Затем она повела себя необычно. Не выпуская руки Джема, она повела его вперед, прямо под выстрел.
— Эй!
Нет, Полти не крикнул, он не повысил голоса. Все трое почти шептали. А Ката прошептала еще тише — что-то прошептала на ухо Полти.
Он опустил ружье — самую малость.
— Чего ты шепчешь, не разберу?
— Мы — шепчущие люди.
— Чего-чего?
— Ты спросил, почему у нас такие лица. Потому, что мы не похожи на вас. Мы живем в селе. И мы шепчемся. Мы не умеем кричать. Но уж если мы закричим, ты умрешь. Если мы закричим, у тебя кровь хлынет из ушей. Ты не имеешь права убивать тигра! Вот только попробуй, убей его — мы так завопим! Попробуй, убей — из тебя вся кровь вытечет. Брызнет из глаз, из носа, изо рта.
— Полти? Да где же ты?
Заклинание было прервано. Голос прозвучал с той стороны зарослей. Полти грубо оттолкнул Кату. Она покачнулась, пальцы ее выскользнули из пальцев Джема. Юноша покачнулся и превратился в беспомощного калеку.
Полти запрокинул голову. Захотел было подхватить товарища, но передумал.
Он снова прицелился.
Ката бросилась к нему. Он стукнул ее и уже был готов выстрелить. Да, он прострелил бы тигру голову только для того, чтобы убедиться, что тот мертв. Он бы вспорол зверю брюхо, вывернул кишки, вырвал сердце и победно поднял бы над головой.
Да-да, он бы все это с готовностью проделал, но все то время, пока тигр лежал на поляне, он только отдыхал и готовился к броску. Кровь перестала течь, рана зарубцевалась, и вдруг перед взором Полти предстала полосатая масса мышц, клыков и зубов, горящих глаз. Тигр готовился к броску.
Охотник посмелее Полти не отступил бы и выстрелил. Но Полти струсил и бросился наутек. В страхе он бросился напролом сквозь густые заросли.
На поляне Джем и Ката, стоя на окровавленных лепестках, обнялись. Тигр исчез. Потом Ката вспомнила кое-что из рассказов отца — о тех существах, что убивали людей, убивали в таком количестве, что их не осталось совсем. Тогда Ката не понимала отца. Он говорил, что одно из умерших существ — только одно — было бессмертно, оно жило вечно и его нельзя 6ыло убить, как бы люди ни старались этого добиться.
Снова послышались голоса с той стороны:
— Полти, вот ты где! Что стряслось?
— Стряслось? Ничего не стряслось.
— Ты же кричал.
— Заткнись. Не кричал я.
— Я же слышал!
— Паутина там здоровенная. Ненавижу пауков.
— Полти?
— Ну, чего тебе еще?
— А я, похоже, слышал тигра.
— Чего? Ни хрена ты не слышал.
— Но он рычал.
— Боб, ты лучше заткни пасть. Ну, ты баба, всегда бабой был!
Голоса стихли вдали.
ГЛАВА 61
ТАЙНА МСТИТЕЛЯ
Свет, проникавший в «Стеклянную комнату» сквозь прозрачный потолок, теперь был не таким ярким. Жаркий сезон шел на убыль, и, если сгущались тучи и приближались сумерки, капеллан ставил на край письменного стола командора красивую лампу — ту, что прежде освещала карету. Он зажигал лампу, и при ее свете Умбекка читала очередной отрывок. Лампа тихонько шипела, разливая золотистое теплое сияние, таинственным образом соединявшееся с зеленью ковра и густой листвы, сменой красного, лилового и черного над головой.
Сначала капеллан зажигал лампу только тогда, когда действительно становилось темновато, но потом командор просил ставить на стол лампу даже тогда, когда было светло.
Старику нравилось, как она шипит.
Ш-ш-ш-ш…
Умбекка как раз начала читать первую часть «Красавицы долин» когда произошел любопытный случай. Перевернув страницу, она обнаружила листок пожелтевшей, потертой бумаги. Листок выпал из книги на колени к Умбекке. Она, конечно, отвлеклась от чтения и заглянула…
Это было письмо — нет, скорее записка. Она когда-то была сложена вчетверо, но теперь лежала между страницами книги — развернутая, разглаженная. Записка была короткая, упала она текстом вверх. Умбекка просто не могла не прочитать ее. То, что она прочла, заставило Умбекку зардеться. «Тор, я люблю тебя» — вот и все, что было в записке, написанной рукой Элы. Почерк племянницы Умбекка узнала сразу.
Как она сюда попала, эта записка?
Что все это значило?
Капеллан вздернул бровь.
— Что-нибудь не так, любезная сударыня? — прошептал он.
— О нет. Нет-нет.
Умбекка попыталась загадочно улыбнуться и продолжила чтение. Командор сидел в маске, и Умбекке вовсе не хотелось, чтобы он ее снимал. Когда командор был в маске, у нее создавалось такое ощущение, будто она наедине с капелланом. Порой можно было даже подумать, что старик спит.
Иногда так оно и было, но когда Умбекка собиралась уходить, командор снимал маску и любезно с ней прощался.
Когда Умбекка заканчивала чтение отрывка, записка по-прежнему лежала у нее на коленях. Самый обычный клочок бумаги, почти невесомый, но Умбекка ощущала его давление. Он казался ей чем-то возмутительным. Вызывающим. Записка, казалось, жгла кожу Умбекки сквозь тонкую ткань платья. Пачкала платье, словно пятно грязи.
Но в то мгновение, когда командор уже был готов откинуть со лба маску, капеллан повел себя более чем необычно. Он ловко схватил записку, и она мгновенно исчезла в складках его сутаны.
Безусловно, все было проделано элегантно, отточенно и быстро. В этом движении была и нежность, и уважение — ни намека на грубость или вульгарность.
Все кончилось, но чувство того, что ее оскорбили, Умбекку не покинуло. Ее счастье расцветало с каждым днем, а теперь вдруг поблекло.
Той ночью Умбекка долго стояла у кровати спящей Элы. Бутылочка с сонным зельем, как обычно, находилась на столике у кровати. Теперь, когда в замке появились солдаты, Нирри приходилось постоянно готовить настой. Даже Умбекке это казалось отвратительным.
В последнее время Умбекка с племянницей почти не разговаривала. Утром Эла просыпалась медленно, с трудом, а Умбекка в это время уже с головой уходила в выбор наряда для очередного визита к командору. Судя по тому, что нашептывал Умбекке капеллан, дамы утонченные переодеваются раз пять в день. Казалось, две женщины живут двумя разными жизнями, хотя находились всего лишь в разных концах одной мрачноватой комнаты. Сразу после полудня Эла снова спала. Чай она пила, когда Умбекки уже не было, а когда тетка возвращалась, Эла уже снова спала. Ночью Умбекка удалялась в свою комнатушку-келью.
Когда-то Нирри рассказывала Умбекке все новости о племяннице. Леди Эла сделала то, леди Эла сделала это. «Я немножко волнуюсь за леди Элу». Теперь проходили луны за лунами, а Умбекка не слышала от служанки ни слова. Может быть, она просто не слушала? О племяннице она думала в последнее время в единственном смысле. Умбекка размышляла о неудобствах. Комната Элы была большой, просторной, но новые приобретения Умбекки все более настойчиво наполняли ее. Теперь для тетки комната Элы была одновременно и гардеробной, и гостиной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134