Ката попятилась. Она была готова бежать.
— А, ты, наверное, боишься Священного Круга, — понимающе проговорил мальчик. — Тетя говорила, что вам становится худо при виде символа истины. — Он поднял дрожащую руку и указал на грудь, где на цепочке висел точно такой же амулет, как у Умбекки, — перевернутая буква «V», заключенная в круг. — Тебе и твоим сородичам нельзя осквернять своим присутствием храм. Надеюсь, это тебе известно?
Ката этого не знала. Однако любопытство взяло верх. Она подошла к мальчику поближе. Ката смотрела на него, словно на зверушку из Диколесья, — вот только его сознание было для нее закрыто. Она могла бы посмеяться над мальчиком — над его занудным, ровным голосом, над скучными словами, но что-то сдерживало ее. Мальчик ей нравился. В нем было что-то призрачное — и в его лице, и в голосе, и на мгновение Ката задумалась: а живой ли он? Девочка поежилась. А вдруг перед ней существо из загробного мира?
— Между прочим, я надеялся, что сюда придет кто-нибудь из ваганов, — продолжал мальчик. — Тетя как-то раз сказала, что ваганы и бастарды — это почти одно и то же, но мне кажется, это неправильно. А ты как думаешь? Наверное, тетя была просто сердита, когда говорила это, а на самом деле все не так. У нее так бывает — она говорит не подумав. Ну, когда сердится.
— Я не ваганка.
— Нет, ваганка, кто же еще? — сказал мальчик и брезгливо наморщил нос. — Тетя говорит, что ваганы никогда не моются. В волосах у них кишат блохи, а в одежде полным-полно вшей. Ой, или наоборот? Ну, как бы то ни было, я думаю, ваганы и бастарды — это не одно и то же. А ты точно девочка? — спросил мальчик.
Ката покраснела. Ведь говорила же ей выдра утром у ручья, что надо бы умыться. А она и не подумала этого сделать. Только теперь, стоя перед чистеньким бледным мальчишкой, Ката пожалела о том, что не послушала совета выдры. Замарашка! Руки и лицо грязные, под ногтями — черная кайма, волосы слипшиеся, непричесанные.
И все же Кате милее было оставаться замарашкой, чем быть такой чистюлей, как этот мальчишка.
И на его вопрос она не ответила.
— А бастард — это кто? — спросила она.
— Ты разве не знаешь? — удивился мальчик. — Это нечто особенное. Совершенно особенное.
Девочку такой ответ совсем не впечатлил. Ката зажала в руке веточку плюща и принялась вертеть ее.
— Если ты такой особенный, почему же ты не на ярмарке? Мальчик потупился. Голос его прозвучал хрипловато, надтреснуто.
— Ярмарка — это зло. Это надсмехательство над Агонисом. Тетя говорит…
— Н-е-е-ет, — покачала головой Ката. — С тобой что-то не так.
Она подошла еще ближе и наклонилась к мальчику. Он поднял к ней глаза, похожие на глубокие темные озера. Глаза зажглись яростным огнем.
— От тебя дурно пахнет, ваганское отродье! Отойди от меня!
Но Кату вдруг охватил приступ жестокости. Она расхохоталась, но тут же умолкла. Бледная рука мальчика шарила по камню в поисках опоры. Казалось, он хочет отползти от Каты, спрятаться от ее язвительного, насмешливого взгляда.
И тут Ката все поняла.
Мальчик не мог ходить. Одеяло прятало его изуродованные, негнущиеся ноги.
Ката отшатнулась.
— Ты не можешь ходить, — тихо проговорила она.
И тут мальчик закричал. Крик его был подобен тревожному колокольному звону или писку птицы, которую кто-то держал над пламенем в жестокой, безжалостной руке.
— Что? Что такое?
Кресло-качалка перестало покачиваться. Лицо в черном чепце повернулось к мальчику.
Стоило женщине проснуться, и мальчик перестал кричать.
— Тетя, вы уснули!
— Какие глупости, Джем! Правоверные не спят на службе Агонису. — Она сдержала зевок. — Ты меня звал? Тут кто-то был?
— Нет, тетя, никого. Зашелестел плющ.
— Кто там?
— Птица, — ответил Джем.
На самом деле это была Ката. Она успела вовремя спрятаться в тени. Сердечко девочки быстро колотилось. Ей казалось, что жирные пальцы Умбекки сжимают ее плечо.
Но мальчишка не выдал ее.
Толстуха вздохнула. С трудом встала с кресла.
— Да, и я вроде бы слышала, как пролетела птица. О боже! — воскликнула она и расправила прилипшее к бедрам платье.
— Тетя, что такое бастард?
— Джем, честное слово! Зачем тебе это знать?
— Ведь это мое имя. Меня так зовут? Джем-бастард? Толстуха поджала губы. Она могла бы ничего не отвечать мальчику, но все же решила, что лучше сказать правду.
— «Бастард», Джем, это более приличное слово. Есть другое, более грубое — «ублюдок».
— Тетя, а что такое «ублюдок»? Умбекка ответила:
— А «ублюдками», Джем, грубые люди называют бастардов.
— О… Пауза.
— Тетя, а когда придут ваганы?
Ката напряглась. Не собирался ли мальчишка сыграть с ней злую шутку? Вдруг он сейчас вытянет свою тощую руку в черной перчатке и победно укажет туда, где она спряталась?
Девочке нестерпимо хотелось как можно скорее убежать.
— Они могут прийти когда угодно, милый, — сказала толстуха и заговорила, сильно гнусавя: — Представь себе ваганов. Они злобны и жестоки. И если ваган увидит наш храм таким, как сейчас, его злобное сердце возрадуется. Он ворвется в Дом Агониса и похитит все священные реликвии и станет поклоняться своему жуткому богу Коросу в нашем храме. Для ваганов все, что для нашего народа свято, — всего лишь повод для насмешек и издевательств. Поэтому именно тогда, когда в Ирион приходят ваганы, правоверные слуги Агониса должны находиться здесь, у врат храма.
Ката начала смутно догадываться о том, что происходит. Видимо, тут происходил какой-то ритуал — вроде того, что совершал ее отец около могильного камня. Но в мире столько всякого случилось со времен войны, и от многого остались еле слышные отголоски, туманные тени. Что-то было утрачено, что-то утихло, пошло на убыль. До войны у отца Каты были глаза, и эти глаза все видели, а ее мать тогда не жила под землей. Тогда замок был не руинами, а неприступной, гордой твердыней. И храм тогда процветал, а в дни прихода в деревню ваганов здесь, под колоннами портика, собиралось множество людей в черных одеждах с золотыми амулетами на груди.
Толстуха пошла к лестнице.
— Схожу, обойду еще раз кладбище, — сказала она. — Нельзя терять бдительности. Нельзя предаваться беспечности.
Только тогда, когда Умбекка исчезла за углом, Ката осмелилась выйти из-за занавеса плюща.
— Почему ты не проболтался?
— Я тебя не боюсь, — заявил мальчик.
— Боишься. Ты закричал.
— Уходи.
— Сам уходи.
Бледное лицо мальчика порозовело.
— Не можешь, — ухмыльнулась Ката.
— Могу!
Ката рассмеялась. Вприпрыжку сбежала с лестницы. Кувыркнулась на траве. Принялась прыгать.
— Можешь — так пошли на ярмарку! — крикнула она. — Ну, пошли!
Мальчик не пошевелился.
— Я ненавижу тебя, — только и сказал он.
— А я тебя! — огрызнулась Ката.
И отвернулась от мальчика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134