Нет, уж если на свете царит какое-нибудь право, то это право не овечек, а волков!
Горе побежденным, горе тем, кто в диком жизненном беге не может оторваться от многих и многих тысяч людей и опередить других! Если бы у его отца, у старого Реэдика из Кюласоо, было достаточно денег, дорога из Кюласоо на мызу и из мызы в Кюласоо могла бы и впрямь стать одинаковой длины, как похвастался однажды под хмельком его отец перед бароном. Но бедному и бесправному арендатору-барщиннику это дерзкое измерение «длины дороги» дорого обошлось, оно сделало еще более невыносимыми прежнее ярмо и унижения, которые коснулись даже его, Тыниса, младшего сына бедного арендатора.
Когда он родился, матери было уже за сорок лет, у нее и без того детей было больше, чем нужно, а он, этот последыш, уж совсем лишний. Когда-то ему рассказывали о человеке, которого выпороли на мызе, а он, придя домой, переложил на спину жены всю свою боль; жена со злости поколотила ребенка, ребенок пнул собаку, собака бросилась на кошку, а кошка в сердцах съела мышь... Впервые он выслушал эту историю, сидя на корточках под маленьким окном в старой, прокопченной хибарке Кюласоо, и сразу запомнил ее, потому что и сам чувствовал себя тогда мышью, на чьей шкуре каждый мог испробовать свои зубы. Двенадцатилетним мальчишкой ушел он в море поваренком на возивший дрова парусник варпеского Антса — на ногах поршни, на голове драный картуз, в кармане рубль, вырученный минувшим летом за продажу ягод (об этом рубле никто из домашних не знал, а то едва ли от него что-нибудь осталось бы).
В течение трех десятков лет этот первый рубль превратился в десять тысяч рублей, вложенных в виде пая в «Каугатому», они сейчас покачивались под Тынисом на ставангерском рейде. Это с трудом добытые деньги, результат великой бережливости и стараний; и порой на него находил страх, что он снова может все это потерять. Ну, авария аварией — корабль ведь застрахован на какую-то сумму,— но есть вещи поопаснее аварий.
Конечно, в Новом Свете, в Америке, власть помещиков не так сильно чувствуется, как в России, но там появились новые помещики — городские помещики, которых гордо величают даже королями: нефтяной король, король стали, король зерна и всякие прочие короли. Если один такой концерн распоряжается своими шахтами, заводами, железнодорожными линиями, сотнями пароходов, хлопковыми и каучуковыми плантациями, площадями земли в десятки тысяч квадратных километров, то он превращается в своеобразное государство в государстве, в его деятельность трудно вмешаться даже правительству, не говоря уже о простом смертном. Даже владелец десятка тысяч рублей в таком концерне подобен таракану среди колес, валов, труб и цилиндров машины океанского парохода.
Вот брат Матис утверждает, что будто бы там, где нет рабов, не могут возникнуть и господа... Он, Тынис Тиху, не верит в это... Рабство не чуждо людям. Человек когда-то превратил свободного лесного волка в своего нынешнего сторожа и ищейку — в собаку (которую он теперь, по его словам, даже «любит» — то есть чьих щенков он сует в мешок с камнями и топит); вольную степную лошадь он превратил в смирное рабочее животное (которое он тоже «любит», во всяком случае намного больше, чем дикую лошадь),— не удивительно, что человек старается превратить в рабов и себе подобных. Вообще, на свете мало народов, которые не вкусили бы в том или ином виде рабства. Ведь и нынешние массы рабочих на фабриках и заводах являются уже наполовину рабами.
Социализм, кооперативы, коллективный труд — мечтания волостного писаря Антона Саара... Тынис Тиху не верит, чтобы какой-нибудь кооператив, какое-либо общественное предприятие смогло дать ему и его деньгам твердое обеспечение. Не слепым разъезжал он долгие годы по различным портам света, он многое видел и подметил, да и вычитал немало. И сейчас в его шкафу, в углу каюты, стоят восьми томная «Всемирная история» и кое-какие книги по экономическим вопросам и фрахтовым рынкам.
В наши дни ни один капитан не может обойтись одними лишь астрономическими и навигационными справочниками да табелями, если он хочет, чтобы корабль не только благополучно плавал по морю, но и кое-что зарабатывал, приносил прибыль! О да, для мелких судов и для карликовых корабельных компаний последнее становится все труднее. Теперь какой-нибудь сильный, безжалостный король концерна легко достигает такого могущества, что в сравнении с ним даже рууснаский Ренненкампф покажется ничтожным пигмеем, который должен глядеть в оба, как бы с него не содрали шкуру. Если, скажем, какой-нибудь главный директор большого концерна заберет в той или иной стране и политическую власть в свои руки (президенту сунет банковский чек, а народ легко обмануть обещанием какого-нибудь нового, лучшего порядка), он сможет далеко превзойти всех нейронов и прочих тиранов. Полуголодный, неустойчивый народ дал себя одурачить и христианским попам, и пророкам полумесяца. Его обманет любой новый пророк, особенно если он, вместо далекого небесного рая, посулит более достижимый, земной рай. Да и рекламная техника теперь ушла вперед. Если на рекламу ничтожной брючной пуговки американские конкурирующие фирмы расходуют целые страницы газет, трудно ли расхвалить «новый порядок» какого-нибудь нового проповедника или его новый «подлинный, невиданный и неслыханный доселе жизненный уклад»! К тому времени, когда народ заметит, что земной рай что-то замешкался с приходом, проповедник-тиран — король концерна — будет уже прочно сидеть в седле, крепко держать вожжи власти в руках и сумеет оборудовать для строптивых застенки с гораздо более совершенной техникой, чем те примитивные средства, которыми располагала средневековая инквизиция. Как же иначе! Нынче, особенно в последние годы, когда некоторые ловкачи уже парят соколами в поднебесье, и техника подавления возроптавших народных масс продвинулась вперед семимильными шагами.
Чтобы противостоять такому директору концерна, нужны прежде всего деньги, очень много денег! С десятью тысячами такой акуле ничего не сделаешь. Кто хочет драться с таким хищником, у того должны быть миллионы, концерну противника надо противопоставить свой концерн. Десять тысяч рублей... как раз подходящие деньги, чтобы потерять их в конкурентной войне акул, если ввязаться в нее маленькому человечку. Деньги, деньги, боль
ше денег! С одним умом и стойкостью здесь ничего не поделаешь.
Стойкость? Но если верить врачам, то в нем, как и в любом человеке, по меньшей мере семьдесят процентов воды. А вода — вещество нестойкое, изменчивое. На холоде — превращается в лед, в жару — испаряется. Что же касается человека, то, как показывает практика застенков, размышлял Тынис Тиху, водянистая стойкость и мужество человека превращаются в пар уже при температуре гораздо ниже ста градусов тепла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
Горе побежденным, горе тем, кто в диком жизненном беге не может оторваться от многих и многих тысяч людей и опередить других! Если бы у его отца, у старого Реэдика из Кюласоо, было достаточно денег, дорога из Кюласоо на мызу и из мызы в Кюласоо могла бы и впрямь стать одинаковой длины, как похвастался однажды под хмельком его отец перед бароном. Но бедному и бесправному арендатору-барщиннику это дерзкое измерение «длины дороги» дорого обошлось, оно сделало еще более невыносимыми прежнее ярмо и унижения, которые коснулись даже его, Тыниса, младшего сына бедного арендатора.
Когда он родился, матери было уже за сорок лет, у нее и без того детей было больше, чем нужно, а он, этот последыш, уж совсем лишний. Когда-то ему рассказывали о человеке, которого выпороли на мызе, а он, придя домой, переложил на спину жены всю свою боль; жена со злости поколотила ребенка, ребенок пнул собаку, собака бросилась на кошку, а кошка в сердцах съела мышь... Впервые он выслушал эту историю, сидя на корточках под маленьким окном в старой, прокопченной хибарке Кюласоо, и сразу запомнил ее, потому что и сам чувствовал себя тогда мышью, на чьей шкуре каждый мог испробовать свои зубы. Двенадцатилетним мальчишкой ушел он в море поваренком на возивший дрова парусник варпеского Антса — на ногах поршни, на голове драный картуз, в кармане рубль, вырученный минувшим летом за продажу ягод (об этом рубле никто из домашних не знал, а то едва ли от него что-нибудь осталось бы).
В течение трех десятков лет этот первый рубль превратился в десять тысяч рублей, вложенных в виде пая в «Каугатому», они сейчас покачивались под Тынисом на ставангерском рейде. Это с трудом добытые деньги, результат великой бережливости и стараний; и порой на него находил страх, что он снова может все это потерять. Ну, авария аварией — корабль ведь застрахован на какую-то сумму,— но есть вещи поопаснее аварий.
Конечно, в Новом Свете, в Америке, власть помещиков не так сильно чувствуется, как в России, но там появились новые помещики — городские помещики, которых гордо величают даже королями: нефтяной король, король стали, король зерна и всякие прочие короли. Если один такой концерн распоряжается своими шахтами, заводами, железнодорожными линиями, сотнями пароходов, хлопковыми и каучуковыми плантациями, площадями земли в десятки тысяч квадратных километров, то он превращается в своеобразное государство в государстве, в его деятельность трудно вмешаться даже правительству, не говоря уже о простом смертном. Даже владелец десятка тысяч рублей в таком концерне подобен таракану среди колес, валов, труб и цилиндров машины океанского парохода.
Вот брат Матис утверждает, что будто бы там, где нет рабов, не могут возникнуть и господа... Он, Тынис Тиху, не верит в это... Рабство не чуждо людям. Человек когда-то превратил свободного лесного волка в своего нынешнего сторожа и ищейку — в собаку (которую он теперь, по его словам, даже «любит» — то есть чьих щенков он сует в мешок с камнями и топит); вольную степную лошадь он превратил в смирное рабочее животное (которое он тоже «любит», во всяком случае намного больше, чем дикую лошадь),— не удивительно, что человек старается превратить в рабов и себе подобных. Вообще, на свете мало народов, которые не вкусили бы в том или ином виде рабства. Ведь и нынешние массы рабочих на фабриках и заводах являются уже наполовину рабами.
Социализм, кооперативы, коллективный труд — мечтания волостного писаря Антона Саара... Тынис Тиху не верит, чтобы какой-нибудь кооператив, какое-либо общественное предприятие смогло дать ему и его деньгам твердое обеспечение. Не слепым разъезжал он долгие годы по различным портам света, он многое видел и подметил, да и вычитал немало. И сейчас в его шкафу, в углу каюты, стоят восьми томная «Всемирная история» и кое-какие книги по экономическим вопросам и фрахтовым рынкам.
В наши дни ни один капитан не может обойтись одними лишь астрономическими и навигационными справочниками да табелями, если он хочет, чтобы корабль не только благополучно плавал по морю, но и кое-что зарабатывал, приносил прибыль! О да, для мелких судов и для карликовых корабельных компаний последнее становится все труднее. Теперь какой-нибудь сильный, безжалостный король концерна легко достигает такого могущества, что в сравнении с ним даже рууснаский Ренненкампф покажется ничтожным пигмеем, который должен глядеть в оба, как бы с него не содрали шкуру. Если, скажем, какой-нибудь главный директор большого концерна заберет в той или иной стране и политическую власть в свои руки (президенту сунет банковский чек, а народ легко обмануть обещанием какого-нибудь нового, лучшего порядка), он сможет далеко превзойти всех нейронов и прочих тиранов. Полуголодный, неустойчивый народ дал себя одурачить и христианским попам, и пророкам полумесяца. Его обманет любой новый пророк, особенно если он, вместо далекого небесного рая, посулит более достижимый, земной рай. Да и рекламная техника теперь ушла вперед. Если на рекламу ничтожной брючной пуговки американские конкурирующие фирмы расходуют целые страницы газет, трудно ли расхвалить «новый порядок» какого-нибудь нового проповедника или его новый «подлинный, невиданный и неслыханный доселе жизненный уклад»! К тому времени, когда народ заметит, что земной рай что-то замешкался с приходом, проповедник-тиран — король концерна — будет уже прочно сидеть в седле, крепко держать вожжи власти в руках и сумеет оборудовать для строптивых застенки с гораздо более совершенной техникой, чем те примитивные средства, которыми располагала средневековая инквизиция. Как же иначе! Нынче, особенно в последние годы, когда некоторые ловкачи уже парят соколами в поднебесье, и техника подавления возроптавших народных масс продвинулась вперед семимильными шагами.
Чтобы противостоять такому директору концерна, нужны прежде всего деньги, очень много денег! С десятью тысячами такой акуле ничего не сделаешь. Кто хочет драться с таким хищником, у того должны быть миллионы, концерну противника надо противопоставить свой концерн. Десять тысяч рублей... как раз подходящие деньги, чтобы потерять их в конкурентной войне акул, если ввязаться в нее маленькому человечку. Деньги, деньги, боль
ше денег! С одним умом и стойкостью здесь ничего не поделаешь.
Стойкость? Но если верить врачам, то в нем, как и в любом человеке, по меньшей мере семьдесят процентов воды. А вода — вещество нестойкое, изменчивое. На холоде — превращается в лед, в жару — испаряется. Что же касается человека, то, как показывает практика застенков, размышлял Тынис Тиху, водянистая стойкость и мужество человека превращаются в пар уже при температуре гораздо ниже ста градусов тепла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113