Тихонько всхлипывал кондиционер, да кожа кресел сдержанно поскрипывала, когда кто-нибудь закидывал ногу на ногу.
— Вы хотите знать, — повторил наконец канадец, застывшим взглядом воззрившись на обшитую красным деревом стенку вагончика, — где камера.
Медиамагнат кивнул:
— Именно так.
— Где во времена Иисуса могли что-то зарыть в полной уверенности, что спустя две тысячи лет отроют в целости и сохранности.
— Именно так.
Он издал почти комический вздох:
— Это сложно.
Каун мягко улыбнулся:
— Если бы это было легко, мы бы сделали это сами.
— Израиль очень большой…
Эйзенхардт увидел, что теперь посмеивается даже Уилфорд-Смит.
Профессор из Торонто всё-таки отпил из своего стакана, затем выдохнул с шумом, о котором трудно было сказать — то ли это вздох наслаждения, то ли тяжкого внутреннего напряжения, — и затем возвестил:
— Об этом мне надо подумать.
Взгляд, который метнул в его сторону Джон Каун, свидетельствовал об усилии, благодаря которому он сохранял самообладание. О Боже, я выписал сюда дебильного алкоголика! — казалось, говорил этот взгляд.
Но затем он снова вспомнил, что к этому делу приставлена и другая способная голова, и с воскресшей надеждой обратился к писателю:
— Мистер Эйзенхардт, вы думали целый день — может быть, хоть вы пришли к какому-нибудь заключению?
Эйзенхардт посмотрел на медиамагната с печалью. Никуда не денешься, придётся причинить ему эту боль.
— Да, — сказал он. — Я думаю, что камеры, которую мы ищем, не существует.
***
Они остановились на обочине, неподалёку от ворот в стене Старого города, которые казались пробитыми тут дополнительно, в позднейшее время. Сама стена, сложенная из светлого камня, слегка мерцала из-за деревьев и пальм, высокая, как многоэтажное здание.
— А ты уверен, что сможешь самостоятельно вернуться в лагерь? — ещё раз спросила Юдифь.
— Конечно, — заверил её Джордж. — В конце концов, есть такси. А в крайнем случае доберусь автостопом, — он поднял вверх большой палец. — Я пол-Америки объехал автостопом!
— Ну, хорошо. Вон там — Новые ворота. Пройдёшь через них — и иди прямо, пока не дойдёшь до большого поперечного переулка. Там пойдёшь налево, и метров через двести будет Храм Гроба Господня. А может, метров через двести пятьдесят, но там есть табличка.
Она смотрела на щуплого мексиканца, у которого больше не оставалось для неё ни одного взгляда. Он стоял у машины, глубоко дыша, словно хотел вобрать в себя всеми порами своей кожи каждое мгновение, и его глаз хватало лишь на могучую стену, окружающую Старый город Иерусалим.
— Джордж? Ты всё понял? — переспросила она.
— Всё понял, — кивнул он. На какое-то мгновение показалось, что он пошатнулся, но это он всего лишь обернулся ещё раз, почти превозмогая себя, отвесил Юдифи поклон, взял её руку и прикоснулся к ней поцелуем. — Спасибо. Большое спасибо. И тебе тоже, Стивен, огромное спасибо.
И с этими словами он двинулся прочь, медленно и сомнамбулически. Можно было подумать, что эти ворота притягивают его магически, и когда он исчез за тёмным проёмом, они будто поглотили его.
— Вот чокнутый, — прокомментировал Стивен, когда они поехали дальше.
***
После того, как Эйзенхардт изложил все свои соображения — что в прошлое будет заслана целая команда, а не один человек, и что эта команда, даже по каким-то причинам оставив одного участника в прошлом, всё равно вернётся в своё будущее с камерой и, прежде всего, с видеозаписями, — их глаза оставались необъяснимым образом безучастными. Как будто они знали это лучше. Так на него смотрели когда-то его родители, когда он, пяти лет от роду, пришёл к мысли, что они могли бы сами рисовать деньги, чтобы отцу не приходилось впредь так много работать.
Эйзенхардт почувствовал, как в нём вскипает досада. Уж если он чего и не мог терпеть, так вот этого рода заносчивости, этого «Ну-ну, говори, говори!» И если бы ему в голову сейчас пришла какая-нибудь гадость, что-нибудь подлое и обидное, что он мог бы добавить к сказанному, он бы это высказал. Но ему ничего не приходило на ум, и он беспомощно молчал и ждал, что скажут другие. Этим другим оказался профессор Уилфорд-Смит.
— Я уверен, что камера существует, — сказал он мягким, тихим отеческим тоном.
И Джон Каун, глава многомиллионного консорциума, лишь одобрительно кивнул и подтвердил:
— Да. Я твёрдо верю, что она где-то здесь, неподалёку.
Только профессор Гутьер ничего не сказал. Он хоть и взирал на них, но, казалось, ничего из происходящего не понимал. Может быть, он обдумывал, какое впечатление произвёл сегодня. А может, причина была в хорошем канадском виски.
— Я только что объяснил вам, почему в высшей степени неправдоподобно, что… — Вспылил Эйзенхардт.
— Петер, — перебил его Каун с чарующей любезностью, — я вижу, что вы постарались обдумать проблему со всех сторон, однако такой результат нам не нужен. Нам не нужно ничего, что может нас остановить. В принципе есть всего две возможности: либо камера где-то здесь, либо её нет. Наверняка мы не можем этого знать. Если она есть, будет достаточно трудно отыскать её. Но если мы начнём думать, что её нет вообще, то мы уже капитулировали. А я не сдаюсь никогда. Вы понимаете?
Эйзенхардт взглянул на миллионера растерянно.
— Всё, что я хочу сказать, — снова начал он, воздев руки заклинающим жестом, — это, что мы, может быть, потратим на поиски много времени и денег, а поиски…
— Я, — тотчас поправил его Каун. — Я потрачу много денег. Всё здесь, — он сделал короткое движение рукой, которое, несмотря на скупость жеста, однозначно включало этот мобильный дом, все остальные мобильные дома вокруг, палатки, наёмных рабочих, оборудование, просто всё, — оплачивается моими деньгами. Буду ли я считать это напрасным расточительством или инвестициями, оправдывающими риск, это исключительно моё дело.
Эйзенхардт почувствовал, как в нём что-то вяло захлопнулось, и он опустился в своё кресло.
— Да, — сказал он парализованно. — Окей. Разумеется.
— Не говоря уже о том, — продолжал Каун, — что я верю, что вы ещё не до конца продумали все аргументы.
Эйзенхардт только брови приподнял:
— Как это?
— Вы говорите, что в прошлое не станут засылать одного человека, а пошлют целую команду. Это звучит убедительно. Но видите ли, я постоянно посылаю съёмочные группы во все концы света, и часто в места весьма опасные. И бывает, что съёмочная группа кого-то теряет — либо его похищают, либо его арестовывают, либо с ним случается несчастье, либо его убивают. Это случается каждый год. И что, вы думаете, я делаю в таких случаях?
— Понятия не имею.
— Одного я не делаю ни в коем случае — я не оставляю его там. Я привожу в действие все силы, я переворачиваю вверх ногами небо и преисподнюю, чтобы вернуть назад этого человека.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148
— Вы хотите знать, — повторил наконец канадец, застывшим взглядом воззрившись на обшитую красным деревом стенку вагончика, — где камера.
Медиамагнат кивнул:
— Именно так.
— Где во времена Иисуса могли что-то зарыть в полной уверенности, что спустя две тысячи лет отроют в целости и сохранности.
— Именно так.
Он издал почти комический вздох:
— Это сложно.
Каун мягко улыбнулся:
— Если бы это было легко, мы бы сделали это сами.
— Израиль очень большой…
Эйзенхардт увидел, что теперь посмеивается даже Уилфорд-Смит.
Профессор из Торонто всё-таки отпил из своего стакана, затем выдохнул с шумом, о котором трудно было сказать — то ли это вздох наслаждения, то ли тяжкого внутреннего напряжения, — и затем возвестил:
— Об этом мне надо подумать.
Взгляд, который метнул в его сторону Джон Каун, свидетельствовал об усилии, благодаря которому он сохранял самообладание. О Боже, я выписал сюда дебильного алкоголика! — казалось, говорил этот взгляд.
Но затем он снова вспомнил, что к этому делу приставлена и другая способная голова, и с воскресшей надеждой обратился к писателю:
— Мистер Эйзенхардт, вы думали целый день — может быть, хоть вы пришли к какому-нибудь заключению?
Эйзенхардт посмотрел на медиамагната с печалью. Никуда не денешься, придётся причинить ему эту боль.
— Да, — сказал он. — Я думаю, что камеры, которую мы ищем, не существует.
***
Они остановились на обочине, неподалёку от ворот в стене Старого города, которые казались пробитыми тут дополнительно, в позднейшее время. Сама стена, сложенная из светлого камня, слегка мерцала из-за деревьев и пальм, высокая, как многоэтажное здание.
— А ты уверен, что сможешь самостоятельно вернуться в лагерь? — ещё раз спросила Юдифь.
— Конечно, — заверил её Джордж. — В конце концов, есть такси. А в крайнем случае доберусь автостопом, — он поднял вверх большой палец. — Я пол-Америки объехал автостопом!
— Ну, хорошо. Вон там — Новые ворота. Пройдёшь через них — и иди прямо, пока не дойдёшь до большого поперечного переулка. Там пойдёшь налево, и метров через двести будет Храм Гроба Господня. А может, метров через двести пятьдесят, но там есть табличка.
Она смотрела на щуплого мексиканца, у которого больше не оставалось для неё ни одного взгляда. Он стоял у машины, глубоко дыша, словно хотел вобрать в себя всеми порами своей кожи каждое мгновение, и его глаз хватало лишь на могучую стену, окружающую Старый город Иерусалим.
— Джордж? Ты всё понял? — переспросила она.
— Всё понял, — кивнул он. На какое-то мгновение показалось, что он пошатнулся, но это он всего лишь обернулся ещё раз, почти превозмогая себя, отвесил Юдифи поклон, взял её руку и прикоснулся к ней поцелуем. — Спасибо. Большое спасибо. И тебе тоже, Стивен, огромное спасибо.
И с этими словами он двинулся прочь, медленно и сомнамбулически. Можно было подумать, что эти ворота притягивают его магически, и когда он исчез за тёмным проёмом, они будто поглотили его.
— Вот чокнутый, — прокомментировал Стивен, когда они поехали дальше.
***
После того, как Эйзенхардт изложил все свои соображения — что в прошлое будет заслана целая команда, а не один человек, и что эта команда, даже по каким-то причинам оставив одного участника в прошлом, всё равно вернётся в своё будущее с камерой и, прежде всего, с видеозаписями, — их глаза оставались необъяснимым образом безучастными. Как будто они знали это лучше. Так на него смотрели когда-то его родители, когда он, пяти лет от роду, пришёл к мысли, что они могли бы сами рисовать деньги, чтобы отцу не приходилось впредь так много работать.
Эйзенхардт почувствовал, как в нём вскипает досада. Уж если он чего и не мог терпеть, так вот этого рода заносчивости, этого «Ну-ну, говори, говори!» И если бы ему в голову сейчас пришла какая-нибудь гадость, что-нибудь подлое и обидное, что он мог бы добавить к сказанному, он бы это высказал. Но ему ничего не приходило на ум, и он беспомощно молчал и ждал, что скажут другие. Этим другим оказался профессор Уилфорд-Смит.
— Я уверен, что камера существует, — сказал он мягким, тихим отеческим тоном.
И Джон Каун, глава многомиллионного консорциума, лишь одобрительно кивнул и подтвердил:
— Да. Я твёрдо верю, что она где-то здесь, неподалёку.
Только профессор Гутьер ничего не сказал. Он хоть и взирал на них, но, казалось, ничего из происходящего не понимал. Может быть, он обдумывал, какое впечатление произвёл сегодня. А может, причина была в хорошем канадском виски.
— Я только что объяснил вам, почему в высшей степени неправдоподобно, что… — Вспылил Эйзенхардт.
— Петер, — перебил его Каун с чарующей любезностью, — я вижу, что вы постарались обдумать проблему со всех сторон, однако такой результат нам не нужен. Нам не нужно ничего, что может нас остановить. В принципе есть всего две возможности: либо камера где-то здесь, либо её нет. Наверняка мы не можем этого знать. Если она есть, будет достаточно трудно отыскать её. Но если мы начнём думать, что её нет вообще, то мы уже капитулировали. А я не сдаюсь никогда. Вы понимаете?
Эйзенхардт взглянул на миллионера растерянно.
— Всё, что я хочу сказать, — снова начал он, воздев руки заклинающим жестом, — это, что мы, может быть, потратим на поиски много времени и денег, а поиски…
— Я, — тотчас поправил его Каун. — Я потрачу много денег. Всё здесь, — он сделал короткое движение рукой, которое, несмотря на скупость жеста, однозначно включало этот мобильный дом, все остальные мобильные дома вокруг, палатки, наёмных рабочих, оборудование, просто всё, — оплачивается моими деньгами. Буду ли я считать это напрасным расточительством или инвестициями, оправдывающими риск, это исключительно моё дело.
Эйзенхардт почувствовал, как в нём что-то вяло захлопнулось, и он опустился в своё кресло.
— Да, — сказал он парализованно. — Окей. Разумеется.
— Не говоря уже о том, — продолжал Каун, — что я верю, что вы ещё не до конца продумали все аргументы.
Эйзенхардт только брови приподнял:
— Как это?
— Вы говорите, что в прошлое не станут засылать одного человека, а пошлют целую команду. Это звучит убедительно. Но видите ли, я постоянно посылаю съёмочные группы во все концы света, и часто в места весьма опасные. И бывает, что съёмочная группа кого-то теряет — либо его похищают, либо его арестовывают, либо с ним случается несчастье, либо его убивают. Это случается каждый год. И что, вы думаете, я делаю в таких случаях?
— Понятия не имею.
— Одного я не делаю ни в коем случае — я не оставляю его там. Я привожу в действие все силы, я переворачиваю вверх ногами небо и преисподнюю, чтобы вернуть назад этого человека.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148