И прежде чем Матис успел приступить к разговору о своем деле, заговорил с укором Тынис:
— Ты что за фокусы выкидываешь, Матис? В компании с лайакивиским Кусти, с мальчишками, запихиваешь в мешок пастора!
— А тебе его разве жалко?— с языка сорвались те же слова, что давеча в лодке, когда Матис спрашивал мнение Лийзу.
— Мне жаль тебя. До сих пор я все же считал тебя мужчиной, а ты шутом становишься.
Матис уставился в глаза брату. Не ослышался ли он?
— Шутом становлюсь! Вместе ведь шагали в Руусна к барону.
— Барон бароном. А какой же особый вред причинил тебе пастор?
— А мне теперь сдается, что ты сам стал шутом. Пастор — зять барона, они одним лыком шиты, а ты говоришь: что за вред причинил? Старый Таави и Михкель, мастер «Каугатомы»— в городе, в руках живодеров. Если они там захотят порешить мужиков, то по крайней мере и у нас есть двое, из которых можно душу вытянуть.
Тынис встал, выпрямился и мягко, почти бесшумно зашагал в домашних войлочных туфлях (хоть дома моряк может позволить себе такое удовольствие) из одного конца гостиной в другой, задержался у стоящей на этажерке модели «Каугатомы», затем остановился подле рояля и взял несколько аккордов в такт доносившимся сюда звукам гармоники. Затем беззвучными шагами приблизился к Матису и налил стаканы.
— Пей! Кое у кого водка вышибает рассудок, а некоторым возвращает его!
Матис не дотронулся до стакана. На дворе стемнело, шум Хуллумятаса был слышен даже в комнате. Матису надо было сегодня же вернуться в Каугатома, ему нельзя терять времени, волостной писарь Саар нуждается в совете и помощи.
— Что за бес вселился в тебя, Тынис? Ты говоришь и поступаешь так, будто забыл свою фамилию — Тиху.
— А ты поступаешь и разглагольствуешь так, будто ты и есть царь большой Российской империи! Ты думаешь, что если пугливый урядник в Каугатома не смеет вам
больше на глаза показаться, а пара баронов удрала в город, то вся власть уже в ваших руках? Тебя — царем, Саара — губернатором! Или Саара царем, а тебя губернатором! А если придут казаки? Если придут войска? Что тогда? И ты знаешь, что вчера объявили военное положение?
— Потому-то я тут и нахожусь. Народ собирает деньги, мы едем в Таллин покупать оружие. Дай нам «Каугатому» и поезжай капитаном, ты хорошо знаешь судно и не раз плавал в этих водах!
— Гм? На «Каугатоме» привезешь ружья; а на «Эмилии», что ли, хочешь привезти себе войско и пушки?
— Тынис, я здесь не для шуток. Бойцов раздобудем дома, их немало вернулось из Маньчжурии. Видишь, в Одессе даже матросы на «Потемкине» заодно с нами. Говорят, что во многих городах власть уже переходит в руки рабочих и скоро провозгласят республику. Ружья нужны.
— В каком городе?— заколебался или по крайней мере насторожился Тынис.
— В Москве и там на юге, на Кавказе. Может быть, скоро и у нас, в Таллине.
Тынис опустился в широкое мягкое кресло и взял стакан.
— Ну, выпей! Один черт знает, как еще эту кашу расхлебывать придется...
— Разве тебе так безразлично, чем кончится дело?
— Совсем не безразлично! Но если вы пускаетесь на такие мальчишеские проделки, как сегодня с пастором, тогда...— Тынис пожал плечами.— И наконец, издали манифест, избирается Дума. Что вам еще надо? Долго вы мя- тежничать будете?! Я не политик. Я хочу, чтобы шла работа, чтобы товар не залеживался, чтобы деньги оборачивались поживее и корабли ходили за море.
— Тебе легко говорить, сидя в мягком кресле, а если бы ты, как Михкель и Таави, сидел в городе за решеткой или похоронил бы своего ребенка, как старый раннавяльяский Сандер, тогда б ты заговорил по-другому.
— Я пережил более горькие дни, чем ты и твой Сандер и Михкель.
— Это было давно, когда ты еще жил в бедности.
— А теперь, теперь вы так разбунтовались, что даже у моря отбили охоту к непогоде и штормам, знай себе плавай на корабле, как по пруду.
— Теперь ты разбогател и становишься барином.
— Ишь ты!— вскипел Тынис.— Ты, что ли, сделал меня богатым? Я с тринадцати лет в море — в лаптях ушел, старенькая кепка на голове, рубль в кармане. Богатым стал! У тебя хоть лодка в море была, крыша над головой и пара коров в хлеве, ты был первенцем, кюласооским Матисом. Я был никем! И что ты теперь от меня хочешь?
— Ничего с тобой не случится, если и ты положишь несколько сот рублей на покупку оружия.
— На такое дело я не дам ни копейки!
— Лийзу дала...
Тынис будто дрогнул. На мгновение ему с удивительной ясностью представилась Лийзу. Он едва не спросил, где видел ее Матис и как, мол, поживает маленький паренек. Лийзу ведь относилась к Тынису с каким-то горделивым упрямством и делала вид, будто она прижила сына от святого духа, а он, Тынис, со всем его богатством, пустой звук для нее. Конечно, на первое время это было даже удобно для супружеской жизни Тыниса. Но пройдут годы, парню понадобится помощь отца. Воспитывать двоих детей не шутка, много ли Лийзу может сама заработать...
«Да-да, у Анете до сих пор детей не было, а если так случится, что и дальше не будет, я возьму паренька к себе в Тенга»,— подумал, успокаиваясь, Тынис.
— Купец Вейде дал двести рублей,— сказал Матис, у которого на уме теперь были только ружья.
— Вейде может пропить свои деньги или подарить их на миссионерскую работу, это не мое дело. Каждый поступает со своими деньгами, как ему заблагорассудится.
— А рейс в Таллин сделаешь?
— Нет.
— «Каугатому» дашь?
— Время осеннее, да и вообще дело это нечистое. Если предложите хорошие фрахтовые деньги, тогда видно будет.— Тынис откровенно смеялся над братом. И это было гораздо хуже, чем если бы он просто отказал Матису.
— Ах, значит, так! — сказал, вставая, Матис, и его черные глаза сверкнули огнем из-под седых бровей.— Значит, вот какого «мужа богатой жены» пришлось произвести на свет моей матери! Мне и впрямь было бы стыдно перед миром, если бы не было Прийду и ты был бы моим единственным братом. Не золота, а свинца тебе нужно! К завтрашнему вечеру, слышишь, к завтрашнему вечеру, к четырем часам, «Каугатома» должна быть под парусами и ты сам — на ее борту. Понял?
И Тынис встал. Он весил, пожалуй, пудов шесть (в то время как в Матисе было не больше четырех). Он был на голову выше брата и лет на двадцать моложе. Если черные глаза Матиса под седыми кустистыми бровями сверкали огнем, то темно-серые, под густыми черными бровями глаза Тыниса отливали холодным, металлическим блеском.
— От барона получил пулю,— сказал Тынис, щуря глаза,— а у меня вылетишь через окно во двор вместе с рамами, если сейчас же не уберешься с моих глаз!
Матис взял с вешалки шапку. В дверях появилась госпожа Анете.
— Тынис. Что здесь случилось?
— Случилось! Красное волостное правление начинает прикарманивать корабельную компанию «Хольман и Тиху»!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
— Ты что за фокусы выкидываешь, Матис? В компании с лайакивиским Кусти, с мальчишками, запихиваешь в мешок пастора!
— А тебе его разве жалко?— с языка сорвались те же слова, что давеча в лодке, когда Матис спрашивал мнение Лийзу.
— Мне жаль тебя. До сих пор я все же считал тебя мужчиной, а ты шутом становишься.
Матис уставился в глаза брату. Не ослышался ли он?
— Шутом становлюсь! Вместе ведь шагали в Руусна к барону.
— Барон бароном. А какой же особый вред причинил тебе пастор?
— А мне теперь сдается, что ты сам стал шутом. Пастор — зять барона, они одним лыком шиты, а ты говоришь: что за вред причинил? Старый Таави и Михкель, мастер «Каугатомы»— в городе, в руках живодеров. Если они там захотят порешить мужиков, то по крайней мере и у нас есть двое, из которых можно душу вытянуть.
Тынис встал, выпрямился и мягко, почти бесшумно зашагал в домашних войлочных туфлях (хоть дома моряк может позволить себе такое удовольствие) из одного конца гостиной в другой, задержался у стоящей на этажерке модели «Каугатомы», затем остановился подле рояля и взял несколько аккордов в такт доносившимся сюда звукам гармоники. Затем беззвучными шагами приблизился к Матису и налил стаканы.
— Пей! Кое у кого водка вышибает рассудок, а некоторым возвращает его!
Матис не дотронулся до стакана. На дворе стемнело, шум Хуллумятаса был слышен даже в комнате. Матису надо было сегодня же вернуться в Каугатома, ему нельзя терять времени, волостной писарь Саар нуждается в совете и помощи.
— Что за бес вселился в тебя, Тынис? Ты говоришь и поступаешь так, будто забыл свою фамилию — Тиху.
— А ты поступаешь и разглагольствуешь так, будто ты и есть царь большой Российской империи! Ты думаешь, что если пугливый урядник в Каугатома не смеет вам
больше на глаза показаться, а пара баронов удрала в город, то вся власть уже в ваших руках? Тебя — царем, Саара — губернатором! Или Саара царем, а тебя губернатором! А если придут казаки? Если придут войска? Что тогда? И ты знаешь, что вчера объявили военное положение?
— Потому-то я тут и нахожусь. Народ собирает деньги, мы едем в Таллин покупать оружие. Дай нам «Каугатому» и поезжай капитаном, ты хорошо знаешь судно и не раз плавал в этих водах!
— Гм? На «Каугатоме» привезешь ружья; а на «Эмилии», что ли, хочешь привезти себе войско и пушки?
— Тынис, я здесь не для шуток. Бойцов раздобудем дома, их немало вернулось из Маньчжурии. Видишь, в Одессе даже матросы на «Потемкине» заодно с нами. Говорят, что во многих городах власть уже переходит в руки рабочих и скоро провозгласят республику. Ружья нужны.
— В каком городе?— заколебался или по крайней мере насторожился Тынис.
— В Москве и там на юге, на Кавказе. Может быть, скоро и у нас, в Таллине.
Тынис опустился в широкое мягкое кресло и взял стакан.
— Ну, выпей! Один черт знает, как еще эту кашу расхлебывать придется...
— Разве тебе так безразлично, чем кончится дело?
— Совсем не безразлично! Но если вы пускаетесь на такие мальчишеские проделки, как сегодня с пастором, тогда...— Тынис пожал плечами.— И наконец, издали манифест, избирается Дума. Что вам еще надо? Долго вы мя- тежничать будете?! Я не политик. Я хочу, чтобы шла работа, чтобы товар не залеживался, чтобы деньги оборачивались поживее и корабли ходили за море.
— Тебе легко говорить, сидя в мягком кресле, а если бы ты, как Михкель и Таави, сидел в городе за решеткой или похоронил бы своего ребенка, как старый раннавяльяский Сандер, тогда б ты заговорил по-другому.
— Я пережил более горькие дни, чем ты и твой Сандер и Михкель.
— Это было давно, когда ты еще жил в бедности.
— А теперь, теперь вы так разбунтовались, что даже у моря отбили охоту к непогоде и штормам, знай себе плавай на корабле, как по пруду.
— Теперь ты разбогател и становишься барином.
— Ишь ты!— вскипел Тынис.— Ты, что ли, сделал меня богатым? Я с тринадцати лет в море — в лаптях ушел, старенькая кепка на голове, рубль в кармане. Богатым стал! У тебя хоть лодка в море была, крыша над головой и пара коров в хлеве, ты был первенцем, кюласооским Матисом. Я был никем! И что ты теперь от меня хочешь?
— Ничего с тобой не случится, если и ты положишь несколько сот рублей на покупку оружия.
— На такое дело я не дам ни копейки!
— Лийзу дала...
Тынис будто дрогнул. На мгновение ему с удивительной ясностью представилась Лийзу. Он едва не спросил, где видел ее Матис и как, мол, поживает маленький паренек. Лийзу ведь относилась к Тынису с каким-то горделивым упрямством и делала вид, будто она прижила сына от святого духа, а он, Тынис, со всем его богатством, пустой звук для нее. Конечно, на первое время это было даже удобно для супружеской жизни Тыниса. Но пройдут годы, парню понадобится помощь отца. Воспитывать двоих детей не шутка, много ли Лийзу может сама заработать...
«Да-да, у Анете до сих пор детей не было, а если так случится, что и дальше не будет, я возьму паренька к себе в Тенга»,— подумал, успокаиваясь, Тынис.
— Купец Вейде дал двести рублей,— сказал Матис, у которого на уме теперь были только ружья.
— Вейде может пропить свои деньги или подарить их на миссионерскую работу, это не мое дело. Каждый поступает со своими деньгами, как ему заблагорассудится.
— А рейс в Таллин сделаешь?
— Нет.
— «Каугатому» дашь?
— Время осеннее, да и вообще дело это нечистое. Если предложите хорошие фрахтовые деньги, тогда видно будет.— Тынис откровенно смеялся над братом. И это было гораздо хуже, чем если бы он просто отказал Матису.
— Ах, значит, так! — сказал, вставая, Матис, и его черные глаза сверкнули огнем из-под седых бровей.— Значит, вот какого «мужа богатой жены» пришлось произвести на свет моей матери! Мне и впрямь было бы стыдно перед миром, если бы не было Прийду и ты был бы моим единственным братом. Не золота, а свинца тебе нужно! К завтрашнему вечеру, слышишь, к завтрашнему вечеру, к четырем часам, «Каугатома» должна быть под парусами и ты сам — на ее борту. Понял?
И Тынис встал. Он весил, пожалуй, пудов шесть (в то время как в Матисе было не больше четырех). Он был на голову выше брата и лет на двадцать моложе. Если черные глаза Матиса под седыми кустистыми бровями сверкали огнем, то темно-серые, под густыми черными бровями глаза Тыниса отливали холодным, металлическим блеском.
— От барона получил пулю,— сказал Тынис, щуря глаза,— а у меня вылетишь через окно во двор вместе с рамами, если сейчас же не уберешься с моих глаз!
Матис взял с вешалки шапку. В дверях появилась госпожа Анете.
— Тынис. Что здесь случилось?
— Случилось! Красное волостное правление начинает прикарманивать корабельную компанию «Хольман и Тиху»!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113