– спросила Нэн.
– Не знаю. Кажется, да. Они знают, что у меня нет денег и понимают, в каком я положении.
Брат и сестра шли по холму. Отец, не привыкший к хорошей пище, уснул в кресле у огня, и они оставили его там. Они шли вместе по тропинке навстречу сильному северному ветру, кружившему редкие снежинки.
– Ты когда-нибудь думала о том, – спросил Мартин, – что отец не так беден, как говорит нам?
– Да, у него отложено немного денег, – ответила Нэн, – он всегда говорил нам об этом.
– Да, но сколько? И для чего? Какой прок откладывать деньги, если от этого никакой пользы?
– Отец говорит, что когда-нибудь будет. Что мы должны быть вооружены, если настанут тяжелые времена.
– Тяжелые времена! – воскликнул Мартин. – А ты знала какие-нибудь другие?
– Отец лучше знает, – возразила Нэн.
– Ты думаешь? Будь я проклят, если я думаю так же. Обещания! Это все, что у нас есть. Это все, что, имела наша мать. Он ей обещал приличный дом, а вместо этого она получила ящик в земле. – Он помолчал, потом опять заговорил: – Иногда я думаю, что он так привык скупиться, что не знает, как остановиться.
– Не говори об отце, – попросила его Нэн. – Давай поговорим о чем-нибудь другом.
– О Тэррэнтах? – спросил он, дразня ее.
– Да, об их доме, о том, как он выглядит в это время года.
Он рассказывал ей о большом зале, о том, как он украшен к Рождеству.
– Это самая большая комната во всем доме, но несмотря на это, она очень уютная. Там почти всегда горит огонь в камине, даже летом, если день сырой. У огня стоят стулья и кресла, там еще есть мебель, такая же старая и красивая, как сам дом. Одна стена почти целиком состоит из окон. В зале стоит рождественское дерево, которое мы наряжали… Ах, если бы ты видела, Нэн!.. Зеленые ветви почти сплошь увешаны золотыми и серебряными шарами… украшены маленькими восковыми свечами разных цветов, но их не зажигают, как сказала мисс Джинни, потому что мистер Тэррэнт боится пожара. Весь дом украшен падубом и плющом, и еще там стоит музыкальная шкатулка…
– Ты хотел бы пойти на этот праздник? Поговорить и потанцевать с девушками?
– Да, если бы у меня была приличная одежда и если бы я не боялся сказать или сделать что-то не так.
– И мне хотелось бы, чтобы ты пошел. Тогда ты бы смог рассказать мне все. – Нэн посмотрела на него и рассмеялась. Ее волосы и брови были запорошены снегом. – О чем мы говорили, пока ты не ходил в Рейлз? И о чем мы будем говорить потом, когда ты перестанешь?
– Я не знаю, – ответил Мартин. – Я не хочу думать об этом.
Они повернули назад к Скарр, а ветер подгонял их под гору.
Он думал о будущем очень часто, конец занятий в Рейлз казался ему концом жизни.
В это время он как бы жил двумя противоположными жизнями. Одной жизнью была жизнь в Скарр: жалкое существование, неуютное и пустое. Другой – в Ньютон-Рейлз: богатство, спокойное, неторопливое течение жизни, но в то же время праздничное, потому что занятия, чтение книг открывали для него мир, – по крайней мере, в его воображении. Каждый час, который он проводил с Тэррэнтами, приносил ему открытия, темы для размышлений, возбуждал любопытство, жажду знаний. Это были бесконечные споры и обсуждения, иногда – серьезные, иногда – нет, но он постоянно чувствовал, что действительно живет.
Его связывали с этой семьей странные отношения. Он часто видел их, много времени проводил в их доме, хорошо знал их, – казалось, он живет той же жизнью. Но это было лишь иллюзией, их жизни сильно отличались друг от друга, и конец занятий означал для него конец дружбы. Все будет вскоре забыто, по крайней мере ими, он знал это и старался не привязываться к ним слишком сильно. Он знал, что будет жить независимой жизнью, но не мог представить, какой она будет.
А пока, бывая в Рейлз, он впитывал в себя все его богатства: впечатления, происшествия, звуки и запахи. Все, что казалось ему ценным, отпечатывалось в его памяти. Иногда это были сами занятия: спокойный голос мисс Кэтрин, объясняющей сонет, или взволнованный рассказ мисс Джинни об императорах Рима. Иногда ему запоминались маленькие сценки: две девушки в музыкальной комнате: мисс Кэтрин за фортепиано, мисс Джинни поет; запоминались песни, которые они играли и пели.
Музыка, которую услышал Мартин в Ньютон-Рейлз, была открытием для него. Помимо знакомых ему песен, он услышал то, чего никогда не слышал раньше: нежные сонаты Гайдна, величественные прелюдии и фуги Баха. Сильное впечатление на него произвел Шопен, вещи которого часто играла мисс Кэтрин. Ему с трудом верилось, что эту музыку сочинили обыкновенные люди, жившие на земле.
Джинни наслаждалась его удивлением и любила расспрашивать его:
– Кто тебе больше нравится больше, Бетховен или Шопен? – спросила она его однажды.
– Мне они оба по-своему нравятся, но у Бетховена, по-моему, больше души.
– Во всей музыке есть душа, глупый. Иначе это не было бы музыкой.
– Ты права, – согласился Мартин. – Я перед тобой как чистый лист бумаги.
– О Боже, – ответила Джинни. – Ты говоришь, как Хью.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
В апреле ему исполнилось шестнадцать лет, а через несколько недель был день рождения близнецов. Это была неделя после Троицына дня. Тэррэнты гостили у своих друзей, но когда они вернулись, то заговорили о праздновании дня рождения в Ньютон-Рейлз, которое должно было состояться двадцать первого мая.
– На этот раз ты должен обязательно прийти, – сказала Джинни.
Она отмела все его возражения.
– Если у тебя нет подходящей одежды, то ты должен достать ее, вот и все. И то, что ты не умеешь танцевать, не важно. До праздника еще неделя. У тебя полно времени.
Его сестра Нэн тоже была приглашена – это, конечно, была идея мисс Кэтрин, и Мартин, в состоянии крайнего возбуждения, сообщил эти новости в Скарр.
– Праздник в Рейлз? – спросил Руфус. – С танцами и всем прочим? Думаю, что тебе надо пойти.
– Нам обоим будут нужны новые вещи, – заметил Мартин. – Вечерние костюмы, особые туфли. Мы не можем пойти в той одежде, которая у нас есть.
– Твоя сестра не пойдет, сынок. Ты пойдешь один. Это и так дорого мне обойдется, но по крайней мере в этом есть какой-то смысл, потому что ты молодой человек и тебе нужно пробиваться в жизнь.
– А как же Нэн? – воскликнул Мартин. – Неужели она не имеет права получить хоть какое-то удовольствие?
– Мартин, замолчи, – сказала Нэн и сжала его руку.
– Нет, не замолчу! Я должен сказать. – Он опять повернулся к отцу. – Если Нэн не пойдет, я тоже не пойду.
– Как хочешь. Мне все равно. – Руфус допил чай и поставил кружку. Встал и потянулся за шапкой. – Не тебе указывать мне, мой мальчик, чем быстрее ты это поймешь, тем будет лучше и для тебя и для меня.
Он вышел из хижины. Мартин и Нэн переглянулись.
– Тебе не следовало так говорить с отцом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98
– Не знаю. Кажется, да. Они знают, что у меня нет денег и понимают, в каком я положении.
Брат и сестра шли по холму. Отец, не привыкший к хорошей пище, уснул в кресле у огня, и они оставили его там. Они шли вместе по тропинке навстречу сильному северному ветру, кружившему редкие снежинки.
– Ты когда-нибудь думала о том, – спросил Мартин, – что отец не так беден, как говорит нам?
– Да, у него отложено немного денег, – ответила Нэн, – он всегда говорил нам об этом.
– Да, но сколько? И для чего? Какой прок откладывать деньги, если от этого никакой пользы?
– Отец говорит, что когда-нибудь будет. Что мы должны быть вооружены, если настанут тяжелые времена.
– Тяжелые времена! – воскликнул Мартин. – А ты знала какие-нибудь другие?
– Отец лучше знает, – возразила Нэн.
– Ты думаешь? Будь я проклят, если я думаю так же. Обещания! Это все, что у нас есть. Это все, что, имела наша мать. Он ей обещал приличный дом, а вместо этого она получила ящик в земле. – Он помолчал, потом опять заговорил: – Иногда я думаю, что он так привык скупиться, что не знает, как остановиться.
– Не говори об отце, – попросила его Нэн. – Давай поговорим о чем-нибудь другом.
– О Тэррэнтах? – спросил он, дразня ее.
– Да, об их доме, о том, как он выглядит в это время года.
Он рассказывал ей о большом зале, о том, как он украшен к Рождеству.
– Это самая большая комната во всем доме, но несмотря на это, она очень уютная. Там почти всегда горит огонь в камине, даже летом, если день сырой. У огня стоят стулья и кресла, там еще есть мебель, такая же старая и красивая, как сам дом. Одна стена почти целиком состоит из окон. В зале стоит рождественское дерево, которое мы наряжали… Ах, если бы ты видела, Нэн!.. Зеленые ветви почти сплошь увешаны золотыми и серебряными шарами… украшены маленькими восковыми свечами разных цветов, но их не зажигают, как сказала мисс Джинни, потому что мистер Тэррэнт боится пожара. Весь дом украшен падубом и плющом, и еще там стоит музыкальная шкатулка…
– Ты хотел бы пойти на этот праздник? Поговорить и потанцевать с девушками?
– Да, если бы у меня была приличная одежда и если бы я не боялся сказать или сделать что-то не так.
– И мне хотелось бы, чтобы ты пошел. Тогда ты бы смог рассказать мне все. – Нэн посмотрела на него и рассмеялась. Ее волосы и брови были запорошены снегом. – О чем мы говорили, пока ты не ходил в Рейлз? И о чем мы будем говорить потом, когда ты перестанешь?
– Я не знаю, – ответил Мартин. – Я не хочу думать об этом.
Они повернули назад к Скарр, а ветер подгонял их под гору.
Он думал о будущем очень часто, конец занятий в Рейлз казался ему концом жизни.
В это время он как бы жил двумя противоположными жизнями. Одной жизнью была жизнь в Скарр: жалкое существование, неуютное и пустое. Другой – в Ньютон-Рейлз: богатство, спокойное, неторопливое течение жизни, но в то же время праздничное, потому что занятия, чтение книг открывали для него мир, – по крайней мере, в его воображении. Каждый час, который он проводил с Тэррэнтами, приносил ему открытия, темы для размышлений, возбуждал любопытство, жажду знаний. Это были бесконечные споры и обсуждения, иногда – серьезные, иногда – нет, но он постоянно чувствовал, что действительно живет.
Его связывали с этой семьей странные отношения. Он часто видел их, много времени проводил в их доме, хорошо знал их, – казалось, он живет той же жизнью. Но это было лишь иллюзией, их жизни сильно отличались друг от друга, и конец занятий означал для него конец дружбы. Все будет вскоре забыто, по крайней мере ими, он знал это и старался не привязываться к ним слишком сильно. Он знал, что будет жить независимой жизнью, но не мог представить, какой она будет.
А пока, бывая в Рейлз, он впитывал в себя все его богатства: впечатления, происшествия, звуки и запахи. Все, что казалось ему ценным, отпечатывалось в его памяти. Иногда это были сами занятия: спокойный голос мисс Кэтрин, объясняющей сонет, или взволнованный рассказ мисс Джинни об императорах Рима. Иногда ему запоминались маленькие сценки: две девушки в музыкальной комнате: мисс Кэтрин за фортепиано, мисс Джинни поет; запоминались песни, которые они играли и пели.
Музыка, которую услышал Мартин в Ньютон-Рейлз, была открытием для него. Помимо знакомых ему песен, он услышал то, чего никогда не слышал раньше: нежные сонаты Гайдна, величественные прелюдии и фуги Баха. Сильное впечатление на него произвел Шопен, вещи которого часто играла мисс Кэтрин. Ему с трудом верилось, что эту музыку сочинили обыкновенные люди, жившие на земле.
Джинни наслаждалась его удивлением и любила расспрашивать его:
– Кто тебе больше нравится больше, Бетховен или Шопен? – спросила она его однажды.
– Мне они оба по-своему нравятся, но у Бетховена, по-моему, больше души.
– Во всей музыке есть душа, глупый. Иначе это не было бы музыкой.
– Ты права, – согласился Мартин. – Я перед тобой как чистый лист бумаги.
– О Боже, – ответила Джинни. – Ты говоришь, как Хью.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
В апреле ему исполнилось шестнадцать лет, а через несколько недель был день рождения близнецов. Это была неделя после Троицына дня. Тэррэнты гостили у своих друзей, но когда они вернулись, то заговорили о праздновании дня рождения в Ньютон-Рейлз, которое должно было состояться двадцать первого мая.
– На этот раз ты должен обязательно прийти, – сказала Джинни.
Она отмела все его возражения.
– Если у тебя нет подходящей одежды, то ты должен достать ее, вот и все. И то, что ты не умеешь танцевать, не важно. До праздника еще неделя. У тебя полно времени.
Его сестра Нэн тоже была приглашена – это, конечно, была идея мисс Кэтрин, и Мартин, в состоянии крайнего возбуждения, сообщил эти новости в Скарр.
– Праздник в Рейлз? – спросил Руфус. – С танцами и всем прочим? Думаю, что тебе надо пойти.
– Нам обоим будут нужны новые вещи, – заметил Мартин. – Вечерние костюмы, особые туфли. Мы не можем пойти в той одежде, которая у нас есть.
– Твоя сестра не пойдет, сынок. Ты пойдешь один. Это и так дорого мне обойдется, но по крайней мере в этом есть какой-то смысл, потому что ты молодой человек и тебе нужно пробиваться в жизнь.
– А как же Нэн? – воскликнул Мартин. – Неужели она не имеет права получить хоть какое-то удовольствие?
– Мартин, замолчи, – сказала Нэн и сжала его руку.
– Нет, не замолчу! Я должен сказать. – Он опять повернулся к отцу. – Если Нэн не пойдет, я тоже не пойду.
– Как хочешь. Мне все равно. – Руфус допил чай и поставил кружку. Встал и потянулся за шапкой. – Не тебе указывать мне, мой мальчик, чем быстрее ты это поймешь, тем будет лучше и для тебя и для меня.
Он вышел из хижины. Мартин и Нэн переглянулись.
– Тебе не следовало так говорить с отцом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98