Моя сестра Кэт еще не пришла. Она занимается хозяйством: там какие-то непредвиденные осложнения.
– Он не знает, что такое осложнения, – сказала Джинни, и хотя она притворилась, что говорит тихо, было очевидно, что она хотела, чтобы Мартин расслышал ее слова.
– Он это узнает, – сказал Хью, – возможно, он это запомнит, как первое новое слово, которое он выучил в этой комнате.
Потом, когда Мартин сел за стол, он продолжил:
– Сейчас мы изучаем Французскую революцию, и обсуждали судьбу короля Людовика. Моя сестра не испытывает к революционерам и к тому, что они делали, ничего, кроме отвращения, а я спорю с ней, доказывая, что Бурбоны сами навлекли на себя все это. Интересно, а какое твое мнение?
– А кто такие Бурбоны?
– Монархи.
– Тогда я думаю, что ты прав.
– Почему ты так думаешь? – спросила Джинни.
– Потому что они жестоко обращались с крестьянами долгие годы.
– А как они обошлись с королем Людовиком? На цареубийство ты смотришь сквозь пальцы?
– Я не знаю, что такое цареубийство. Я лишь знаю, что они отрубили ему голову.
Брат и сестра рассмеялись, но смех Хью, как обычно, был совершенно беззлобным. Мартин сразу же понял это, поэтому заговорил о своем промахе с Хью совершенно свободно.
– Кажется, я сейчас выучил еще одно новое слово, а ведь мои занятия еще не начинались.
– Полагаю, ты думаешь, – сказала Джинни, – что если ты выучишь достаточное количество новых слов, ты станешь от этого джентльменом?
Мартин ничего не ответил, но выпрямился на своем стуле с высокой спинкой. Через мгновение она опять заговорила.
– Именно поэтому ты пришел сюда – чтобы немного пообтесаться? Мне кажется это бесполезным занятием, и я не завидую своей сестре. Но чего ты пытаешься добиться этим?
Поскольку Мартин упрямо молчал, она повернулась к брату.
– Он никогда не станет джентльменом, не правда ли, даже если будет учиться вместе с нами?
– Это зависит от того, – заметил Хью, – что ты имеешь в виду под словом «джентльмен».
– Иногда ты бываешь утомительным. Каждый знает, что такое джентльмен.
– Кто же это, в таком случае?
– Без сомнения, это тот, кто не похож на него, который работает, чтобы прожить, – сказала Джинни. – Это тот, у кого нет таких грубых, красных рук и грязных поломанных ногтей, кто не носит такой нелепой одежды и не говорит с таким грубым глостерширским акцентом.
Хью посмотрел на лицо Мартина и увидел, как оно потемнело.
– Не принимай близко к сердцу то, что говорит Джинни. Она просто рисуется, вот и все. – Потом он сказал в своей ленивой манере: – А что ты думаешь: кто такой джентльмен? У тебя есть идеи на этот счет?
– О да, есть идеи.
– Поделись тогда ими. Я весь внимание.
– Джентльмен, – произнес Мартин с нажимом, – это человек, который может себе позволить не оплачивать свои счета.
Хью рассмеялся, закинув голову, но его сестра была возмущена.
– Какие ужасные вещи он говорит! Только потому, что наш папа должен им за работу, которую они сделали! А что бы случилось с такими людьми, как вы, если бы такие, как мы, не давали им работы? Вы бы голодали! Прийти сюда, просить об уроках, а потом говорить такое! Это просто наглость…
– Я не просил об уроках.
– Это сделал твой отец за тебя.
– Возможно, но не я. Я никогда бы не попросил. Ни за что. Лучше проглотить мыло.
– Ты в любой момент можешь уйти отсюда. Никто тебя не держит.
– Я так и сделаю через минуту, если ты желаешь. – В минуте шестьдесят секунд, я начинаю считать…
– Джинни, прекрати, – вмешался Хью. – Папа вряд ли будет доволен, если ты выгонишь Мартина.
В это мгновение вошла Кэтрин, держа в руках стопку бумаги и книги.
– Доброе утро, Мартин. Прошу прощения, что опоздала. Ты мог подумать, что я невежлива. – Она стояла у стола и смотрела на него, сразу же заметив тень на его лице и то, что его губы были крепко сжаты. – Можно спросить, что здесь произошло?
Мартин, избегая ее взгляда, что-то пробормотал в ответ. Вместо него ответил Хью.
– У нас был спор. Нет необходимости говорить, что его начала Джинни, а Мартин, не зная ее, позволил себя спровоцировать.
– Если бы ты слышала, что он сказал… – начала было Джинни.
– Лучше я не буду слушать это, – остановила ее Кэтрин. – Перебранка в классной комнате, какова бы ни была ее причина, должна быть прекращена, когда начинаются уроки. Мы и так задержались…
– Это не наша вина, – сказала Джинни. – Мы здесь уже почти полчаса.
– Именно поэтому я не намерена больше терять время, – ответила Кэтрин. Она взяла два листка бумаги и положила по одному перед каждым из близнецов. – Это вопросы, которые вам следует изучить, о последствиях революции, о том, как она повлияла на Европу. Мы с вами обсудим это немного позже. А тем временем мы с Мартином пройдем в музыкальную комнату и обсудим программу его обучения.
– Получишь удовольствие, в этом я уверена!
– Займись своей работой, – сказала Кэтрин.
Музыкальная комната была смежной с классной. Они соединялись двухстворчатой дверью. Обставлена она была так же просто, но здесь стояли фортепиано, виолончель, арфа и два пюпитра. Стол перед окном был покрыт темно-зеленой бархатной скатертью, на нем стояла высокая ваза с папоротником и белыми маргаритками. Кэтрин отодвинула вазу в сторону и села у стола. Она пригласила Мартина сесть напротив, и после того, как он неловко сел, они некоторое время молча смотрели друг на друга. Взгляд Кэтрин был открыто изучающим, взгляд Мартина был менее настойчивым, менее откровенным, менее уверенным. Хотя они и разговаривали раньше, а особенно часто в последние три месяца, обстоятельства теперь переменились, теперь им нужно было оценить друг друга заново. И хотя Мартин ощущал себя свободнее с этой девушкой, чувствуя ее добрый интерес к нему, он был все еще под впечатлением того, как вела себя ее младшая сестра; он все еще болезненно чувствовал, что среди этих красивых, уверенных в себе людей он выглядит неловким и неотесанным. Кэтрин заметила это; она читала его ощущения по его лицу, но не могла понять всего, о чем он думал, и что-то в нем тревожило ее.
– Мартин, – спокойно произнесла она, – ты здесь против своей воли?
Этот вопрос застал его врасплох. Он в смущении посмотрел в сторону.
– Не совсем против моей воли. Но это была идея моего отца, а не моя, и я не уверен, что из этого что-нибудь получится.
– Почему нет? – спросила Кэтрин.
– Во-первых потому, что я здесь не очень-то желанен.
– Разве я дала тебе это почувствовать?
– Нет, не вы, ваша сестра. Да она и права, потому что мне не место здесь. Я как жаба, попавшая в вино.
Кэтрин улыбнулась.
– Жаба быстро привыкнет к вину, а ты скоро привыкнешь к нам.
– Все равно я при этом останусь жабой.
– Нет, если ты хочешь быть кем-то иным.
Наступила пауза. Он посмотрел на нее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98
– Он не знает, что такое осложнения, – сказала Джинни, и хотя она притворилась, что говорит тихо, было очевидно, что она хотела, чтобы Мартин расслышал ее слова.
– Он это узнает, – сказал Хью, – возможно, он это запомнит, как первое новое слово, которое он выучил в этой комнате.
Потом, когда Мартин сел за стол, он продолжил:
– Сейчас мы изучаем Французскую революцию, и обсуждали судьбу короля Людовика. Моя сестра не испытывает к революционерам и к тому, что они делали, ничего, кроме отвращения, а я спорю с ней, доказывая, что Бурбоны сами навлекли на себя все это. Интересно, а какое твое мнение?
– А кто такие Бурбоны?
– Монархи.
– Тогда я думаю, что ты прав.
– Почему ты так думаешь? – спросила Джинни.
– Потому что они жестоко обращались с крестьянами долгие годы.
– А как они обошлись с королем Людовиком? На цареубийство ты смотришь сквозь пальцы?
– Я не знаю, что такое цареубийство. Я лишь знаю, что они отрубили ему голову.
Брат и сестра рассмеялись, но смех Хью, как обычно, был совершенно беззлобным. Мартин сразу же понял это, поэтому заговорил о своем промахе с Хью совершенно свободно.
– Кажется, я сейчас выучил еще одно новое слово, а ведь мои занятия еще не начинались.
– Полагаю, ты думаешь, – сказала Джинни, – что если ты выучишь достаточное количество новых слов, ты станешь от этого джентльменом?
Мартин ничего не ответил, но выпрямился на своем стуле с высокой спинкой. Через мгновение она опять заговорила.
– Именно поэтому ты пришел сюда – чтобы немного пообтесаться? Мне кажется это бесполезным занятием, и я не завидую своей сестре. Но чего ты пытаешься добиться этим?
Поскольку Мартин упрямо молчал, она повернулась к брату.
– Он никогда не станет джентльменом, не правда ли, даже если будет учиться вместе с нами?
– Это зависит от того, – заметил Хью, – что ты имеешь в виду под словом «джентльмен».
– Иногда ты бываешь утомительным. Каждый знает, что такое джентльмен.
– Кто же это, в таком случае?
– Без сомнения, это тот, кто не похож на него, который работает, чтобы прожить, – сказала Джинни. – Это тот, у кого нет таких грубых, красных рук и грязных поломанных ногтей, кто не носит такой нелепой одежды и не говорит с таким грубым глостерширским акцентом.
Хью посмотрел на лицо Мартина и увидел, как оно потемнело.
– Не принимай близко к сердцу то, что говорит Джинни. Она просто рисуется, вот и все. – Потом он сказал в своей ленивой манере: – А что ты думаешь: кто такой джентльмен? У тебя есть идеи на этот счет?
– О да, есть идеи.
– Поделись тогда ими. Я весь внимание.
– Джентльмен, – произнес Мартин с нажимом, – это человек, который может себе позволить не оплачивать свои счета.
Хью рассмеялся, закинув голову, но его сестра была возмущена.
– Какие ужасные вещи он говорит! Только потому, что наш папа должен им за работу, которую они сделали! А что бы случилось с такими людьми, как вы, если бы такие, как мы, не давали им работы? Вы бы голодали! Прийти сюда, просить об уроках, а потом говорить такое! Это просто наглость…
– Я не просил об уроках.
– Это сделал твой отец за тебя.
– Возможно, но не я. Я никогда бы не попросил. Ни за что. Лучше проглотить мыло.
– Ты в любой момент можешь уйти отсюда. Никто тебя не держит.
– Я так и сделаю через минуту, если ты желаешь. – В минуте шестьдесят секунд, я начинаю считать…
– Джинни, прекрати, – вмешался Хью. – Папа вряд ли будет доволен, если ты выгонишь Мартина.
В это мгновение вошла Кэтрин, держа в руках стопку бумаги и книги.
– Доброе утро, Мартин. Прошу прощения, что опоздала. Ты мог подумать, что я невежлива. – Она стояла у стола и смотрела на него, сразу же заметив тень на его лице и то, что его губы были крепко сжаты. – Можно спросить, что здесь произошло?
Мартин, избегая ее взгляда, что-то пробормотал в ответ. Вместо него ответил Хью.
– У нас был спор. Нет необходимости говорить, что его начала Джинни, а Мартин, не зная ее, позволил себя спровоцировать.
– Если бы ты слышала, что он сказал… – начала было Джинни.
– Лучше я не буду слушать это, – остановила ее Кэтрин. – Перебранка в классной комнате, какова бы ни была ее причина, должна быть прекращена, когда начинаются уроки. Мы и так задержались…
– Это не наша вина, – сказала Джинни. – Мы здесь уже почти полчаса.
– Именно поэтому я не намерена больше терять время, – ответила Кэтрин. Она взяла два листка бумаги и положила по одному перед каждым из близнецов. – Это вопросы, которые вам следует изучить, о последствиях революции, о том, как она повлияла на Европу. Мы с вами обсудим это немного позже. А тем временем мы с Мартином пройдем в музыкальную комнату и обсудим программу его обучения.
– Получишь удовольствие, в этом я уверена!
– Займись своей работой, – сказала Кэтрин.
Музыкальная комната была смежной с классной. Они соединялись двухстворчатой дверью. Обставлена она была так же просто, но здесь стояли фортепиано, виолончель, арфа и два пюпитра. Стол перед окном был покрыт темно-зеленой бархатной скатертью, на нем стояла высокая ваза с папоротником и белыми маргаритками. Кэтрин отодвинула вазу в сторону и села у стола. Она пригласила Мартина сесть напротив, и после того, как он неловко сел, они некоторое время молча смотрели друг на друга. Взгляд Кэтрин был открыто изучающим, взгляд Мартина был менее настойчивым, менее откровенным, менее уверенным. Хотя они и разговаривали раньше, а особенно часто в последние три месяца, обстоятельства теперь переменились, теперь им нужно было оценить друг друга заново. И хотя Мартин ощущал себя свободнее с этой девушкой, чувствуя ее добрый интерес к нему, он был все еще под впечатлением того, как вела себя ее младшая сестра; он все еще болезненно чувствовал, что среди этих красивых, уверенных в себе людей он выглядит неловким и неотесанным. Кэтрин заметила это; она читала его ощущения по его лицу, но не могла понять всего, о чем он думал, и что-то в нем тревожило ее.
– Мартин, – спокойно произнесла она, – ты здесь против своей воли?
Этот вопрос застал его врасплох. Он в смущении посмотрел в сторону.
– Не совсем против моей воли. Но это была идея моего отца, а не моя, и я не уверен, что из этого что-нибудь получится.
– Почему нет? – спросила Кэтрин.
– Во-первых потому, что я здесь не очень-то желанен.
– Разве я дала тебе это почувствовать?
– Нет, не вы, ваша сестра. Да она и права, потому что мне не место здесь. Я как жаба, попавшая в вино.
Кэтрин улыбнулась.
– Жаба быстро привыкнет к вину, а ты скоро привыкнешь к нам.
– Все равно я при этом останусь жабой.
– Нет, если ты хочешь быть кем-то иным.
Наступила пауза. Он посмотрел на нее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98