Тогда Рихи уже не было здесь.
Аннес сжал маленькие руки Тийи в своих ладонях.
— Позволь, я поцелую тебе руку. Тийя резко отдернула руки:
—- Это как в книжках или в кино,
Теперь Аннес уже не решался ничего говорить или делать.
— Я бы Рихи ни словечка не сказала. Беременностью женщины стараются привязать мужчин, а я бы ни за что не хотела, чтобы Рихи обо мне такое подумал.
Аннес верил всему, что говорила Тийя. Он сочувствовал ей и восхищался ею. Тийя как будто снова вошла в его жизнь. Не такой, какой он хотел бы ее видеть, а совсем иной, новой. Но вместе с тем — и прежней Тий-ей, старым другом, той Тийей, о которой он одно время думал самое плохое, к которой был в мыслях так чудовищно несправедлив.
— Из-за меня ты недоучилась в школе. Эти слова вырвались у Аннеса невольно.
Тийя рассмеялась. Она и в этом осталась прежней] никогда не знаешь, что ее рассердит или рассмешит.
— Я бы все равно бросила гимназию. Я не такая способная, как ты.
— Господи боже мой, ты меня освобождаешь от всякой вины.
— Ты был славный, глупый мальчишка. Сейчас ты уже не такой славный, как раньше, но такой же глупый.
Аннес засмеялся. Ему казалось, что теперь Тийя его простила, и он был благодарен своей гостье. Они немного поболтали о том о сем, потом Тийя спросила:
— Ты о Рихи ничего не слышал?
Аннесу почудилось, будто Тийя ждет его ответа со страхом.
— Ничего нового. О том, о чем мы с тобой в свое время говорили, больше я и сейчас ничего не знаю.
— Ты знаешь, наверное, что он уехал в Испанию? — допытывалась Тийя.
— Поклясться не могу, только предполагаю, так же как и ты. Перед тем как он исчез с горизонта, мы с ним очищали кирпич для бани на улице Тульби. Он мне ни полсловом не обмолвился о своих намерениях. Он строго соблюдал правила конспирации.
— Нет, нет, в Испанию он не поехал,— с уверенностью возразила Тийя.— Мне он тоже не говорил, что думает уехать. Если бы он уехал в Испанию, об этом знали бы те, кто сейчас оттуда вернулся. Я говорила с многими, кто воевал в Испании. Ходила и в НС, ты же знаешь лучше, чем я, что в НС действовали многие из тех, кто побывал в Испании. Кое-кто знал Рихи, но о его пребывании в Испании никто понятия не имел. Они не врали мне, какой им был смысл? Я думаю, что Рихи туда не уехал.
Аннес спрашивал о Рихи одного бывшего бойца Интернациональной бригады, тот тоже ничего не знал. Аннес сказал об этом Тийе.
— Вот видишь, никто его в Испании не встречал,—» взволнованно сказала Тийя.
— Испания большая,— отозвался Аннес, желая ее утешить.
— Я говорю себе то же самое,— согласилась Тийя.— Он мог там попасть в плен, мог даже быть убит, но я не верю. Все же кто-нибудь о нем что-нибудь слышал бы.
Аннес быстро перебил ее:
— Не надо сразу думать о смерти.
— Я и не думаю. Ходила я и в городской комитет партии. Дошла до заведующего отделом кадров. Спросила, не знают ли они чего-нибудь о коммунисте Рихарде Хурте. Он ведь коммунист, Аннес?
— Безусловно,— подтвердил Аннес, не колеблясь.
— В городском комитете было гораздо труднее разговаривать, чем в НС. Стали спрашивать, кто я такая — жена или сестра Рихарда Хурта, а что мне было сказать? Я же не могла ответить, что жена. А может быть, так и надо было сделать? Ведь коммунистам все равно — зарегистрирован брак или нет. Я не хотела лгать. Я — любовница Рихи, а не жена. Даже не в так называемом свободном браке. Заведующему кадрами стало меня жаль, он распорядился поискать по каким-то карточкам, наверно, учетным карточкам, и потом сообщил, что в Таллинском партийном комитете не числится на учете член или кандидат партии по имени Рихард Хурт. У вас ведь есть члены партии и кандидаты?
Аннес сказал:
— Все члены партии состоят на учете в городском комитете. Рихи в Таллине нет. Он бы пришел к тебе, к тебе пришел бы непременно, Тийя. Да и я бы с ним встретился.
— Ну конечно, он не живет в Таллине. Он в России, В тридцать восьмом тайно перешел границу.
Аннес покачал головой.
— Он бы теперь вернулся. Сейчас вернулись многие, кто во время гражданской войны остался там.
— О какой гражданской войне ты говоришь?
— Нас учили в школе, что это была освободитель-ная война. А в действительности так называемая освободительная война была гражданской войной,— пояснил Аннес.— Классовая война — с одной стороны красные, с другой — белые.
— Ну ладно, это Рихи не касается.
— Нет, касается. Эстонских коммунистов, живших в Советском Союзе, теперь возвращают в Эстонию, у нас большая нужда в идейно закаленных кадрах.
Аннес снова обрел уверенность в себе, он говорил складно, даже, может быть, чересчур гладко.
— Анвельт же не вернулся? И Рихи не вернется.
Что такое Тийя опять говорит? Что она знает об Анвельте? Об Анвельте сейчас вообще не говорят. Аннес почувствовал, что почва снова уходит у него из-под ног. Он бросил наугад:
— А какое отношение может иметь Рихи к Анвельту?
— Я считаю, что может. И тебя тоже должен бы интересовать вопрос об Анвельте.
Аннес опять не понял Тийю до конца, уже в который раз. На собраниях, под взглядом десятков, иной раз даже нескольких сотен глаз, Аннес чувствовал себя куда увереннее, чем сейчас, в своей комнате, под взглядом Тийи. Даже тогда, когда на собраниях у него просили разъяснений о таких вещах, о которых открыто не писали в газетах, даже когда ему возражали. Он сказал, как бы нащупывая почву:
— В широком смысле — конечно. Анвельт был в свое время одним из руководителей эстонских большевиков, он...
— А сейчас уже нет? — перебила Тийя.
— Нет. Анвельт арестован.
— Тогда и Рихи уже не коммунист.
Что это значит? Тийя что-то знает? Нет, нет, она все путает, болтает бог знает что. Женщины всегда боятся самого худшего.
— Дорогая Тийя, ты в своей тревоге все видишь сквозь черные очки,— возразил Аннес, стремясь верцуть Тийе надежду. — Рихи обязательно скоро объявится, рано или поздно это непременно случится. Он коммунист, никто в этом не сомневается, ни в Таллине, ни в Москве, где бы Рихи сейчас ни работал. С Анвельтом совсем другое дело. Анвельт стал троцкистом. Троцкисты и бухаринцы — враги народа, которые уже давно во времени Брестского мира, действовали против советской власти и большевиков. А какой же враг народа Рихи? Я и не знаю другого такого убежденного революционера. Выбрось из головы все страхи.
Аннес выпалил все это одним духом, с убежденностью человека, который верит в то, что говорит. К счастью, об Анвельте шла речь на последнем инструктаже пропагандистов, там разъясняли именно так, и Аннес не сомневался, что все это соответствует истине. Может быть, чуть-чуть и сомневался, совсем немного, не так, как отец,— тот считает, что Анвельт и Пе-гельман были самые настоящие красные, ничуть не меньше, чем те, кто сейчас клеймит Анвельта и Пегель-мана как врагов народа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
Аннес сжал маленькие руки Тийи в своих ладонях.
— Позволь, я поцелую тебе руку. Тийя резко отдернула руки:
—- Это как в книжках или в кино,
Теперь Аннес уже не решался ничего говорить или делать.
— Я бы Рихи ни словечка не сказала. Беременностью женщины стараются привязать мужчин, а я бы ни за что не хотела, чтобы Рихи обо мне такое подумал.
Аннес верил всему, что говорила Тийя. Он сочувствовал ей и восхищался ею. Тийя как будто снова вошла в его жизнь. Не такой, какой он хотел бы ее видеть, а совсем иной, новой. Но вместе с тем — и прежней Тий-ей, старым другом, той Тийей, о которой он одно время думал самое плохое, к которой был в мыслях так чудовищно несправедлив.
— Из-за меня ты недоучилась в школе. Эти слова вырвались у Аннеса невольно.
Тийя рассмеялась. Она и в этом осталась прежней] никогда не знаешь, что ее рассердит или рассмешит.
— Я бы все равно бросила гимназию. Я не такая способная, как ты.
— Господи боже мой, ты меня освобождаешь от всякой вины.
— Ты был славный, глупый мальчишка. Сейчас ты уже не такой славный, как раньше, но такой же глупый.
Аннес засмеялся. Ему казалось, что теперь Тийя его простила, и он был благодарен своей гостье. Они немного поболтали о том о сем, потом Тийя спросила:
— Ты о Рихи ничего не слышал?
Аннесу почудилось, будто Тийя ждет его ответа со страхом.
— Ничего нового. О том, о чем мы с тобой в свое время говорили, больше я и сейчас ничего не знаю.
— Ты знаешь, наверное, что он уехал в Испанию? — допытывалась Тийя.
— Поклясться не могу, только предполагаю, так же как и ты. Перед тем как он исчез с горизонта, мы с ним очищали кирпич для бани на улице Тульби. Он мне ни полсловом не обмолвился о своих намерениях. Он строго соблюдал правила конспирации.
— Нет, нет, в Испанию он не поехал,— с уверенностью возразила Тийя.— Мне он тоже не говорил, что думает уехать. Если бы он уехал в Испанию, об этом знали бы те, кто сейчас оттуда вернулся. Я говорила с многими, кто воевал в Испании. Ходила и в НС, ты же знаешь лучше, чем я, что в НС действовали многие из тех, кто побывал в Испании. Кое-кто знал Рихи, но о его пребывании в Испании никто понятия не имел. Они не врали мне, какой им был смысл? Я думаю, что Рихи туда не уехал.
Аннес спрашивал о Рихи одного бывшего бойца Интернациональной бригады, тот тоже ничего не знал. Аннес сказал об этом Тийе.
— Вот видишь, никто его в Испании не встречал,—» взволнованно сказала Тийя.
— Испания большая,— отозвался Аннес, желая ее утешить.
— Я говорю себе то же самое,— согласилась Тийя.— Он мог там попасть в плен, мог даже быть убит, но я не верю. Все же кто-нибудь о нем что-нибудь слышал бы.
Аннес быстро перебил ее:
— Не надо сразу думать о смерти.
— Я и не думаю. Ходила я и в городской комитет партии. Дошла до заведующего отделом кадров. Спросила, не знают ли они чего-нибудь о коммунисте Рихарде Хурте. Он ведь коммунист, Аннес?
— Безусловно,— подтвердил Аннес, не колеблясь.
— В городском комитете было гораздо труднее разговаривать, чем в НС. Стали спрашивать, кто я такая — жена или сестра Рихарда Хурта, а что мне было сказать? Я же не могла ответить, что жена. А может быть, так и надо было сделать? Ведь коммунистам все равно — зарегистрирован брак или нет. Я не хотела лгать. Я — любовница Рихи, а не жена. Даже не в так называемом свободном браке. Заведующему кадрами стало меня жаль, он распорядился поискать по каким-то карточкам, наверно, учетным карточкам, и потом сообщил, что в Таллинском партийном комитете не числится на учете член или кандидат партии по имени Рихард Хурт. У вас ведь есть члены партии и кандидаты?
Аннес сказал:
— Все члены партии состоят на учете в городском комитете. Рихи в Таллине нет. Он бы пришел к тебе, к тебе пришел бы непременно, Тийя. Да и я бы с ним встретился.
— Ну конечно, он не живет в Таллине. Он в России, В тридцать восьмом тайно перешел границу.
Аннес покачал головой.
— Он бы теперь вернулся. Сейчас вернулись многие, кто во время гражданской войны остался там.
— О какой гражданской войне ты говоришь?
— Нас учили в школе, что это была освободитель-ная война. А в действительности так называемая освободительная война была гражданской войной,— пояснил Аннес.— Классовая война — с одной стороны красные, с другой — белые.
— Ну ладно, это Рихи не касается.
— Нет, касается. Эстонских коммунистов, живших в Советском Союзе, теперь возвращают в Эстонию, у нас большая нужда в идейно закаленных кадрах.
Аннес снова обрел уверенность в себе, он говорил складно, даже, может быть, чересчур гладко.
— Анвельт же не вернулся? И Рихи не вернется.
Что такое Тийя опять говорит? Что она знает об Анвельте? Об Анвельте сейчас вообще не говорят. Аннес почувствовал, что почва снова уходит у него из-под ног. Он бросил наугад:
— А какое отношение может иметь Рихи к Анвельту?
— Я считаю, что может. И тебя тоже должен бы интересовать вопрос об Анвельте.
Аннес опять не понял Тийю до конца, уже в который раз. На собраниях, под взглядом десятков, иной раз даже нескольких сотен глаз, Аннес чувствовал себя куда увереннее, чем сейчас, в своей комнате, под взглядом Тийи. Даже тогда, когда на собраниях у него просили разъяснений о таких вещах, о которых открыто не писали в газетах, даже когда ему возражали. Он сказал, как бы нащупывая почву:
— В широком смысле — конечно. Анвельт был в свое время одним из руководителей эстонских большевиков, он...
— А сейчас уже нет? — перебила Тийя.
— Нет. Анвельт арестован.
— Тогда и Рихи уже не коммунист.
Что это значит? Тийя что-то знает? Нет, нет, она все путает, болтает бог знает что. Женщины всегда боятся самого худшего.
— Дорогая Тийя, ты в своей тревоге все видишь сквозь черные очки,— возразил Аннес, стремясь верцуть Тийе надежду. — Рихи обязательно скоро объявится, рано или поздно это непременно случится. Он коммунист, никто в этом не сомневается, ни в Таллине, ни в Москве, где бы Рихи сейчас ни работал. С Анвельтом совсем другое дело. Анвельт стал троцкистом. Троцкисты и бухаринцы — враги народа, которые уже давно во времени Брестского мира, действовали против советской власти и большевиков. А какой же враг народа Рихи? Я и не знаю другого такого убежденного революционера. Выбрось из головы все страхи.
Аннес выпалил все это одним духом, с убежденностью человека, который верит в то, что говорит. К счастью, об Анвельте шла речь на последнем инструктаже пропагандистов, там разъясняли именно так, и Аннес не сомневался, что все это соответствует истине. Может быть, чуть-чуть и сомневался, совсем немного, не так, как отец,— тот считает, что Анвельт и Пе-гельман были самые настоящие красные, ничуть не меньше, чем те, кто сейчас клеймит Анвельта и Пегель-мана как врагов народа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52