса подписать. Аннес даже почувствовал удовлетворение: он не выболтал ничего лишнего. Но ценность победы была невелика — его допрашивали вяло. Вяло, со скучающим видом, без перекрестного опроса, без угроз и запугиваний, только и слышалосы «Не отрицайте, молодой человек», «Нам все известно, молодой человек», «Признание облегчит вашу вину, молодой человек».
Когда Аннес выбрался из полиции, было уже темно. Опустевшие улицы отзывались эхом на его шаги. Ней сколько раз он незаметно оглядывался — нет ли «хвоиста». Но не заметил ничего подозрительного. Часы на ратуше показывали три четверти первого. Аннес не пошел домой, он поспешил к Тийе. Сам понимал, что это бессмысленно, Тийя уже спит, но все же пошел. Как и следовало ожидать, все окна двухэтажного дома в предместье были темны. И окно Тийи тоже. Аннес толкнул входную дверь, она была заперта. Если бы Тийй жила одна, Аннес бросил бы камешек в третье окно второго этажа, хотя в ответ на него посыпались бы одни резкие язвительные слова. А сейчас он только свистнул — так, как они, бывало, свистели в детстве, подавая друг другу сигнал. Тийя свистела нисколько не хуже его, кто бы мог подумать, что из нее вырастет изящная барышня, да еще и зазнайка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52