***
— Окей, — сказал Стивен, когда они снова сидели в джипе, — всё это выглядит замечательно. А теперь давайте спросим у вашего отца, что…
— Нет, — тотчас перебила его Юдифь.
— Что?
— Нет!
Он с недоумением посмотрел на неё, потом на Иешуа, который с чувством неловкости пожал плечами. Юдифь озлобленно смотрела перед собой, и желваки её ходили ходуном.
Ничего себе. Стивен выдохнул и снова вдохнул. Весёленькое семейство.
— Ну хорошо, — сказал он так, как будто ничего не случилось. Он повернул ключ зажигания. — Забудем об этом.
***
Дискуссия разом оборвалась, когда в дверь мобильного домика постучали. Это была одна из секретарш Кауна, фигуристая, платиново-блондинистая, абсолютно соответствующая идеальному образу секретарши и даже не вполне земного происхождения. Если её и смутило, что на неё молчком уставились пятеро мужчин, будто застигнутых за каким-то гнусным делом, она не подала виду. Ах, да что там смутило? Её скорее смутило бы, если б на неё никто не уставился.
Она протянула своему шефу визитную карточку и что-то шепнула на ухо. Каун изучил карточку и поднял бровь.
— Скарфаро? — шёпотом же ответил он. — Не знаю такого. И чего он хочет?
Она снова что-то шепнула ему.
— Окей, — кивнул он. — Скажите, что я сейчас приду.
Она вышла, оставив за собой лёгкий шлейф аромата, навевающего мысли об элегантных яхтах и дорогих бриллиантовых колье. Эйзенхард уже успел заметить, что Каун привёз с собой трёх секретарш, которые несли в одном из мобильных домиков круглосуточную посменную службу. Жили они в каком-то не очень отдалённом отеле, по крайней мере, каждые восемь часов одна из них подъезжала на маленькой машине, на которой тут же уезжала та, которую она сменяла.
— Господа, — Каун, вдруг снова превратившись в значительного бизнесмена, поднялся, тут же раздавшись в плечах, и на ходу застегнул свой дорогой двубортный пиджак, — прошу вас пока продолжить дискуссию без меня. Я вернусь, как только позволят дела.
Он коротко вскинул подбородок и чуточку выдвинул его вперёд, что сообщало выражению лица некоторую агрессивность, снова кивнул всем собравшимся и покинул комнату переговоров.
Некоторое время было тихо, лишь кондиционер жужжал и пощёлкивал.
— Один из спутников Христа, — наконец прервал молчание профессор Уилфорд-Смит как ни в чём не бывало. — Если он был одним из спутников, то стал бы впоследствии и апостолом. Это значило бы, что в экстремальном случае он мог бы доставить камеру даже в Рим.
— При условии, что он не взял на себя роль Иуды, — вставил Гутьер.
— А вы бы взяли на себя добровольно роль Иуды?
— Нет. Разумеется, нет.
Эйзенхардт с усилием пытался вспомнить, что ему было известно об истории апостолов. Известно было совсем немного. В последние дни он часто заглядывал в Новый Завет — пожалуй, чаще, чем за всю свою предыдущую, не очень религиозную жизнь. Но найти ему удалось только англоязычное издание, и он помучился с четырьмя Евангелиями. А до посланий апостолов так и не добрался.
Мысль пришла ему в голову неожиданно. И что-то в ней было. Как всё это происходило? После смерти Иисуса — или после его Вознесения, если угодно, — на его спутников снизошёл Дух Божий. Этому событию посвящено празднование троицы, или пятидесятницы, насколько он мог припомнить. Во всяком случае, спутники Иисуса, которые во время его жизни были унылыми и несообразительными, внезапно обрели красноречие, воодушевление и харизматическую силу убеждения и пошли в мир, чтобы проповедовать новое учение. Странная трансформация, если подумать. Если бы он допустил такой ход в каком-нибудь своём романе, то его редактор исчеркал бы поля рукописи красными вопросительными знаками и написал: «Немотивированная перемена образа мыслей!»
— Камера не могла попасть в Рим, — резонно заключил профессор Гутьер, — потому что это значило бы, что путешественник во времени… Может быть, нам стоит называть его как-то по-другому? Как назвать того, кто провалился в другое время? Потерпевший времякрушение? Ну, не важно. Итак, это значило бы, что его можно было бы идентифицировать как апостола Павла. В Рим попал Павел. Но Павел никогда не встречал Иисуса.
— Как? — удивился Эйзенхардт. — Разве он не важнейший из апостолов? Ведь от него же исходят все эти апостольские послания, разве нет?
Гутьер посмотрел на него так, будто тот сказал какую-то вопиющую глупость.
— Да. Странно, не правда ли? Но на самом деле Павла изначально звали Савлом, и он был фанатичным гонителем Христа, пока не был обращён в Дамаске.
***
Своего рода тихое торжество наполнило Кауна, когда он увидел худого человека в сутане священника. Тот стоял в пыли между мобильных домиков. Посланник Ватикана. Магомет пошёл к горе, и это закончилось неудачей. Теперь гора пришла к Магомету.
Он некоторое время рассматривал внушительный герб Ватикана, который красовался на визитной карточке рядом с именем — Луиджи Баттисто Скарфаро, член Конгрегации вероучения. Действительно впечатляет. Много бы он отдал за то, чтобы иметь такой герб на собственной визитной карточке.
— Чему я обязан честью, эм-м… Как мне, собственно, к вам обращаться? — спросил Каун.
— Я священник, — ответил посетитель на удивительно чистом, лишённом акцента английском. — Вы можете называть меня патер. Патер Скарфаро.
— Ну, хорошо, патер — чем могу служить?
Он старался подольше продержать разговор в области неопределённости, чтобы собраться с силами и мыслями. Эта встреча пришлась на весьма неблагоприятный момент, поскольку в последние часы он растерял всю свою уверенность в том, что непременно сможет найти камеру и видео.
Хуже! Всё кончено. Ничего нельзя сделать. Этот сопливый мальчишка всё погубил. Сперва он похитил важнейшую находку — и что он только себе думал, действуя на свой страх и риск? Неужто ему никто не внушил, что это значит — быть взрослым? Затем из-за него погибло это письмо. Понятно, почему он теперь прячется. Но надолго его не хватит. Сидит, наверное, где-нибудь в норке и дрожит, пока до него медленно начинает доходить, какую кашу он заварил: теперь до конца жизни ему не выпутаться из судов. Он, Джон Каун, натравит на него целую свору адвокатов и выставит ему такую сумму возмещения ущерба, что у того в глазах потемнеет. Свора его адвокатов, среди которых были одни из лучших, ехиднейших, агрессивнейших адвокатов мира — люди, которые стали адвокатами только потому, что иначе никак не могли дать выход своей страсти к массовым расправам над слабоумными придурками, — эта свора будет преследовать его до конца его дней. О да, так или иначе, но Джон Каун одержит свою победу. Пусть маленькую, но победу. Как знать, может, из этого ещё можно будет сконструировать миф?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148